– Поднос годится? – спросила Данка.

– Вполне, – сказал Магистр.

Яр оглянулся на Данку. И она, и Алька стояли рядом с Читой.

– А как же ребята? – нахмурился Яр.

– Они там сами занимаются, – быстро объяснил Алька.

– Они разнесут спортзал.

– Не разнесут, – успокоил Чита. – С ними Яшка Звонок. Он человек надежный, командир первой пятерки.

Магистр пренебрежительно усмехнулся.

Данка принесла поднос – черный, с намалеванным букетом.

– Ничего, что с рисунком?

– Абсолютно безразлично, – сказал Магистр.

Поднос прислонили на столе к стопке учебников. Тик, Алька, Данка и Чита встали за спиной у Яра. Глеб придвинулся к столу и положил растрепанную бородку на кулаки.

– Минутку. Я сосредоточусь, – вежливо сказал Магистр.

Черный лак и букет на подносе исчезли. Растаяли в открывшейся глубине. Возникло окно, сохранившее волнисто-овальную форму подноса…

Это было похоже на передачу в хорошем стереовизоре. Только без звука. Стали видны край каменного дома и башня с зубцами. Между башней и домом был проход, из него выбегали и выходили, оглядываясь, мальчишки.

– Видите? – сказал Магистр. – Это те, кто не захотел участвовать в скандальном эпизоде. Их никто не задерживал.

– Это ушли самые маленькие, – сказал Игнатик. – И те, кому не хватило оружия.

Изображение качнулось, и стал виден мощеный крепостной двор. Очень отчетливо. Даже почувствовалось, какие нагретые солнцем каменные плиты. На плитах, привалившись к фундаменту башни, сидел длинный человек в черном. Его стало видно крупно, во весь экран. Человек закрыл глаза и держался за плечо. На худом его подбородке была кровь.

– Это директор Морского лицея. Вот что сделали с ним юные «повстанцы», которых поэт Глеб Дикий опоэтизировал в своих песнях, – сказал Магистр.

– А что директор держит? – спросил Алька.

В левой руке директор сжимал что-то вроде короткого спиннинга. Удилище лежало поперек его длинных раскинутых ног. Оно было сломано. Магистр не ответил.

Директора не стало видно, и появилась двойная шеренга ребят. Они стояли, держа приставленные к ногам карабины. Карабины были с плоскими штыками, и на остриях горели искры солнца.

Шеренги колыхнулись и опять замерли. Мальчик с перевязанным синей тряпицей коленом шагнул вперед, вскинул правую руку и что-то крикнул. Будто прямо зрителям. Но, конечно, не им. Потом он опять вскинул руку и опять крикнул. Видимо, его не послушали. Мальчик пожал плечами, обернулся и что-то сказал ребятам. В первой шеренге каждый опустился на колено, оба ряда взяли карабины наизготовку. Прямо на зрителей был направлен теперь двойной ряд ощетинившихся штыков. Лиц мальчишек нельзя было разглядеть, но четко виднелись черные глазки ружейных стволов.

Потом эти глазки беззвучно вспыхнули бледными огоньками. Яр на секунду зажмурился. Ребята передернули затворы и снова подняли приклады к плечам. Сделали шаг назад и снова ударили неслышным залпом.

– В кого же они так? – стараясь быть очень спокойным, спросил Яр.

– В нас, – ответил Магистр.

Мальчишки выстрелили снова. Перед ними, шагах в трех, поднялся над плитами ряд пыльных столбиков. Будто бросили на камни тяжелые железные шарики. Чита за спиной у Яра тихонько скрипнул зубами.

– Не было меня там… – сказал Глеб.

– Не было, – согласился Магистр. – И хорошо. Зачем лишние жертвы…

– Да вы просто гуманист, – заметил Яр. – А нельзя ли посмотреть, что там делали ваши коллеги? До которых не долетали пули…

– К сожалению, нет. Я был в атакующем ряду и на своих не смотрел. Смотрел вперед.

– Судя по всему, атака была доблестная, – сказал Глеб.

– Может быть, мне выключить запись?

– Отчего же? – сказал Яр. – Досмотрим до конца. Вы нам пока еще ничего не доказали.

Он пытался найти в мальчишечьих шеренгах кого-нибудь из знакомых. Но издалека не разглядеть было, где там Денек и курчавый Косматик, и тот… в оранжевой майке.

«Я посижу тут немножко с вами, ладно?…»

«Только огонь помню и как мы стреляли. Карабин так здорово отдавал в плечо, а пули не летели»…

«Но никто не боялся. Никто. Даже те, кто не успели…»

Что – не успели?

Стена летучего пламени колыхнулась перед ребятами и на миг закрыла их от зрителей. Яр вздрогнул. Мальчишки cкомкали шеренги, смешались, но продолжали стрелять. Они быстро отходили к каменному выступу, по которому тянулась железная лестница. Яр понял, что это угол башни. Опять полыхнул огонь…

Мальчишки стали по одному взбегать по ступенькам. За часто взлетающими крыльями огня их стало видно совсем плохо.

Потом Яр увидел зубчатый верх башни. Увидел как бы снизу, со двора. Ребята на башне уже не стреляли. Они отомкнули штыки и теперь били ими по стволам. Ударяли ритмично, враз – отбивали резкую мелодию какого-то марша. Среди них мелькнула желтая рубашка и желтые летучие волосы. «Денек!…» Но огонь поднялся клубящимся валом, взвился к башенным зубцам и словно смахнул несколько мальчишек. Они взлетели, исчезли, и огонь на их месте скрутился на миг в спиральные языки.

«Как я могу на это смотреть?» – леденея внутри, подумал Яр. Но смотрел. И другие смотрели.

Магистр небрежно произнес:

– Видите, никаких барабанщиков. Просто лихорадочный звон и шум перепуганных ребятишек.

– Однако вы боялись подойти, – глухо сказал Глеб.

– Да… Они случайно выбрали ритм из пяти тактов. Это нас задержало на время. Но это совсем не барабанщики из песни. Не правда ли, Глеб Сергеевич?

– Неправда! – звонко сказал Гелька. – А вон тот! Он же с барабаном!

У обугленного зубца стоял темноволосый мальчишка и вскидывал руки с тонкими палочками.

– А, этот… Он же всего один, – отозвался Магистр. – Всего-навсего. Да и барабан у него не настоящий. Смотрите…

Мальчишка придвинулся. Будто оказался здесь, в комнате. И было странно, что не слышно ударов. Он бил грубо оструганными палочками не то в кожу, не то в клеенку, туго натянутую на круглый походный котелок. На его грязной голубой рубашке мотался измочаленный аксельбант.

Глеб резко подался вперед.

Полыхнул желтый огонь. Мальчик медленно повернул большеглазое темное лицо с закушенной губой. Взглянул на всех отчаянно и упрямо.

Глеб сдавленно сказал:

– Юрка…

Гелька и Янка шли из школы. Лениво брели и молчали.

Сентябрь кончался, но дни стояли по-прежнему теплые. Было совсем безветренно. Пушистые семена белоцвета висели в воздухе неподвижно. На пустырях цвели мелкие городские ромашки, и над ними летали поздние бабочки. Солнце еще грело сквозь рубашки плечи, но не сильно – словно осторожно трогало на прощанье теплой ладошкой. У Гельки в такие дни было спокойное тихое настроение. Даже тревога за Юрку почти угасала, и казалось, что скоро все объяснится и все будет хорошо…

Гелька сказал:

– Пойдем к реке, Янка…

– Зачем? – Янка оторвался от своих мыслей. Что это были за мысли, Гелька не знал. Но, видимо, не такие спокойные, как Гелькины.

– Просто так, – сказал Гелька.

– Вода уже холодная… – Янка смотрел как-то озабоченно.

– Да не купаться же. Посидим на обрыве. Вон какой хороший денек…

– Что? – Янка остановился. Не то испугался, не то сильно удивился. Или обиделся?

Гелька тоже испуганно остановился.

– С тобой что? Янка…

Янка сморщил лицо, тряхнул головой.

– Ты скажи… Ты что сейчас сказал?

Гелька ошеломленно пробормотал:

– А что такого… Сказал: хороший денек…

– Сейчас… – Янка опять поморщился. Уронил с плеча сумку, быстро сел на край каменного тротуара, обхватил колени, съежил плечи – на них горбились мягкие погончики школьной рубашки.

Гелька торопливо сел рядом. Тихое настроение пропало, и опять пришла тревога – она стала такой привычной в дни августа и сентября. Гелька ничего не спросил. Он ждал, что скажет Янка.