— Да, извини, ты прав. Спокойным тоном Малкольм спросил:

— Итак, Дмитрий, да или нет?

Дмитрий смотрел на него с новым уважением. Немедленная выплата уже решила для него дело.

— Идет. — Он протянул руку. Малкольм пожал её.

— Я составлю бумагу сегодня днём и принесу её тебе на подпись в пять часов, тебя это устроит?

— Хорошо. Спасибо, что пришел навестить меня, Дмитрий, ты здесь всегда желанный гость. Ужин в половине девятого.

После того как Дмитрий ушел, Макфей не удержался:

— Это большие деньги.

— Пятьсот двадцать восемь тысяч американских долларов, если быть точным. Но Кольт получил новый заказ на сто тысяч ружей принципиально нового образца. К тому времени, когда наш аккредитив будет востребован, цена их акций удвоится, так что мы только что заработали полмиллиона долларов.

— Как ты можешь быть уверен?

— Я уверен.

— Ты подпишешь долговое обязательство?

— Да. Если ты скажешь мне, что я не могу этого сделать, потому что не имею полномочий, так как моя мать сказала то-то или не говорила того-то, я пропущу твои слова мимо ушей и все равно подпишу. — Малкольм закурил сигару, продолжая: — Если моя подпись не будет признана, вексель опротестуют, и это нанесет нашему дому такой удар, какого он ещё не знал за свою историю. Я — тайпэн, нравится это кому-то или нет. Тайпэн до тех пор, пока не выйду из компании или не умру, что бы она там ни говорила.

Они оба смотрели, как кольцо табачного дыма поднялось и растаяло, потом Макфей кивнул медленно: странная уверенность Малкольма и властность, которой он никогда не видел раньше, развеяли его опасения.

— Ты знаешь, что делаешь, не так ли? Взгляд Малкольма загорелся.

— Я знаю многое, чего не знал, когда приехал сюда впервые. Например, если ты будешь настаивать на своём уходе... Полно, Джейми, я уверен, что в своём сердце ты уже принял решение, да почему бы и нет? С тобой обошлись хуже некуда — я знаю, я не сумел помочь, но все это позади. На твоем месте я поступил бы точно так же. Ты ведь уже решил, не так ли?

Макфей нервно сглотнул, обезоруженный.

— Да, я собираюсь уйти, но не раньше, чем дела компании здесь пойдут на лад, месяцев через шесть или около того, если она не уволит меня прежде этого срока. Видит Бог, я не хочу уходить, но я должен.

Малкольм рассмеялся.

— Ты занял высокоморальную позицию. Макфей рассмеялся вместе с ним.

— Едва ли. Это сумасшествие.

— Нет, я поступил бы так же. И я уверен, что тебя ждет огромный успех, уверен настолько, что сто тысяч из тех денег, которые я только что заработал — я заработал, Джейми, никто другой, — будут вкладом в компанию «Макфей Трейдинг». За... — Он собирался сказать «сорок девять процентов акций», но изменил решение, давая Макфею лицо, и подумал: ты заслуживаешь этого, друг, я никогда не забуду те письма, из-за которых ты мог отправиться на виселицу — сэр Уильям уличил бы нас, в этом я тоже уверен. — За шестьдесят процентов акций?

— Двадцать пять, — ответил Макфей, даже не задумавшись.

— Пятьдесят пять?

— Тридцать пять.

— Сорок девять процентов.

— Идет, если!..

Они оба расхохотались, и Малкольм произнес вслух то, о чем подумал Макфей:

— Если цена акций удвоится. — Потом добавил уже серьезно: — А если не удвоятся, я раздобуду их другим способом.

Макфей долго смотрел на него, по крайней мере ему казалось, что долго. Мысли в его голове образовывали вопросы, но никак не ответы. Почему Малкольм так изменился? Небесный Наш? Это дело с письмами? Дуэль? Определенно нет. Зачем он хочет встретиться с адмиралом? Почему ему нравится Горнт, ведь он — самая настоящая лиса, коварнее и хитрее не бывает.

И почему я выпалил: «Да, я собираюсь уйти», прежде чем сообразил, что делаю, приняв решение, которое обдумывал месяцами: попытать счастья, пока я жив. Он увидел, что Малкольм наблюдает за ним, слабый телом, но спокойный и сильный. Он улыбнулся ему в ответ, радуясь жизни:

— Знаешь, я уверен, что раздобудешь.

Анжелика отдыхала в постели перед ужином; в камине весело полыхали угли. Шторы были задернуты от ветра. Она свернулась калачиком под пуховыми покрывалами и шелковыми простынями и полуспала-полубодрствовала; одна рука удобно пристроилась между ног, как научила её в монастыре Колетта, когда они украдкой забирались вместе в одну постель, после того как монахини выходили из общей спальни и из их отгороженных занавесками келеек раздавался громкий храп. Ласки, поцелуи, шепот и приглушенный смех под одеялом — две юные девушки, делившиеся секретами, мечтами и желаниями, притворявшиеся взрослыми любовницами, как их описывали в романтичных, но запретных уличных книжонках, которые тайком проносились в монастырь камеристками и ходили по рукам среди воспитанниц, — все ненастоящее, здоровое, забавное и безвредное.

Она думала о Париже и чудесном будущем, которое ждало их там: Малкольм, мягкий и умиротворенный рядом с нею, или уже на работе в бухгалтерии компании Струанов, имеющей теперь свою главную контору в Париже, богатый и статный, вся его немочь — лишь воспоминание, от её скверны не осталось даже воспоминаний, их малыш спит в детской дальше по коридору этого их загородного замка, его собственная кормилица и няньки присматривают за ним, к её телу вновь вернулись силы, и оно так же хорошо сложено, как сейчас, роды были легкими. Потом будут визиты вместе с Колеттой на сказочно процветающую шелкопрядильную фабрику Струанов, которую она убедила Малкольма построить после того, как столько всего узнала о выращивании шелкопрядов и сборе шелка.

О, Колетта, — только что написала она, — эти маленькие червячки совершенно необыкновенны, они питаются тутовыми листьями, а потом ты окуриваешь коконы и разматываешь шелк... я никогда не думала, что это может меня так увлечь. Варгаш является моим тайным наставником, и он тайком провел в дом торговца шелком, который показал мне несколько коконов, но мне приходится быть осторожной — я как-то заговорила о своей идее открыть фабрику с Малкольмом и Джейми, и они рассмеялись. Малкольм сказал, чтобы я оставила эти глупости, производство шелка — очень сложное и трудоемкое дело (словно я и сама этого не знаю), и чтобы я не забивала себе голову заботами о бизнесе. Я убеждена, они хотят, чтобы мы были коконами, которыми они могут вертеть, как им вздумается, и все. Колетта, пришли мне все книги о шелке, какие сумеешь найти...

Как мило иметь свою собственную бухгалтерию и деньги, подумала она. Когда мы будем жить в Париже, мы будем ездить в Лондон, иногда в Гонконг, я буду устраивать званые обеды, и вечера, и роскошные балы для моего сказочного принца и его лучших друзей...

Она бросила взгляд на письмо Колетте, лежавшее на бюро, которое она только что запечатала. Новые секреты, которыми она поделилась с подругой, по крайней мере отчасти:

Этот Эдвард Горнт становится настоящим другом, таким очаровательным и учтивым, настоящим другом, не то что Андре. Я уверена, дорогая Колетта, он будет другом на всю жизнь, потому что моему дорогому Малкольму, похоже, тоже нравится его общество. Ну разве это не странно — ведь Эдвард работает на этих ужасных Броков, о которых я тебе рассказывала, и на Норберта Грейфорта, который с каждым днём выглядит все желчнее, совсем как злой колдун, каким он и является! Сегодня мы даем ещё один БОЛЬШОЙ вечер. Будут все, Андре играет, Эдвард, он танцор, легкий как бабочка...

Она не написала, что в последний раз, когда они танцевали вместе, на обеде, который давал сэр Уильям, он держал её руку по-другому, опасно, разговаривая с ней красноречивыми пожатиями, один раз его мизинец подогнулся, коснувшись её ладони: язык влюбленных, я хочу тебя, да или нет и когда — не говори нет!

Она передвинула свою руку, холодно и твердо. Он ничего не сказал, только глаза его улыбались, и она поняла, что он знает, что она не рассердилась по-настоящему, просто была недоступна, помолвлена.