– А кто еще?

– Многие. Те, кому достались карабины, не хотели их отдавать и не ушли, когда было время. Ни один. Сказали: если надо, будем драться…

– А что с ними стало? – прошептал Гелька.

Янка промолчал. Гелька спросил:

– Янка… Денек! А как стать ветерком? Ну, не навсегда, а так, чтобы летать?

Янка-Денек медленно шагал по сгнившим шпалам, цеплял сандалетами головки осенних ромашек, что росли между рельсов.

– Секрет, что ли? – тихо спросил Гелька.

– Не секрет… Надо, – во-первых, перейти или переплыть Реку. Во-вторых, надо знать заклинание. Оно написано на черной плите, на Башне Ветров. Есть такая башня в Пустом Городе. А потом, когда будет решительный момент, надо преодолеть страх и прыгнуть с высоты…

Гелька вспомнил, как в прошлом году они с Юркой ныряли со вздыбленной кормы старого лихтера.

– У меня, наверно, получится… – прошептал он. – А реку я уже два раза переплывал.

– Гелька! – встревоженно сказал Янка. – Это ведь не та река. И ты не знаешь заклинания.

– Разве ты мне его не скажешь?

– Я… конечно, я скажу…

И он сказал вполголоса пять слов – таких простых и легких, что Гелька даже засмеялся:

– И это все?

– Да. Но, Гелька… По-моему, каждый должен прочитать их сам. Там, на башне… И там же переплыть Реку…

– Разве она шире нашей?

– Да нет, не шире…

– Тогда какая разница?

– Не знаю… Гелька, ты все-таки не рискуй.

– Ладно… – рассеянно отозвался Гелька. А для себя кое-что прочно решил. Пускай только закончится эта история с Мостом.

Они все рассчитали до секунды.

Мост появлялся каждый вечер, когда светила полная луна и рокотал над пустырем железный танец. В двадцать один час двадцать три минуты Мост вырастал из воздуха – громадный и черный, – а еще через две минуты по нему проскакивал поезд. Потом пробегали еще пятьдесят две секунды – и Мост пропадал. Терялся где-то в других пространствах и временах. Наверно, в тех, где по замкнутому кольцу мчалась жизнь Юрки, Глеба, скадермена Ярослава Родина, ветерков. Жизнь целой Планеты. И может быть, еще многих планет…

За две минуты забраться по скобам на тридцатиметровый мост – это можно. Две секунды на метр. Главное, не бояться. Потом, когда промчится поезд, надо приложить к рельсу волшебные шашки, завернутые в неволшебную фольгу. К одной из шашек будет подключен длинный провод электровзрывателя (взрыватель должен смастерить Васька). Затем быстро-быстро спуститься, залечь в рытвине и включить батарейку.

Поезд будет уже далеко, те, кто едут в нем, не пострадают.

– Но спускаться надо очень быстро, – сказал Гелька. – А то Мост пропадет – и привет…

– Не пропадет, я успею, – насупленно сказал Янка.

– А почему ты? – осторожно спросил Гелька.

– А кто?

– Я думал, что на Мост полезу я…

– Нет уж, можно лучше я? – сказал Янка ласково и очень настойчиво. – Ну пожалуйста. Ладно?

– Янка… Ты же говорил, что голова кружится…

– Теперь я не боюсь, это прошло. Ну и еще… Раз не вышло с Юркой, я должен взорвать Мост. Понимаешь, Гелька, это моя особая цель.

Гелька вздохнул с тайной радостью. Было ему стыдно за эту радость, и все же он почувствовал облегчение. Карабкаться на Мост он отчаянно боялся. Это ведь не на крышу…

Они вдвоем разговаривали на краю свалки, за сутки до взрыва. Уже появился и пропал Мост, и танец ведьм затихал над пустырем. Луна была ужасно яркая.

– Ты не бойся, я обязательно успею, – повторил Янка. – Я ведь могу даже и не спускаться.

– Как это? – испугался Гелька.

– А зачем? Все равно улетать. Так даже будет лучше. Без долгих прощаний.

Янка медленно посмотрел на Гельку глазами, в которых горели две маленьких луны. И Гелька опять почувствовал, что все эти дни для Янки – затянувшееся прощание.

– Нет, ты все-таки спустись, – попросил Гелька. – Пожалуйста. – И подумал, что, если порвется кольцо, Янке, может быть, и не придется улетать.

– Ну хорошо… – покорно сказал Янка.

Они двинулись к дому. Был еле заметный теплый ветерок, и семена белоцвета тихо плыли в лунном воздухе. Они казались живыми и осторожно трогали щеки.

– Завтра в школу не пойду, – сказал Янка и улыбнулся. – Все равно отругать уже не успеют.

– Я тоже, – отозвался Гелька.

– Тебе-то влетит.

– Подумаешь… Зато с тобой…

– Нет, ты иди, – тихонько попросил Янка. – Понимаешь, мне хочется с дедом побыть.

– Янка… ты извини. Я дурак такой.

– Ну что ты!… Гелька, ты потом к деду заходи иногда, ладно?

– Ладно, Янка… А родители знают?

– Нет. Дед потом скажет.

– Сегодня директорша опять про Юрку спрашивала. Тетка его вернулась из Нейска, говорит, его там нет…

– Ох, Гелька, теперь тебя возьмут в оборот!

– А я сам все расскажу. Рванем кольцо, тогда расскажу. А что такого? Мы же ни в чем не виноваты… Янка!

– Что?

– Ты завтра утром напиши что-нибудь, ладно?

– Обязательно.

Ни один ученый не смог бы изобрести такую моментальную почту!

Гелька что-нибудь писал на обороте Глебовых листов – и это письмо тут же появлялось у Янки. Писал Янка – и сию секунду читал это Гелька. У них стало обычным делом так переписываться. Правда, потом спохватились: бумагу надо беречь. Стали писать мельче, экономнее, уже не баловались рисунками. Каждый вечер они вешали на гвоздик у кровати листы с одинаковым номером, чистой изнанкой наружу. Утром смотришь: вдруг начинают бежать по бумаге торопливые строчки:

«Гелька, привет! О Юрке ничего не слыхать? Я его сейчас видел во сне. И Глеба… Гелька, прихвати в школу элементы для вычислителя, у меня сели. И ручку для Васьки, а то он растерял свои, и Алешкины, и мои…»

Такие письма были в прежние дни. А что напишет Янка сейчас?

С этой мыслью Гелька открыл глаза. Было еще рано. Утро за окном начиналось бледное, серенькое. Гелька поежился. В открытое окошко тянуло холодом. Настоящая осень пришла?

Лист четко белел на узорчатых обоях. Он был чистый. Гелька натянул до носа одеяло и невесело ждал, когда на листе появятся слова. Появятся же, Янка обещал…

И вот потянулась цепочка букв. Гелька сел. Темнокрасные строчки бежали коряво, торопливо:

«Гелька, прощай! Мы не успеем повидаться. Я улетаю, я чувствую. Это раньше, чем я ждал. Наверно, те два кусочка жизни, которые мы отдали искоркам, меня так сильно торопят. Не осталось ни минуты. Гелька, порви…»

Гелька всхлипнул и рванулся к столу за фломастером.

– …Юрка, – сдавленно сказал Глеб.

Яр каждым нервом ощутил это слово, и прошла по каждому нерву резкая электрическая боль. Он остался неподвижным. Но мысленно он рванулся вперед – чтобы увидеть вплотную, разглядеть до последней черточки живое лицо сына. Юрка встретился с ним влажными, полными беды и упрямства глазами, медленно отвернул лицо, вскинул палочки выше прежнего и пропал за желтым языком огня.

Яр почувствовал, как Глеб сказал – одними губами, но уже твердо:

– Тихо, Яр. Все – потом.

Да. Все потом. Когда не будет Магистра. Чтобы Магистр ничего не понял, ничего не узнал. Врагу нельзя давать лишнюю ниточку. Сиди и молчи…

Изображение опять качнулось, мелькнули фигуры в коричневых шлемах, похожих на каски строителей. Стал виден фундамент башни, береговые камни, прибой над ними. С башни быстрыми тенями срывались тонкие мальчишечьи тела, не долетали до земли и пропадали, косо рванувшись в сторону. Теперь все это виделось нечетко, раздерганно. Картинка металась: то камни на ней, то волны, то мелькающий полет мальчишечьих силуэтов. То очень синее небо с белым облаком – таким спокойным и ласковым.

Яр отчаянно хотел увидеть Юрку еще раз. Сначала просто увидеть. А потом уже что-нибудь понять. Он даже не пытался разобраться в сумятице мыслей, они рвались на клочки: «Где?… Как это случилось?… Что с ним?… Он – ветерок?… Почему Глеб говорил: он вернулся?… Какое странное лицо! Нет, не странное, знакомое… А это правда Юрка?… Я же знаю, что Юрка!»