— Ответ кардинала я передал моей госпоже, она прочла его…

— А потом?

— Потом удостоила сообщить мне и даже оставить у меня…

— Так что ответ кардинала у вас?..

— У меня.

— С вами?

— Со мной.

— И вы мне покажете его?

— Поневоле, когда вы так ужасно любопытны!..

И управитель, вынув из кармана бумагу с огромной красной печатью, подал ее Дюрану. Тот развернул с глубочайшим уважением и прочел вслух взволнованным и прерывистым голосом:

«Любезная графиня,

Я сейчас получил вашу просьбу об одном честном человеке, в котором вы принимаете участие и для которого просите место префекта.

Я передам его высочеству регенту вашу просьбу и документы, но это только проформа. Считайте дело решенным.

Почитаю за особенное счастье, что могу доказать вам этим, любезная графиня, что у вас нет более усердного друга, как тот, который остается с горячностью

Вашим почтительнейшим слугою,

Дюбуа,

Кардинал-министр».

— О, если так… Если так… — пролепетал Дюран, почти обезумев от восторга. — Тогда это дело верное.

— Неужели вы еще сомневались? — спросил Рива с оскорбленным видом.

— О! Нет… Нет! — поспешил возразить купец. — Кардинал, кажется, совершенно предан графине! — прибавил он.

— О! Вполне! Ни в чем на свете он не отказывает ей, хотя вовсе ее не любит.

— Как? Он ее не любит?

— Скажу больше — ненавидит.

— Отчего?

— Это почти государственная тайна; значит, я не могу доверить ее никому.

— О! Мне… Мне…

— Ни вам и ни кому иному.

— Поверьте мне вашу тайну, Агамемнон, я буду нем как могила.

Рива не соглашался, Дюран настаивал, настаивал так неотступно и так долго, что управитель наконец согласился, что, впрочем, он делал всегда.

— Представьте себе, — сказал он, — что случай доставил графине страшное оружие, которым она может погубить министра.

— О! Это почти невероятно!

— Неужели вы этому не верите?

— Верю, верю, от всей души, но это все-таки не мешает, чтоб такое обстоятельство было невероятно.

— Я объяснюсь, и вы поймете…

Дюран удвоил внимание, Агамемнон продолжал:

— Первое условие для звания кардинала заключается в том, чтобы быть аббатом…

— В этом нет ни малейшего сомнения.

— Первое условие для звания аббата заключается в том, чтоб быть холостым.

— Это знают все.

— Да, но не все знают, что кардинал Дюбуа не может быть ни кардиналом, ни аббатом.

— О! О! Отчего?

— Оттого, что он женат.

— Женат…

— И жена его жива.

— Агамемнон, точно ли вы в этом уверены?

— Брачное свидетельство кардинала находится в руках графини. Вот оружие, о котором я вам говорил. И кардинал это знает, вот почему он раб и враг графини де Сент-Анилль.

— Но это государственная тайна! — прошептал Дюран.

— Я вам говорил, мой милый… Сохраните эту тайну, советую вам… Потому что одно слово, сказанное неосторожно, может раскрыть двери Бастилии, из которой вы уже не выйдете.

Дюран побледнел, и зубы его застучали.

— Что с вами? — спросил Рива.

— Я боюсь.

— Чего?

— Бастилии…

— От вас зависит избавиться ее; молчите… И опасности не будет.

— Увы!.. — пролепетал Дюран. — Можно говорить во сне… А моя жена такая болтунья…

Разговор на этом прекратился.

На другой день Рива показал еще письмо, написанное правителем канцелярии регента по делам Парижа. Он требовал точнейших и подробнейших сведений об ученых открытиях и удивительных излечениях старого медика. Эти документы были необходимы, чтобы написать патент на орден Св. Михаила.

Все семейство Дюрана, на которое должна была разлиться такая великая честь, с поспешностью принялось за дело. Со всеми подробностями описали удивительные открытия доктора с их несравненными результатами, собрали свидетельства наследников его пациентов, и огромная кипа бумаг была представлена графине де Сент-Анилль. Теперь все было в порядке и дело должно было скакать на почтовых.

Но что подвигалось еще быстрее, чем хлопоты о приобретении звания префекта для Дюрана и ордена для его тестя, так это бесчисленные покупки графини де Сент-Анилль и ее дочери. Эти покупки доходили уже до шестидесяти тысяч франков. И все-таки Дюран, побуждаемый ненасытным аппетитом прибыли, который ничто не может удовлетворить у честных парижских купцов, ежедневно предлагал двум благородным дамам через своего превосходного друга Агамемнона Рива новые покупки. Изредка управитель заговаривал об уплате; но Дюран всегда отвечал:

— Неужели вы думаете, что мне нужны деньги?.. Вы мне заплатите через несколько дней… после свадьбы графа Сципиона и прелестной мадемуазель Артемизы… настоящей жемчужины красоты, честное слово!

И Рива, боясь оскорбить щекотливость друга своего Дюрана, не настаивал сверх меры.

Наконец графиня получила официальное известие, что граф Сципион через неделю будет в Париже, вместе с семейством испанского гранда первого класса, отца его прекрасной и знаменитой невесты. Это распространило живейшую радость во всем доме, и в первом и во втором этаже.

— Право, завтра утром вы должны пригласить меня на завтрак, — сказал в этот день Агамемнон Рива Дюрану, — на маленький бесцеремонный завтрак, с глазу на глаз. Мы, со стаканами в руках, будем праздновать счастливое событие, которое переполнит сердца наши радостью…

Дюран нашел восхитительной эту мысль и обещал угостить Рива кое-каким винцом, достойным пале-рояльского и даже сент-анилльского погреба.

На другой день было воскресенье. Друзья условились, чтобы завтрак происходил после обедни, на которой Дюран в качестве церковного старосты не мог не присутствовать ни под каким предлогом. Прибавим, что во время обедни Дюран, всегда такой благоговейный и набожный, был на этот раз непростительно рассеян. Он не мог не взглядывать украдкой на почетную скамейку, назначенную для префекта. Что прикажете? Церковный староста все-таки человек! Надо заплатить небольшую дань человеческой слабости.

В назначенное время приехал Рива. Приятели сели за стол. Завтрак был хорош; он был продолжителен, весел и орошаем частыми и обильными возлияниями. Дюран не понапрасну расхваливал свой погреб. Рива провозгласил это. Будущий префект порядочно подпил, пропел веселую песенку и рассказал несколько игривых анекдотов, в которых был сам главным героем.

Подали десерт. Оба собеседника облокотились локтями о стол, и разговор продолжался. Дюран рассказал свое приключение с прекрасной меховщицей на улице Пля-д'Этень, той самой красавицей, которой он подарил… ни более ни менее как если бы был маршалом, герцогом Ришелье, известным своей щедростью с женщинами… которой он подарил, говорим мы, превосходный перстень, осыпанный бриллиантами и стоивший тысячу двести ливров. Дюран посвятил десять минут описанию этого удивительного перстня. Он не забыл упомянуть ни об одном из маленьких каменьев, окружавших большой бриллиант.

— Я вижу, мой милый, — сказал управитель, — вы цените драгоценные камни и любите их.

— До безумия!

— Знаток ли вы, по крайней мере?

— Могу похвастаться…

— В таком случае я мог бы вам показать кое-что заслуживающее вашего внимания…

— А! посмотрим!..

Рива не заставил себя просить. Он вынул из бокового кармана табачного цвета сверток продолговатой формы, обернутый в серую бумагу. Он развернул бумагу, и Дюран увидал зеленый кожаный футляр. Управитель надавил пружину, футляр раскрылся.

Дюран вскрикнул от изумления и восторга. Хотя дневной свет вообще не так благоприятен, как свет восковых свечей и люстр, чтобы выставить блеск драгоценных каменьев, но все-таки нельзя было не удивиться необыкновенному блеску того, что увидал Дюран. В футляре лежали ожерелья, серьги, несколько булавок, броши, перстни, и все из бриллиантов самой чудесной воды и изумительной величины. Кроме того, там была бабочка из изумрудов, рубинов, топазов и сапфиров!