— Ваша внучка, — только и сказал Ковар.

Это было и всё, что он мог сообщить. По лицу текло — то ли вода с волос, то ли слёзы, но руки были заняты, и он лишь глядел беспомощно на мать, а она — на него. Такая маленькая, постаревшая, непривычная, а отец сутулится теперь, и хижина эта крошечная. А всё-таки скажут ему сейчас: «Останься», и сможет ли он уйти?

Но вот мать шагнула вперёд, решительно отняла корзинку и поставила на стол. Откинула уголок покрывала и замерла. Замер и отец, отложив в сторону нож, которым перед тем что-то вырезал из бруска — ложку, наверное. Склонился над столом, и они с матерью почти соприкоснулись головами.

И Ковар отступил, прикрыв за собой дверь. Молоко он оставил снаружи, найдут. А если примется объяснять, если заговорит, то уже не уйдёт.

И пока плыл к берегу, он боялся и ждал, что его позовут. Думал, вот-вот распахнётся дверь, на пороге возникнут мать или отец, окликнут, и что тогда?

Но никто не вышел и не окликнул. И он всё стоял на том берегу и глядел на родительский дом, пока Эдгард силой его не уволок. Но он и тогда тянулся, выворачивая шею, даже когда за стеной дождя скрылись и островок, и хижина, и всё болото, и пустынный берег.

— Приехали, — сказал Эдгард ещё раз. — Выходи.

Тут только Ковар сообразил, что они уже в городе. И пропуск его лежит на коленях — ах, вот что Эдгард всё тянул из его кармана. И механический экипаж стоит у знакомого переулка.

— Иди, — повторил Эдгард, — и разгребай, что натворил. Да помни, второй раз с подобным помогать не стану. Выпороть бы тебя, чем думал только?

Было лучше, когда он молчал. Хвостатый рванулся наружу. Он впервые за долгое время стучал в дверь, забыв, что должен таиться, и когда Марта открыла, поспешил к лестнице, едва не сбив старуху с ног.

Грета стояла наверху. Она была очень бледна, и видно было, очень слаба. У неё даже не достало силы ударить его как следует, пока он нёс её к кровати.

— Как ты мог? — только и повторяла она, как сломанный механизм. — Как ты мог?

Он делал всё, чтобы её утешить. Говорил, что их дитя взяли чудесные, добрые люди, уехавшие уже на восток. Там они будут заботиться о ребёнке, как о родном.

— Останови их, прошу, нагони! — молила Грета. — Я этого не вынесу, пожалуйста, я не вынесу! Верни мне моё дитя!

Но он даже не сказал ей, девочка это была или мальчик. Пусть даже образ в её душе не поселится, всё легче страдать.

Когда он задремал, уставший, думая, что Грета тоже спит, она вскочила, бросилась собирать вещи. Хотела ехать не медля, обойти все Восточные равнины, но найти эту семью и своё дитя. Она выдвинула полку, где хранились те крошечные чепчики и кофточки, с такой любовью приготовленные и брошенные, чтобы никогда не быть надетыми, и лишилась чувств.

— Даже этого у него не будет, — бормотала она потом. — Он даже не узнает, что у него есть мать, которая ждала его и любила. А имя, какое имя дадут нашему ребёнку? Какое я пожелаю, ты говорил? Ты уже тогда знал, да? Уже тогда решил? Как же ты мог!

Может быть, если бы он остался, он смог бы её убедить, передать свою уверенность, что этот выбор, хотя и тяжёлый, всё-таки самый лучший. Но он отсутствовал во дворце слишком долго, и потому с тяжёлым сердцем наконец вынужден был уйти.

А когда пришёл опять, понял, что для любых объяснений уже слишком поздно.

Летающая машина опустилась почти у каменной площадки, между обрывом и маленькой крепостью стражников. Каверза, присев у крыла, держала ружьё наготове. Марта скользнула вниз за её спиной, а затем спрыгнула и Хитринка. Уж теперь отступить от намеченного никак не выйдет. Время, когда ещё можно было сменить решение, непоправимо упущено.

Стражники что-то кричали, но слова смешивались в один невнятный шум. Наверное, призывали сдаться. Над крышей экипажа просвистела пуля, и Каверза немедленно ответила.

— Марта, шевелись! — крикнула она, оглянувшись назад на мгновение.

Но девчонка, как назло, застыла столбом. Решимость, которая в ней была, внезапно куда-то делась.

— Стойте! Стойте, не стреляйте! — уже отчётливо прозвучал крик. Кто-то подбирался к ним со стороны дома-крепости, скрытый пока за летающим экипажем.

— Марта, давай же! — подтолкнула Хитринка. — Времени нет!

Она добралась до хвоста машины, огляделась, чтобы увидеть, в какой стороне дорога. Кто-то ещё раз выстрелил, и ружьё Каверзы отозвалось эхом. А Марта всё так же стояла на месте, бледная, дрожащая, в расстёгнутом платье.

Каверза ничем не могла помочь. Она и так заботилась, чтобы стражники не подошли слишком близко. Очень не хватало Прохвоста: уж он бы, наверное, знал, что делать.

И Хитринка решилась. Она схватила Марту за руку и потащила, упирающуюся, к каменной площадке.

— Я не смогу! — закричала девчонка, вырываясь. — Я знаю, я разобьюсь и никого не спасу!

У края Хитринка остановилась и наклонилась, упираясь руками в колени, чтобы их с Мартой глаза оказались на одном уровне.

— Послушай меня, — строго сказала она. — Ты отличная девочка, очень храбрая и стойкая. Ты справлялась с насмешками в Приюте, научилась не плакать по пустякам. Когда мы бежали и ехали через все Лёгкие земли, ты не жаловалась, не хныкала, не ныла от усталости. Ты слушала советы, не упрямилась, не задирала нос. Не испугалась здоровенного волка, а я вот испугалась. Марта, ты лучше многих других. Скажи, ты доверяешь мне?

— Ага, — после небольшой заминки кивнула девчонка.

— Так вот, я думаю, если кто и достоин крыльев, так это ты. Я не заметила в тебе ни зла, ни зависти, и душа у тебя не чёрная, как у того, из сказки…

— Чего копаетесь? — заорала Каверза. — Времени в обрез!

И снова выстрелила.

— Марта, и Грета не стала бы так с тобой возиться, если бы ты была недостойна. Посмотри, сколько людей поверило в тебя. Всё ради того, чтобы сейчас ты стояла на Вершине. Ведь ты нас не подведёшь?

Девчонка глубоко вдохнула, прикрыв глаза, а затем с решимостью выдохнула.

— Ладно, — сказала она. — Только пообещай, что если не получится, я умру не больно.

— Марта, ты не умрёшь!

— Если не получится, — настойчиво повторила Марта.

— Ты ничего не почувствуешь, — соврала Хитринка. — Просто как будто уснёшь, и всё.

За спиной раздался крик Каверзы. Обернувшись, Хитринка увидела, что та отбивается прикладом от рослого стражника, и ещё один приближается, нацелив на неё ружьё. Казалось, второй был готов спустить курок, но вдруг колени его подогнулись, и он осел на землю. За его спиной стоял тот, усатый, из города Пара, и держал ружьё прикладом вперёд.

— Не прыгай! — заорал он вдруг, устремляя взгляд поверх плеча Хитринки.

Она живо повернулась к Марте, но скала опустела.

Дальше всё смешалось, как будто события покатились в бочке с горы.

— Гундольф, какого ты творишь? — прокричал кто-то, скрытый за машиной.

— Не стрелять! Они нужны живыми! — ответил тот, в кого-то прицеливаясь.

— Не ты здесь командуешь!

— Глупая, беги! Уходи, пока не поздно! — закричала Каверза, вывернув шею. Противник прижимал её к земле.

Хитринка бросила взгляд на дорогу. Было, действительно, ещё не поздно. Может быть, в спину ей и полетят пули, но вернее всего, удастся уйти, ускользнуть под прикрытием искорёженных стволов. Отсюда было видно, что их сожгли, обуглили.

Гора преогромная. Когда-то в прошлом, верно, от подножия до макушки шумели деревья, а сейчас от них остались лишь вывороченные пни да замшелые, лишённые жизни стволы. И если уйти в сторону от дороги, найдётся достаточно укромных местечек, чтобы кто-то маленький и ловкий мог укрыться, пересидеть, пока не придёт помощь. Волки, кажется, бегали только снаружи, по другую сторону высокой стены.

Но как можно бросить Каверзу? За них вступился тот, знакомый стражник, но второй расправится с хвостатой, в глазах его не было видно ни капли снисхождения. И Хитринка, больше не раздумывая, ринулась на помощь.