– У тебя несколько братьев. За какого из них ты переживаешь?

– Так уж получилось, что лишь к одному из них я привязана по-настоящему.

– Расслабься. Твой отец не для твоего брата эту химию изобретает.

– А для кого же тогда?

– Для себя. Ему нравится развлекаться таким образом. И мне тоже. Ну, и поскольку всё это никак не касается твоего любимого брата, может быть, сменим тему? Давай поговорим о чём-нибудь другом?

– О чём?

– Обо мне, например.

– И что мы в этой теме станем обсуждать?

– Сколько сарказма! Действительно, что тут обсуждать? Моя персона тебе совсем-совсем не интересна.

Я усмехнулась. Мы оба понимали, что это не так.

– Я никогда такого не говорила. Такая эксклюзивная прелесть как ты разве может быть не интересна? Я всего лишь не хочу быть той бабочкой, которая вослед за другими полетит в огонь. Мои серые крылышки мне слишком дороги.

– А я рискну утверждать, что всё же полетишь. И тебе понравится. Даю слово.

И что ему ответить, чтобы уж совсем банальностью не прозвучало? Я чувствовала такую подавляющую усталость, на грани опустошённости, что совсем не хотелось язвить или спорить.

– Расскажи что-нибудь, – попросила я, укладываясь на подушку.

Стоило повернуть голову, как наши лица оказались совсем рядом.

– Сказку на ночь? – усмехнулся он.

– Лучше – о себе.

Мне показалось, или с губ его слетел лёгкий, подавленный вздох.

– Если я начну говорить о себе, это будет недобрая сказка.

– Я добрых и не жду. Мне не так уж сильно нужны сказки. Я согласна и на правду.

– Я не люблю говорить о себе, но, если ты просишь?.. Почему бы и нет?

– Как чувствуешь себя, умирая в одном веке и очнувшись в другом? Как тебе новый мир?

– Если отбросить мишуру, вроде новомодных гаджетов и этих суетливых, шумных машин – да всё то же. Люди не меняются, их суть остаётся прежней. Научить использовать технику несложно. Гораздо легче, чем принять тот факт, что все, кого ты любишь – мертвы. Почти век. Когда собираешься умирать, ты вроде как уходишь, а оказалось – ушли от меня, – он снова улыбнулся своей странной, меланхоличной и в то же время насмешливой улыбкой.

–Мне иногда так хотелось закрыть глаза и переместиться куда-нибудь далеко – на другой конец света. Туда, где ни Рэй, ни его банда не существует. И где нет Элленджайтов.

– Разве в этом мире тебе никогда не жалко было бы потерять?

– Одно из преимуществ того, чего нет – ты это не потеряешь.

– Грустное преимущество, на самом-то деле. Странно, что не приходится тебе ничего объяснять по поводу моего появления в вашем мире.

Пришёл мой черёд усмехаться:

– Как странно, наверное, было бы слышать этот разговор со стороны? Даже Элленджайты появляются на свет общим для всех путём – из тех же ворот, что и весь народ, – насмешливо прищурилась я. – И всё же, так похожие на людей, мы нелюди.

Ральф в очередной раз едва приметно пожал плечами, будто говоря: «Что тут скажешь?»

– Мир свечей и канделябров, лошадей и балов, – в задумчивости протянула я. – Мне сложно представить всё это наяву.

– К различиям быстро привыкаешь. К тому же свечи, экипажи, горячие ванны – всё это было заботой слуг. Наш образ жизни не слишком отличался от того, что вы ведёте теперь. Буржуазные города были словно уже, медленнее в движениях, было больше нечистот и крыс. Жизнь двигалась гораздо медленнее, словно неторопливая река. Но тебе в начале 19 века было бы нестерпимо скучно.

– Не могу себя там представить.

–Если честно – я тоже. Ты слишком любишь скорость, Сандра. В душных залах тебе стало бы скучно.

– Тебе было скучно?

– Нет.

– В тебе есть что-то не от мира сего. Печать неуловимого аристократизма. Того, каким он был прежде. В Альберте он тоже угадывается, но в тебе он как-то ярче выражен, что ли? Кем вы друг другу приходитесь? Вы знали друг друга?

– Нет. Вообще-то, Альберт сын моей младшей сестры. И если бы всё двигалось естественным порядком, к его появлению на свет мне было бы… двадцать три года, – словно бы с удивлением проговорил он.

– А сейчас сколько?

– Двадцать один. И мы почти ровесники.

Я тряхнула головой, пытаясь вообразить себя пробудившейся от сна ровесницей своим племянникам, детям Энджела или Ливиана? Это было сюрреалистично и невообразимо, у меня не настолько богатое воображение

– Ты хотел бы вернуться назад?

– Да, – не задумываясь ни на секунду отозвался Ральф и я вдруг ощутила болезненный укол ревности. Странно. С чегу бы и к кому мне ревновать? Или этот меланхоличный красавчик всё же ухитрился меня зацепить?

– В отличие от меня, ты, кажется, оставил в своём мире кого-то дорогого по сей день?

– Для тебя во времени прошли столетия, а я закрыл и открыл глаза. Ах, да – ещё немного побродил по Элленджайту вашего времени.

– Сильно изменился?

– И да, и нет. Город теперь выглядит иначе, не осталось даже названия от старых улиц. Не найти потомков тех, кто был богат и именит, а прежние шикарные особняки выглядят лачугами. Самое забавное, что Хрустальный Дом уцелел.

– Синтия за ним приглядывала. Да там в большинстве своём новодел и реконструкция.

– Несмотря на это дом остался прежним, в нём сохранился и дух, и стиль. А город изменился. И всё же это Элленджайт. Город падших ангелов. Его тайные пути, как артерии к сердцу, по-прежнему проходят через «Асторию». Здесь много шлюх и бандитов, они стекаются отовсюду, чтобы осесть, остепениться, притвориться кем-то другим, но остаются верны себе. Как и мы.

– Ты родился во времена сестёр Бронтэ? В начале 19 столетия?

– В конце тридцатых. Это, наверное, ближе к середине?

– Как по мне, всё-таки первая четверть.

На тонкое лицо словно опустилось облако недовольства и меланхолии.

– Между мной и тобой, Сандра, больше общего, чем ты думаешь. Например, наше рождение.

– Не понимаю, о чём ты говоришь? В чём сходство?

– Наше появление на свет стало возможным благодаря полной скверне. Так, кажется, называют инцест в священных книгах всех религий. Они правы. И наука, и вера тут сходятся, как нигде в своих утверждениях – при близких кровных узах не должно быть союзов, подобно тех, что были у наших родителей. В результате подобного кровосмешения иногда рождаются гении, но куда чаще инбридинг порождает на свет уродов. Думаю, мы и то, и другое. Гениальные и прекрасные уроды.

– Твои родители тоже были братом и сестрой? Это прямо закономерность какая-то – спать с близкой роднёй. Рэй и Виола, Альберт и Синтия, кажется, ты тоже не ударил в грязь лицом… может, речь в книгах шла и не от тебе? Там много Ральфов было: дед, сын и отец. И всё совершенно чокнутые.

– Спасибо за лестное мнение.

– Лестное или нет, но определённо правдивое.

– Не поспоришь.

«Я тоже могла замкнуть цепочку», – пронеслось в моей голове вместе с образом Ливиана.

Подумать только, как близко… и избежала ли я этого? Что-то подсказывало мне, что да.

– Элленджайты чаще всего заключали браки между собой – это было у нас в семье в обычае. Случалось, конечно, что увлекались кем-то со стороны, но это реже. Да и как объяснить нормальным людям наши заскоки? О нас и так ходили слухи, как о демонах или вурдалаках, пьющих ночами кровь у слуг. Кто-то что-то видел, но интерпретировал так, как мог. А в 19 веке не распространены были фэнтези и не снимались сериалы, поэтому люди считали, что наша красота и почти не увядающая молодость объясняется происками тёмных сил.

– При всей своей наивности те крестьяне не так уж сильно и ошибались. Вообще, я порой начинаю думать, что то, что мы в своей гордыне именуем прогрессивными взглядами куда чаще оборачивается всякой глупостью.

– Вроде гипотезы, что человек произошёл от обезъяны?

– Ты это застал?

– Сандра, я умер в сороковых, в их начале. Дарвин с его теорией появились позже.