Глеб вскипел и сказал, что Ерема был умнее всех начальников станций, вместе взятых. Начальник ответил, что это возможно. По крайней мере, он, начальник станции Старые Горы, действительно лысый дурак: позволил какому-то беспаспортному проходимцу и мальчишкам (за которыми совсем не смотрят родители!) устроить в вагоне ночлежку. А теперь из-за этого неприятности. Шастают по рельсам! Хорошо, что пострадал железный болван, а не живые люди. Хватит! Если Глеб к утру не очистит вагон, начальник явится туда с патрулем транспортной спецохраны.

Глеб сказал, что спецохрану вместе с начальником он видел в белых тапочках.

Но было ясно, что с вагоном надо прощаться.

Это не очень огорчило нас. По сравнению с Ереминой гибелью это была такая ерунда.

Ерема, Ерема… Кажется, сейчас поднимемся в вагон, а он сидит, скрючившись над сундуком, чертит своего Ваську.

Мы забрались в «Курятник». Не было Еремы. Только похожий на Огонька мальчик смеялся на фотоснимке – он-то ничего не знал. Глеб подошел к снимку, оглянулся на нас. Неловко попросил:

– Можно, я этого пацана себе возьму?

– Бери… – сказал Юрка, не пряча мокрых глаз. Мы с Янкой кивнули.

Глеб убрал снимок в свою обшарпанную сумку. Я сказал ему:

– Ты можешь к нам перебраться, в мою комнату. Я с мамой договорюсь.

– Там видно будет, – откликнулся он. – До утра время есть… – И открыл Еремин сундук.

Мы подошли.

В сундуке лежали разные железки, мотки проводов, желтые пластины с блоками памяти от вычислительных машин, лампы, трубки… Детали будущего Васьки. Глеб вздохнул и хотел опустить крышку. Янка осторожно придержал ее.

– Смотри-ка… Это зачем?

В отдельной картонной коробке лежали блестящие линзы. Разные – величиной от пятака до блюдца.

– Наверно, для Васькиной оптической системы. Для зрения… – неуверенно сказал Глеб.

Янка помолчал и виноватым шепотом проговорил:

– Я подумал, что… давайте возьмем по стеклышку на память о Ереме… Они ведь сейчас все равно ничьи.

– Давайте, – сказал Глеб.

Мы, не толкаясь, не споря, выбрали по линзе.

Я взял очень выпуклую, очень чистую и очень тяжелую. Размером с донышко большого стакана. Отошел с ней, сел в дверях «Курятника», опустил наружу ноги, прислонился к теплому косяку.

Посмотрел через линзу на белый свет.

Белый свет в стекле был маленький и перевернутый. Бетонный блок, под которым зарыли Ерему, выглядел серой точкой.

Я навел стекло на ноготь. Он стал громадный, как розовая лопата. Засохшая царапинка на большом пальце сделалась похожей на модель горного хребта. Я поводил глазами: что бы еще увеличить? По доске рядом со мной шла черная букашка величиной с точку. А под стеклом оказалось такое рогатое страшилище! Я прямо вдавился в косяк…

Хорошая линза. Я покачал ее на ладони. Солнце отразилось в выпуклом стекле крошечной искоркой…

Искорка!

Я торопливо достал ампулу. Отошел с ней в самый затененный угол «Курятника». Огненная точка неподвижно сияла. Мне стало жаль ее, осиротевшую: не будет для нее веселого роботенка Васьки. Я погладил ампулку, будто крошечного беспризорного котенка.

Потом поднес к ней стекло.

Под линзой вспыхнуло огненное пятно. Я двинул стекло туда-сюда, чтобы поймать резкость. И наконец увидел…

Это был светящийся диск чуть больше копейки. Но не ровный, не гладкий. У него оказались размытые края, а пламя и свет разбегались от центра лохматыми завитками. Я смотрел и не верил. Но это было. Мне вдруг показалось, что я не в вагоне, а в черной бесконечной пустоте, лечу куда-то…

Потому что я не раз листал дедушкины атласы и видел на черных листах снимки ярких спиральных галактик.

Мы выпустили искорку из ампулы, и она повисла в метре от пола. Никуда не улетала и не двигалась. Мы рассматривали ее через линзу со всех сторон: и прямо, чтобы разглядеть спиральные вихри света; и с ребра, когда она делалась похожей на крошечное веретено.

Мы тихо дышали и молчали. Наконец Янка отдал линзу Юрке и прошептал:

– Значит, она галактика…

– Да ну… – с сомнением отозвался Юрка.

Мне стало обидно за искорку.

– Почему «да ну»?

– Такая маленькая…

Янка выпрямился. Сказал негромко, но звонко:

– Почему же маленькая?… Ребята!… Для космоса что значит маленький или большой? Космос-то все равно бесконечный. Верно, Гелька?

Он впервые так обратился ко мне: за поддержкой. Не к Юрке, а ко мне. Я глянул на Юрку мельком, но с победой.

– Да, – сказал я. – Если в космосе бесконечная бесконечность, как с ней что-то сравнивать? Это просто глупо.

– Ну конечно! – тут же взъелся Юрка. – Ты один у нас умный, в дедушку профессора.

– Юр… – сказал Янка.

– А чего… Я не сравнивал ничего с вашей дурацкой бесконечностью. Я сказал, что эта искорка крошечная, а галактики… сами знаете какие…

– Мы же не все их знаем, – возразил я. – Знаем только громадные, которые в телескопы видны. А может, они всякие бывают. Может, вот таких еще больше на свете.

– Это, выходит, мы, как господь бог, создали целую галактику? – насмешливо спросил Юрка. Он забрался на верхнюю полку и теперь сидел, качая ободранной ногой.

Глеб взял стекло, опять посмотрел на искорку.

– Едва ли мы ее создали. Наверно, просто открыли для себя. Приблизили к себе. Из пространства…

– Как это? – спросил я.

– Вот уж не знаю, «как это», – улыбнулся Глеб. – Тут сплошное космическое колдовство.

– Мало нам нашей Галактики, – сумрачно сказал сверху Юрка. – Начали другие выуживать из космоса…

– Ребята… – Янка всех обвел обеспокоенными глазами. – Я сейчас подумал… А может, она и есть наша…

– Как это? – опять спросил я.

А Глеб возразил:

– Едва ли… Ты хочешь сказать, что получилась маленькая модель, образец?

«Нам нужен образец», – вдруг вспомнил я Клоуна и обжегся резкой, болезненной тревогой.

– Ребята! Я хочу рассказать…

– Подожди, – поморщился Юрка. – Пусть Янка объяснит. Как это «наша»?

– Не модель, – сказал Янка. – Просто наша Галактика. Та самая, в которой живем. Она вот, вокруг… – он оглядел вагон, словно был среди космоса. – …И она вот. Одна и та же…

Юрка сердито качал ногой. Глеб нерешительно улыбался. Я… я начал догадываться, про что говорит Янка. Потому что про это куча всякой фантастики написана. «Легенда о синем шарике», «Солнышко в ладонях», «Звезды под микроскопом»… Но не только фантастику я читал.

– В «Технике юных» тоже про это писали, – вспомнил я. – Некоторые ученые считают, будто бесконечно большое и бесконечно маленькое – это одно и то же. Что они где-то в бесконечности сливаются.

– В бесконечности ведь, а не в нашем драном «Курятнике»… – отозвался Юрка.

– Юрик, – сказал Глеб. – Ну, если нам хочется верить, что в наших руках наша Галактика, разве тебе жалко?

Юрка прыгнул с нар. Прямо в лучи вечернего солнца, которое било из-за дальних тополей в раздвинутые двери вагона…

Теперь, когда я думаю про Юрку, я чаще всего вспоминаю его именно таким. Как он стоял тогда в горизонтальных оранжевых лучах. Весь какой-то натянутый, будто каждая жилка в нем звенела, как струны под Янкиным смычком. Он по-прежнему был в форме барабанщика, только без берета и без накидки. Блестели галуны и аксельбанты. И глаза Юркины блестели, отражая оранжевое солнце.

– Если это правда она, – сказал Юрка незнакомым звенящим голосом, – тогда что? Вы понимаете? Значит, она вся замешана на крови!

Мне на секунду показалось, что лучи стали совсем красными. Даже вздрогнул.

– А разве нет? – тихо спросил Глеб. – Сколько было войн, восстаний и бед…

– Нет, – встревоженно откликнулся Янка. – Это же только на Земле они были, а не во всей Галактике.

– А что мы знаем про Галактику? – усмехнулся Глеб.

– Но скадермены же не нашли ни одной живой планеты. Люди – только на Земле, – сказал я.