Он поспешил вытащить револьвер, огляделся и сперва обрадовался — на палубе не оказалось тел. Но когда заглянул в большую каюту, служившую столовой, понял, что радость преждевременна.

Часть поселенцев пыталась укрыться здесь. Они перевернули стол, но эта баррикада ненадолго сдержала нападающих. Гундольф стиснул зубы, узнав женщину с вечной печатью тревоги на лице, Верену. Даже в смерти она глядела испуганно и мрачно, будто предчувствуя беду. Что ж, её ожидания, наконец, сбылись.

Двое мужчин лежали тут же. И старик Джакоб — нападающие не жалели никого и били наверняка. Поселенцы пытались использовать грубую утварь, хранящуюся здесь, как оружие, но что могла сковорода против сабли? И самодельный нож из заточенной полосы металла слишком короток, чтобы успеть достать до врага.

Из-под палубы донёсся стук, и Гундольф, стряхнув оцепенение, развернулся, двинулся вниз. Этим уже не помочь, но если кто заперся в каютах, те, может, продержатся до его прихода.

Он старался ступать осторожно, не шуметь, а всё-таки загремел на полутёмной лестнице, запнувшись о чьё-то тело. Извинился мысленно перед человеком, перешагнул и направился дальше.

Первого раздольца он встретил в полутёмном коридоре. Свет, проникающий через приоткрытые двери кают, выхватил из мрака тёмную фигуру. Человек успел обернуться на звук шагов, а больше ничего не успел.

Выстрел прозвучал оглушительно.

Последний, видно, делал что-то с машинами внизу. Поднялся он оттуда. Задолго до его появления Гундольф слышал осторожные шаги. Целясь, он надеялся лишь, что это не кто-то из поселенцев.

Когда последний враг — Эмма говорила ведь, их двое — покатился по ступенькам с грохотом, а сабля его лязгнула по металлу, Гундольф ощутил тошноту вместо облегчения. Так неправильно и мерзко всё складывалось. Будущее виделось непонятным и безнадёжным, и настоящее не лучше.

— Остался кто живой? — крикнул он. — Эй, слышите меня? Это я, Гундольф, со мной Эмма. Врагов больше нет, слышите? Выходите, не бойтесь. Да не тяните: уходить, думаю, отсюда надо.

Город сперва показался неприглядным. Широкий, студенистый и округлый, растёкшийся по пустоши, он напомнил Флоренцу тех маленьких морских тварей, которыми кишит море в конце самого жаркого сезона.

Когда подлетели ближе, стало ясно, что Раздолье спрятано под куполом. Серебристый каркас, как огромная рыбацкая сеть, покрывал город сверху, и в его ячеи люди вставили множество стёкол разной формы и размера. Вот так труд! Должно быть, долго возились, потому что город был огромен. Больше, чем побережье, где жил Флоренц, даже если прибавить и ту часть моря, где поселенцы рыбачили и собирали морскую траву.

Небесная лодочка двигалась быстро, и вот уже стало видно, что в некоторых местах стекло пронизывают иглы труб. Часть их дымила.

— Эрих! — окликнул мальчишка. — А зачем город укрыли?

— От ветров, пылевых бурь. Гляди вниз, видишь ворота?

Флоренц пригляделся. Действительно, виднелся вход: две створки, сейчас закрытые. Снаружи топталась кучка людей.

— Вижу! — подтвердил мальчишка. — Это мы туда сейчас летим?

— Нет, для нас вход другой. А сюда приходят те, кто хочет попасть в город или выменять товары. Заранее говорят, что понадобится, потом возвращаются в указанный срок, приносят воду или хворост — это лишним не бывает даже здесь. Им выдают, что просили. Обычно бельё, одежду, обувь — всё остальное можно сделать или добыть в брошенных городах. Вот сюда однажды и я пришёл, стоял там, внизу.

— Вот это да! А сейчас мы куда? Ох, ничего себе!

Лодочка поплыла над городом, и Флоренц загляделся на проступающие сквозь стекло очертания улиц, хоть глаза слезились от бликов. Там, внизу, были настоящие дороги и дома, но не такие, как в мёртвом опустевшем городе, нет. Не растрескавшиеся и не обрушенные, и окна не разбиты. Кое-где видны люди, идущие по своим делам.

А вот ползёт машина, необычная, с открытым длинным кузовом. У бортов — ряды сидений, почти каждое занято, а посередине тюки и ящики, и их столько, что людям ноги некуда ставить. У высокого тёмно-серого дома машина остановилась, и ездоки завозились, пытаясь выбраться. Флоренц вывернул шею, чтобы подольше глядеть.

— Не выпади, — с усмешкой сказал Эрих. — Ты погоди, я обязательно покажу тебе здесь всё. Первым делом сады и теплицы, вот уж ты удивишься! И по улицам пройдёмся, и к водоёму сходим, ох, а дворец! Вот что стоит увидеть прежде всего.

— Мне уже не терпится! А в машине такой, как проезжала, можно будет покататься?

Вместо ответа брат окликнул старшего спутника:

— Это наши товары, должно быть, да, Йохан?

Тот молча кивнул, не оборачиваясь.

— Такие машины здесь нечасто встретишь, Фло, — пояснил Эрих. — Топливо берегут, ходят ногами, грузы доставляют вручную. Это только сегодня рабочим с фабрики повезло. Так вышло, что двое, которые у нас телеги таскали, выбыли из строя, заменить особо некем, а время поджимает, так что пришлось использовать машину, чтобы доставить запас со складов в общие дома. Заодно и рабочих подвозят. Может, только через месяц в другой раз поедут, и то если людей не найдём. Но если ты хочешь прокатиться, я попрошу. Думаю, не откажут.

— Вот здорово!

Человек у штурвала хмыкнул, но мальчишка решил не обращать внимания. И что этому Йохану не понравилось в словах брата? Не поверил, может, что Флоренца пустят на машину? Но Эрих не стал бы обманывать, он всегда говорил правду и от пустых обещаний воздерживался, значит, уверен точно, что сможет упросить.

— Эрих, а что такое фабрика? — спросил мальчишка.

Брат покачал головой, улыбаясь.

— Всё забываю, что ты ничего не знаешь. Фабрика — это большой дом, где много станков. Там делают, к примеру, посуду, или ткут отрезы, или кроят и шьют одежду. Кожи выделывают, мастерят обувь…

— Кожи? — с ужасом спросил Флоренц. — Человеческие?

Даже тот угрюмый человек у штурвала, который, казалось, всё время чем-то недоволен, сейчас расхохотался.

— Ну ты глупый, — сказал Эрих, утирая выступившие от смеха слёзы. — В городе коз держат, звери такие. Очень полезные: и мясо от них, и молоко, и кожа. Шерсть на нитки идёт, из рогов тоже всякое делают. Ручки для ложек и вилок, к примеру. Коз я тебе тоже покажу. Ты как умудрился о таком не знать? Ботинки же носишь вот, из чего они, по-твоему?

— Так это от Ника остались, а он их прежде носил, пока не вырос. Они древние, как этот мир. И у наших у всех тоже или старые башмаки, или никаких. Откуда ж мне знать, где такое сейчас берётся!

— Ну ничего, справим тебе и новые ботинки, — пообещал Эрих.

Тем временем лодочка остановилась, зависла над стеклянным куполом, а затем очень медленно начала снижаться.

— На купол садимся! — встревожился мальчишка. — Не разобьём?

— Нет, нет, сиди спокойно.

Оказалось, часть прозрачной кровли поворачивалась на оси. Она накренилась, пуская лодочку внутрь, а затем неспешно вернулась на место.

Летающее судёнышко опустилось ещё ниже и встало на небольшую площадку, откуда вела вниз узкая тёмная лестница. Вокруг вставали перила, а на них висели шланги. На площадку глядела, изгибаясь, широкая труба. Флоренц заглянул ей в пасть и увидел лопасти. Затем его внимание привлёк скрип — это молчаливый пилот подводил под купол лодочки конструкцию из тонких труб.

— А это зачем? — вполголоса спросил мальчишка у Эриха, указывая пальцем.

— Так удобнее выпускать воздух. Чтобы купол на печь не упал, дыру не прожечь. Да и просто чтобы не валялся как попало, стропы не путались. Сейчас Йохан сложит аккуратно, ремнями закрепит, и при следующем полёте не придётся долго возиться. Ну что же ты застыл? Идём!

Прогрохотав башмаками по чёрным металлическим ступеням, Флоренц завертел головой.

— А где ж другие лодки? — спросил он. — Чего здесь всего одна площадка?

Убежище для лодочки и вправду было всего одно. Места для других и не нашлось бы — слишком тесно стояли вокруг дома, обратившись к небольшой площадке спинами. Окна их на эту сторону почти не выходили.