Найти жилище Максимилиана оказалось нетрудно. Гораздо труднее — зайти. Чем ближе подходил Даниэль к домику, тем сильнее замедлял он шаг. Может, его и дома нет? Может, лучше завтра зайти? Ведь это же никогда не поздно…

До забора оставалось уже совсем немного, когда мальчишка вдруг резко одернул себя. Нет! Сегодня. Сегодня и сейчас. И, перегоняя свой страх, в несколько шагов достиг калитки. Занес уже было руку, чтобы постучать, но застыл. А вдруг он не простит? Погонит его прочь? Мальчишка замешкался, кусая губы, прислонился лбом к забору. Противно, томительно сжалось сердце. Но не стоять же так вечность! Даниэль медленно, неохотно распрямился. А что, если Максимилиан сам выйдет? Увидит, как он тут торчит под дверью? Только этого не хватало!

— Иду-иду! — Раздался в ответ на стук чуть надтреснутый старческий голос, за оградой послышались торопливые шаркающие шаги, и калитка распахнулась.

— Что-то вы раненько сегодня ка… — Максимилиан разглядел посетителя и замолчал.

Сердце бухнуло колоколом и заколотилось где-то в горле, когда Даниэль услышал знакомый голос. Появилось искушение развернуться и бежать отсюда подальше. Но было уже поздно.

Какое-то время бывший герцог молча смотрел на бывшего слугу. Потом отвел глаза.

— Я могу… войти? — неожиданно хриплым голосом спросил он хозяина.

Максимилиан молча посторонился, пропуская своего уже бывшего хозяина в маленький уютный дворик, выложенный речной галькой. Он внимательно смотрел на Даниэля блекло-голубыми от старости глазами и не произносил ни слова.

Даниэль поймал этот взгляд. Какой Максимилиан уже, оказывается, старый… И тотчас со всей остротой нахлынула на него их последняя с Максимилианом встреча, ошпарила мучительной горячей волной.

— Максимилиан… прости меня… пожалуйста… — Даниэль помотал головой, как от боли, — если можешь… — закончил он совсем тихо.

Старый слуга глянул с легким удивлением, но промолчал и на этот раз. Потом покачал головой, грустно улыбнулся и спросил:

— Неужто, Ее Высочество все же решила прислать вас извиняться? Не надо было.

— Ее Высочество? — растерянно переспросил мальчишка. И тут до него дошло…

— Никто меня не присылал! — почти прокричал он. — Я пришел, потому что… — мальчик осекся.

Как сказать ему? Как объяснить, почему он тут?! А ведь в чем-то Максимилиан прав, ОНА заставила его прийти. Вернее, заставила понять, что он должен прийти.

— Я пришел потому, — продолжил Даниэль, уже более твердо, — что ты очень много делал для меня, Максимилиан, а я… я повел себя с тобой, как законченная скотина!

Слезы закипели в глазах мальчишки, но не упали, а повисли каплями на ресницах. Даниэль сердито смахнул их рукой. И тут его будто прорвало:

— Максимилиан… прости меня… за все прости! — горячо заговорил мальчик. И что-то новое, очень неподдельное было в его глазах, в интонациях, в позе, даже в жестах. — Ты не подумай, я не хочу, чтобы ты вернулся! То есть… мне очень не хватает тебя, Максимилиан… — он виновато и просящее заглянул старику в глаза. — Можно, я буду приходить иногда?

Максимилиан еще несколько секунд смотрел на Дана — испытывающе и недоверчиво. Потом часто заморгал, как от яркого света, неловко переступил через подвернувшееся под ноги ведерко с какой-то рассадой. Протянул руку, словно хотел дотронуться, погладить, но не решился.

— Ну что вы, Ваша светлость… — сказал он наконец и закашлялся. Потом отдышался, смахнул с глаз выступившую влагу — то ли от кашля, то ли от чего еще.

Мальчишка стоял, задыхаясь от запоздалого стыда и раскаяния. «Еще немного, и он бы слег… слег…» Крутились в голове слова Каролины.

Ласковый, прощающий голос Максимилиана и неожиданно острая жалость к старику потрясли его настолько, что долго сдерживаемые слезы все же прорвались наружу. Даниэль закрыл лицо руками, и горячие капли обожгли ему пальцы. Он плакал горько и безудержно. Плакал уже бог его знает какой раз за последние три недели и ненавидел себя за слабость, но ничего не мог с собой поделать.

Ему было очень тяжело. Он припомнил сейчас все: и как кричал на верного слугу, и как изводил его капризами, и как мог беспричинно обругать и ударить. И в то же время осыпал милостями Герхарда… КАК ОН МОГ?!!

— Ну-ну… Не надо так убиваться, — старик шагнул навстречу и осторожно погладил мальчика по плечу. — Разве ж я могу на вас долго сердиться. Я же вас у вашего батюшки принял еще в пеленках, почитай… и вы всегда были хорошим, добрым мальчиком. А что потом… с кем не бывает… баловали вас много, да людишек дрянных подсовывали. Ну-ну, тИхонько…

Это было уже слишком. Это «тИхонько» вдруг всколыхнуло воспоминания — еще тогда, когда Даниэль был совсем маленьким… эти руки, этот голос, самые добрые, самые надежные и родные из тех, что он помнил. КАК?! Он мог забыть?! Он не заслуживает такого сочувствия, не заслуживает! Осознание этого возникло так остро, что Даниэль не выдержал — рухнул на колени и разрыдался в полную силу. Он вцепился в руку старого камердинера и, прижавшись к ней лбом, повторял, как заведенный: — Прости меня, прости! — захлебываясь рыданиями и не находя в себе сил остановиться.

Максимилиан заволновался, охнул, не зная, как и что делать, не решаясь отнять руку, в которую вцепился рыдающий мальчишка. Потом все же переступил на месте поудобнее, второй рукой подхватил Даниэля под локоть и с неожиданной для такого старого человека силой поднял своего бывшего господина с колен, перехватил, обнял — как уже давно не обнимал, с тех самых пор, как маленький Даннике перестал бояться страшных снов и плакать в своей кроватке.

Уткнув все еще плачущего подростка себе в плечо, старик с приобретенной не за один год сноровкой переместился вместе с ним на пару шагов, к малюсенькой скамейке у ограды, сел сам и усадил своего подопечного.

— Ну-ну, ваша светлость… — приговаривал он, обнимая и поглаживая парня дрожащими руками. — Ну, будет… Я уж вас не оставлю теперь, пока еще ковыляю-то. Ну, не надо плакать. Плохому, оно всегда легко научиться…

Наконец Даниэль начал понемногу успокаиваться. Судорожно вздохнул.

— Т-ты не н-называй меня больше «Ваша светлость», л-ладно? — попросил он Максимилиана, перемежая свою просьбу всхлипываниями. — Не хочу вспоминать…

Старик смутился:

— Да как-то… привычно уж мне… — пробормотал он, но потом поспешил заверить: — Я постараюсь, Даннике. Вы вот… — Максимилиан перевел разговор на знакомые рельсы и сразу почувствовал себя увереннее:

— Ты хоть завтракал сегодня, Даннике? Время-то уже и для обеда прошло…

Даниэль облегченно перевел дыхание и посветлел. Он не давал себе отчета в том, что произошло с той минуты, когда он, пересилив себя, пришел к Максимилиану. Он еще не понимал, что именно тогда перешагнул ту грань, которая делала невозможным его возврат к прошлой жизни. Многое ему еще предстояло понять. А сейчас он просто чувствовал, как отпускает тяжесть, давившая его последнее время, и на сердце снова становится легко и солнечно.

Потом они с Максимилианом пили вкуснющий чай, и Даниэль с удивлением обнаружил, что такое общение во много раз приятнее, чем то, которое было у них последнее время. Привычная, ненавязчивая забота теперь воспринималась совершенно иначе — словно теплое пушистое одеяло, укрывающее от всех бед и неприятностей мира. Такое родное, такое близкое… Страшно было даже вспомнить, как он чуть было не потерял его из-за собственной глупости.

Дни потянулись своей чередой, уже не такие серые и безнадежные, как раньше. Даниэль привык исправно посещать занятия и неизменно выходил на тренировку по утрам. Он втянулся в такой ритм и стал меньше уставать. А еще… нет, он пока не признавался в этом даже себе, — все это ему начало нравиться. Учителя в целом были им довольны, и даже Грено теперь все реже прибегал к помощи палки, чтобы взбодрить своего ученика. Хотя и оценил его успехи по-своему — увеличил нагрузку.

Сегодня Даниэлю посчастливилось выиграть поединок в фехтовании с одним из гвардейцев. Грено одобрительно кивнул и, самое важное, — Даниэль поймал на себе взгляд Каролины. Она улыбнулась ему. Даниэль радовался, как маленький. Это был триумф! Первая настоящая победа! Пусть небольшая, но честная. И ОНА ее видела! Даниэль и сам не мог понять, почему таким важным для него стало вдруг внимание принцессы. Ловил его с жадностью. Всю оставшуюся часть тренировки он тайком наблюдал за девушкой в надежде, что она посмотрит на него еще раз. Но Каролина увлеченно фехтовала, на этот раз с Грено, и ей было не до того, чтобы смотреть по сторонам.