Пока Жанна произносила эти слова, в которых ясно выражалась вся восторженность ее души, мрачное облако пробежало по лицу Рауля и брови его нахмурились. Жанна не заметила этого, да и, заметив, наверно, не поняла бы. Подавляемый трогательным изъявлением такой неизмеримой любви, Рауль, может статься, в первый раз сказал себе, что совершил гнусный поступок, сковав со своей преступной жизнью, беспрерывно угрожаемой погибелью, существование этого восхитительного существа… Он говорил себе, что таинственный голос, о котором упоминала Жанна, наверно, ее обманывал, потому что Господь не может допустить доброго ангела заботиться о злом гении!.. Но эти впечатления были мимолетны. Улыбка возвращалась на губы Рауля; взор его снова засверкал; лоб прояснился, и, отвечая на поцелуи Жанны, молодой человек прошептал:

— Ты моя жизнь! Ты моя сила! Ты мое счастье! Я люблю тебя!..

Пробило три часа. В эту минуту Жак доложил своему барину, что карета маркиза де Тианжа въезжает на двор.

— Я иду к нему, — сказал Рауль.

— Остаться мне с тобою, чтобы принять его, друг мой? — спросила Жанна мужа.

— Нет, дитя мое, — отвечал он.

— Почему же?

— Ты знаешь, моя возлюбленная, что у меня нет от тебя секретов и что все, что будет сказано между Тианжем и мной, я повторю тебе. Но я боюсь, чтобы твое присутствие не показалось нескромным и даже стеснительным маркизу, если то, что он хочет сообщить мне, касается лично его.

— Хорошо, друг мой, я уйду, — отвечала молодая женщина. — О! Властелин моего сердца, ваша воля будет исполнена!..

Жанна вышла. В эту минуту маркиз входил на лестницу, Рауль встретил его там и тотчас ввел в восточную гостиную.

— Знаете ли вы, любезный маркиз, что ваши таинственные строки почти встревожили меня?.. — сказал Рауль, как только удостоверился, что двери хорошо заперты.

— Еще бы, друг мой! — возразил маркиз де Тианж. — Вы имели причину тревожиться, и я приехал сюда не затем, чтобы успокоить вас…

— Как?.. Стало быть, есть дурные известия?

— Да.

— Наши дела идут дурно?

— Очень дурно… И вы это давно знали бы, если бы вместо того, чтобы погрузиться душою и телом в наслаждения медового месяца, удостоили бы заняться несколько более внешним миром…

— Но я думаю, что опасность все-таки еще не слишком велика?..

— Конечно, нет.

— И еще можно поправить вред?..

— Надеюсь.

— Что же такое случилось?

— Помните ли вы, что я вам говорил накануне вашей свадьбы?

— Насчет чего?

— Насчет тех искусно связанных сетей, которыми опутывают регента?..

— Да, вы мне говорили об Антонии Верди…

— Именно; и о ней-то опять я хочу поговорить с вами сегодня.

— Ага…

— Вы, без сомнения, забыли осведомиться об этой интриганке!..

— Нет; но я не узнал ничего такого, что могло бы быть нам полезно.

— Тем хуже, потому что влияние итальянки на Филиппа Орлеанского увеличивается истинно странным образом. Она каждый день бывает в Пале-Рояле и три раза в неделю имела несказанную честь пользоваться особенными милостями регента.

— Его возлюбленные, должно быть, страшно перепуганы?

— Парабер и Сабран в отчаянии, а другие уверяют, что итальянка опоила регента зельем… Он хочет подарить ей прехорошенький отель на улице Серизэ…

— В самом деле, как вы говорите, это важно… Если эта женщина овладеет регентом посредством не только легковерия, но и чувственности, ее влияние может сделаться неограниченным…

— И вы понимаете, так же хорошо, как и я, что неограниченное влияние Антонии Верди погубит нас…

— Мы будем бороться…

— Это еще не все… Вы ранили на дуэли виконта д'Обиньи, который, к счастью, вас не знал…

— Да.

— Он убит несколько дней тому назад…

— Я об этом слышал…

— Он с вами дрался?

— Нет.

— После первой дуэли виконта регент принял сторону своего офицера и словно взбесился, оттого что кто-то имел дерзость напасть на одного из его приближенных. Он убежден, что рука, поразившая виконта смертельно, та самая, которая уже ранила его раньше, и приказал произвести самые деятельные розыски. Все полицейские сыщики на ногах… Я думаю, что виконт д'Обиньи был втайне любовником итальянки, и она всеми силами раздувает в душе Филиппа Орлеанского пламя мщения.

— Не и пусть ищут… Я уверен заранее, что они не найдут противника д'Обиньи во второй дуэли.

— Может быть; но вы сражались с ним в первый раз и этого может быть достаточно, чтобы погубить вас…

— Мне кажется, любезный маркиз, что вы смотрите на вещи с черной стороны их…

— Я вижу их в настоящем свете… Но подождите: я еще не все сказал…

— Еще есть что-нибудь?

— Есть. В последнее время мы, кажется, уж чересчур рассыпали нашу фальшивую монету; горожане жалуются, купцы доброго города Парижа раскричались как орлы. Регента завалили жалобами и просьбами… не сегодня завтра он вспылит, и я очень боюсь, чтобы тогда полиция не бросила на наши дела и операции нескромный взор… Ну, вы еще по-прежнему думаете, что я вижу вещи в черном свете?

— Я согласен, что положение дел запутывается… Но вы показываете мне зло, а не указываете на средства предотвратить его.

— По-моему, есть только одно средство…

— Какое?

— Сделать отводы.

— Прекрасно, но каким образом?..

— Я надеялся на вас…

— На меня?.. Боже мой! Что я могу сделать?

— Вы можете многое. Я сейчас из Пале-Рояля… Я видел регента, и, по моей просьбе, мы с вами включены в число гостей маленького ужина на нынешнюю ночь…

— Что а должен буду делать за этим ужином?

— Вы умный человек, любезный Рауль… человек с воображением, плодовитый на выдумки. Я убежден, что нынешней ночью вы сумеете снова овладеть воображением регента и возвратить свое влияние, очень колеблющееся в настоящую минуту. Каким же способом дойдете вы до этого результата, я не знаю, да, по всей вероятности, вы и сами знаете это не более меня. Но до вечера вы придумаете… Я в этом не сомневаюсь…

— Вы делаете мне слишком много чести, любезный маркиз, — отвечал Рауль, смеясь. — Вы, кажется, чересчур уверены во мне, а я между тем, говоря откровенно, вовсе не спокоен…

— Полноте! Это скромность, возвышающая вас в моих глазах. Через два часа вы составите ваш план и расскажете его мне, когда я приеду за вами, чтобы, в случае надобности, я мог помочь вам… О чем идет речь? О том, чтобы поразить Антонию Верди ее же собственными представлениями. Она показывает ему черта. Это очаровательно! Превзойдите чародейство Антонии Верди, покажите Филиппу что-нибудь еще страннее черта, и вы выиграете партию… Это не трудно!

— Хорошо вам говорить! — вскричал Раль. — Регент начинает пресыщаться, и я не вижу, каким образом могу я превзойти Антонию… Разве что показать ему кардинала Дюбуа, черта первого разряда и высшего достоинства, чем черт итальянки…

— Вы шутите — это хороший знак!.. Я полон надежды и доверия,

— Дай Бог, чтобы это доверие не разрушилось!..

— Полноте! Мы приедем в Пале-Рояль в полночь. Я заеду за вами в одиннадцать часов, чтобы успеть переговорить.

— Очень хорошо… а теперь чем вы займетесь?

— Уезжаю — мне надо окончить кое-какие дела…

— Пожалуйста, окажите мне услугу.

— Какую?

— Я позову мадам де ла Транблэ…

— Мне будет очень приятно засвидетельствовать ей мое уважение… — перебил маркиз.

— Придумайте мне какой-нибудь искусный предлог, чтобы оправдать в ее глазах мое отсутствие на целую ночь.

— Предлог? Неужели вы дошли до этого, мой бедный друг? Как!.. Чтобы провести ночь вне дома, вам нужны предлоги!

— Что же делать?.. Жанна такая хорошенькая…

— Это извинение. Но вы поставили себя на дурную ногу!.. Впрочем, это меня не касается и я исполню вашу просьбу.

Жанна, которую муж предупредил, что маркиз де Тианж хочет засвидетельствовать ей свое уважение, не заставила себя ждать. Маркиз, с шутливой любезностью вельможи и придворного, попросил у ней прощения, что увозит ее мужа на целую ночь. Он сказал, что делает приятельский ужин на холостую ногу и непременно хочет иметь своим гостем Рауля…