— Сама дура… — всхлипнула Каро все так же в его рубашку. Ей туда как-то очень уютно плакалось. — Прости меня… Только не делай так больше! Пожалуйста! Я чуть не умерла!

— Никогда, клянусь! Никогда больше не стану скрывать от тебя ничего! Я жизнь за тебя отдам, Каро… любимая…

— Дурак… и благородство у тебя дурацкое, — уже тише всхлипнула принцесса. — Ну неужели нельзя было объяснить по-человечески? Я что, не поняла бы?!

— Я и хотел, но… дурак, — согласно выдохнул Дан, — а как ты узнала? — он поймал ее руку и прижал у своим губам, так давно мечтал сделать это! Ее лицо в лунном свете из окна казалось удивительно красивым и как будто светилось изнутри. Взъерошенные волосы, опухшие, искусанные губы и отголосок случившегося в глазах.

— Лягушонок прибежал к Грене и все рассказал, — тихо улыбнулась Каро. Она уже не плакала, только вздыхала прерывисто. — А потом они вместе пришли ко мне. Хороший мальчишка, боялся, но промолчать все равно не смог. Пальцем никому тронуть его не дам.

Дан провел рукой по ее волосам и задумчиво улыбнулся.

— Лягушонок… меткое прозвище… как он там?

— С ним Грена. Так что нормально, — Каро шевельнулась, устраиваясь поудобнее в его объятьях, и положила голову ему на плечо.

— Я хочу, чтобы ты мне пообещал, — сказала девушка неожиданно серьезно. — Никогда в жизни больше мне не лгать, даже из самых благородных побуждений. Обещай мне.

Дан бережно обхватил ее руками, словно пытался укрыть от всех неприятностей мира, и прижался щекой к ее волосам.

— Никогда, Каро! Я без тебя… не могу я без тебя… Я сегодня там подумал… если умру — смерть у меня ничего не отнимет, раз тебя нет… Я люблю тебя! Люблю! Я наверное не смог бы пережить, если бы ты с Ланом… Он смог, а я вот… — Даниэль прервал свою пламенную речь и чуть пожал плечами, не отпуская при этом Каро. — Стыдно. Сам понимаю, что дурак… со своей ревностью… Подумать так про тебя, про Лана…

Каро подняла голову и посмотрела на него слегка ошарашенно.

— Ох… так ты… Дурак! Вот уж действительно! Да и я не лучше! Постой-ка… — Каро чуть высвободилась, и, вынув из выреза свой медальон, расстегнула цепочку.

Потом тонкие пальчики осторожно скользнули за ворот его рубашки. Щелкнул замочек, а через секунду на ковер упали оба медальона.

Каро тряхнула головой, словно освобождаясь от чего-то, и, глядя Даниэлю прямо в глаза, сказала:

— Я тебя люблю, глупый, несносный мальчишка! — после чего резко сбросила все щиты со своего сознания, позволяя Дану ощутить всю ее нежность, радость от того, что он рядом, щемящее чувство абсолютного счастья. Словно взяв за руку, она повела его по своим воспоминаниям, с того самого мгновения, когда вдруг обнаружила не противного навязанного жениха, а его, Дана, настоящего.

День за днем, от удивления к привязанности, от жалости к нежности. И свой страх за него тогда, у пещеры… и неожиданное блаженство и спокойствие в его объятьях, и желание видеть его рядом во время болезни, и обиду на его кажущееся равнодушие, и спасительные пальцы на своей руке, возвращающие ее из кошмаров. И свою потаенную радость от его писем. И солнце в строчках его признания. И сегодняшние боль, неверие, обиду, разочарование… и наконец, ликующую радость прозрения.

Отдавая ему все это без утайки, Каро легко-легко коснулась его губ своими, даря первый в их жизни настоящий поцелуй.

У Дана закружилась голова, когда прохладные пальцы прикоснулись к его шее. Но то, что произошло с ним дальше не шло с этим ни в какое сравнение. Его подбрасывало высоко вверх и швыряло в самый низ на волнах ее воспоминаний. И он с нескрываемым удивлением видел… Ой, идиот! Как же сразу не понял… пещера, дорога домой и тогда в спальне… Лан рядом с ней… А она ЕГО ждала! ЕГО! Каро… Любимая моя… никому тебя не отдам!!!

Воспоминания цеплялись одно за другое и Каролине теперь тоже было открыто все: и его первое почтительное обожание, пришедшее на смену ненависти и страху (надо ж было быть таким кретином!); и радость от встреч и сводящее с ума чувство, что он не достоин ее, толкнувшее его на побег. Дан отдавал ей все, до капельки: как вспоминал ее во время побега; сколько успел перечувствовать там у пещеры, когда она появилась и кинулась ради него под пули, и после пещеры — когда не смел к ней даже близко подойти; как дежурил под дверью ее комнаты… и как страдал, думая, что Лан хочет занять его место, как ее руки спасли его от отчаяния, и сегодня… Каро, любимая! Жизнь моя! Прости меня…

Было удивительно, как тесно все переплелось — каждый из них был собой и был одновременно другим. И сейчас не имело значения, чье на самом деле это раскаяние, и чье прощение — их чувства стали общими.

Когда они успели опуститься на пол? Как Каролина оказалась сидящей у него на коленях, в его объятьях? Какая разница? Они целовались, сидя в темноте прямо на пороге комнаты, и больше ничего в мире не имело значения.

Все это стоило пережить только за один момент подобного счастья.

Волшебная, сказочная, сумасшедшая ночь… Глаза, хмельные от счастья. И ее глаза — близкие и лучистые. Нежная тихая улыбка и две руки, лежащие в его ладонях, как доверчивые птицы. И тысячи «Я люблю тебя!»

Дан вдруг поднял ее на руки легко, как пушинку, и закружил по комнате.

Каро смеялась, крепче хватаясь за него обеими руками, хотя вовсе не боялась упасть. Сейчас, когда их сознания словно слились в одно, не было ни сомнений, ни тревог, только безграничное, до обморока, счастье. И если за него надо было заплатить всей той болью, страхом и слезами…оба были на этот счет одного мнения — оно того стоило.

— Знаешь что… — произнес Даниэль, осторожно опуская девушку на пол, — я вот тут подумал, что ты давно не гуляла по ночному саду. Ну, признайся — давно?

— Вообще никогда не гуляла, — с абсолютной уверенностью опытной лгуньи заявила Каро и засмеялась. — А что, там есть что-то интересное… ну, кроме поцелуев…под…вишней…или грушей…или что там у вас еще растет? Экзотическое дерево Рианог?

— Кто-то обещал никогда не врать! — деловито напомнил Даниэль, забыв, что это он сам же и обещал. — Рианоги не знаю, а остальную растительность заодно и проверим. Он притянул Каро к себе и провел руками по ее лицу, убирая волосы назад. Потом наклонился и… груши, яблони и рианоги обречены были на ожидание, пока не закончится этот сводящий с ума поцелуй.

Рассвет застал их в саду. Всю ночь они, беспричинно смеясь, дурачась и забавляясь, как дети, бродили, бегали, или просто сидели под старыми деревьями. Немалую толику времени посвятив «инспектированию» местной растительности на предмет «поцелуйной пригодности»

То и дело кто-то из них «вдруг» обнаруживал «неизвестное науке дерево, которое стоит проверить немедленно». И они проверяли, напрочь игнорируя висящие перед самым носом яблоки на ветвях «экзотического растения».

— Нет, не рианог, — говорила Каро, чуть задыхаясь от смеха и переполнявшего ее счастья, когда потребность все же хоть изредка дышать прерывала поцелуй. — Пошли еще поищем?

— Пойдем! О! Вот это наверняка он! — уверенно увлекал Дан девушку к соседнему дереву. И все повторялось сначала.

Дан тонул в захлестывающих его потоках любви, нежности и восторга.

«Неужели это со мной…» — вот единственная мысль, которая смогла удержаться в его опьяненном счастьем сознании. Время то ли стремительно летело, то ли вовсе остановилось. И не известно сколько бы «рианогов» они еще перепробовали… Но из зарослей вдруг раздался голос первой утренней птицы. Сначала один, потом его подхватили и разнесли по всему саду. Даниэль будто очнулся. Обвел вокруг непонимающим взглядом — светало.

— Каро… это уже… утро?! — он решительно не понимал, как такое может быть.

— Похоже… — не меньше него удивилась Каро, оглядываясь на сереющие в рассветных сумерках деревья, словно впервые их увидела. А потом неожиданно для себя сонно потянулась и зевнула, как котенок. И засмеялась.