Едва карета тронулась с места, как розовое домино схватило руку Рауля и сжало ее в своих руках. Рауль почувствовал, что горячая слеза капнула на его руку.

— Вы плачете? — вскричал он.

— Да, — прошептала молодая женщина.

— Отчего?

— Оттого, что сердце мое разрывается!.. оттого, что через несколько минут решится моя участь… оттого, что сию минуту, как только вы увидите мое лицо, вы, без сомнения, оттолкнете меня с ужасом…

— Я оттолкну вас? — перебил Рауль. — Почему же? Разве вы не прелестны?

— Я хороша… По крайней мере, так говорят…

— В таком случае почему же я оттолкну вас?..

Вместо ответа молодая женщина продолжала:

— Сердце мое разрывается, потому что некогда я сделала вам много зла… По крайней мере, способствовала этому… и с того времени я вас люблю… я вас отыскивала повсюду… и в ту минуту, когда я могла бы, может быть, загладить прошлое, я наконец нашла вас… но затем, чтобы лишиться опять, потому что вы хотите умереть…

И слезы молодой женщины закапали еще чаще и горячее на руку Рауля. Она подняла эту руку и с страстной любовью прижала ее к своим губам.

— Но кто вы?.. Кто вы?.. — вскричал Рауль.

— Кто я?.. Увы! Вы это узнаете… узнаете слишком скоро…

Рауль хотел было настаивать, желая узнать сию же минуту; но карета вдруг остановилась у крыльца маленького особняка, необыкновенно красивого. Дверцы растворились. Рауль и его спутница вышли.

Следя за розовым домино, Рауль прошел пять или шесть комнат, меблированных с княжеской роскошью. Наконец они оба вошли в маленькую гостиную или, лучше сказать, в будуар, обитый голубым атласом, по которому были вышиты серебром цветы. Кресла, экраны, ширмы из настоящего палисандрового дерева отличались изяществом рисунков. В камине сверкал огонь. Восковые свечи в люстре и двух канделябрах проливали почти дневной свет. Перед камином на столе стояли холодные кушанья, варенья, пирожные, словом, это было то, что обыкновенно называется закуской на случай. Французские и испанские вина сверкали в графинах из венецианского хрусталя. Наконец, стоявшие по обеим сторонам камина две широкие и глубокие козетки, казалось, были приготовлены для сладостного успокоения, для томных мечтаний любви.

Рауль одним взглядом охватил все подробности, которые мы описали, и еще много других, которые мы пропустили. Он заключил, что находится или у знатной дамы-миллионерши, или у одной из жриц продажной любви. Но Рауль очень мало знал модных развратниц и вовсе не знал настоящих знатных дам. Не видя выхода из своего недоумения, он мог только повторить:

— Но кто же вы?

Незнакомка поднесла руку к маске; но в ту минуту, когда она хотела сорвать ее, она вдруг бросилась к ногам молодого человека.

— Что вы делаете? — пролепетал он, силясь приподнять ее. — Ради Бога…

— Поклянитесь мне… — перебила молодая женщина, — что, увидав мое лицо, вы не выразите ни презрения, ни гнева… поклянитесь, что выслушаете до конца то, что я хочу вам сказать…

— Можете ли вы сомневаться?

— Клянитесь!

— Хорошо… клянусь!

Молодая женщина приподнялась.

— Смотри же, — сказала она, — смотри… но помни, что ты поклялся…

Маска упала. Рауль увидел обрамленное густыми локонами свежее и кроткое личико, несколько бледное. Одного взгляда было ему достаточно, чтобы узнать ото лицо.

— Эмрода!.. — вскричал он. — Эмрода!..

— Да, — пролепетала молодая женщина, потупив голову, — да, Эмрода… та презренная женщина, которая вас ограбила, обокрала… и которая вас любила…

— Эмрода! — повторил Рауль в третий раз. — Та, о которой я мечтал так часто… — прошептал он, но так, что молодая женщина услыхала. — Благодетельный гений, помогавший мне с таким нежным участием… Эмрода… фея с белокурыми волосами, коснуться которых жаждали мои губы, потому что мое сердце хотело любить ее…

— Рауль!.. Рауль!.. — вскричала молодая женщина с выражением самой пылкой радости. — Правду ли ты говоришь?

— Зачем мне лгать, Эмрода?..

— Нет!.. Это невозможно!.. Невозможно!..

— Почему?

— Разве вы все забыли?

— Напротив, помню…

— Но эти люди… эти негодяи, которые вас ограбили… вы знали, что я их сообщница?..

— Их сообщница? Нет, я этому не верю. Конечно, они сделали из вас послушное орудие, употребив средства, мне неизвестные… но если вы были их рабою, вы не были их сообщницей… и доказательством служит то, что эти люди меня обокрали, а вы возвратили мне то, что могли спасти из обломков моего кораблекрушения, вашу часть добычи…

Эмрода молча плакала; но теперь по ее бархатистым щекам текли слезы радости. Рауль, вынув из кармана часы и подавая их Эмроде, продолжал:

— О! Я помню, как будто это случилось сегодня, в тот день, когда во второй раз мне подали в гостинице «Золотое Руно» небольшой пакет с моим адресом… помню, как я раскрыл пакет… В нем были эти часы, мое сокровище, драгоценный сувенир. Вместе с часами лежала записочку, на которой написаны были только два слова: «От Эмроды». Я прижал мои губы к этим часам и к записке и вскричал: «Бедная девушка!.. Это была благородная и прекрасная натура, которую погубили случайности жизни!.. Еще так молода!.. Так прелестна!.. С таким благородным сердцем!.. И пала так низко!.. Какие таинственные цепи оковывают ее?.. 05 Зачем она не приходит ко мне!.. Я мог бы еще полюбить ее и возвысил бы ее моей любовью!..»

Во второй раз Эмрода бросилась на колени перед молодым человеком.

— Вы это сказали, Рауль? — спросила она, подняв на него свои прекрасные глаза, блиставшие невыразимым блаженством, — вы это сказали?..

— Сказал и думал, думаю и теперь… и помню, повторяю вам, как будто это случилось сегодня…

— Ах! — вскричала Эмрода, схватив Рауля в страстных объятиях и прижав к сердцу часы, которые он еще держал в руках: — Эти часы принесли мне счастье!.. Это мой талисман… Да, это мой талисман…

— Каким образом? — спросил Рауль, заинтересованный этими странными восклицаниями.

— Неужели вы еще не догадались, — продолжала молодая женщина, покрывая часы безумными поцелуями, — что я узнала вас сегодня в маскараде только по этим часам, так хорошо мне известным?..

— О! — сказал Рауль, в глазах которого вдруг просиял свет, — теперь я понимаю…

Искра радости угасла в голубых глазах Эмроды; улыбка исчезла с ее губ, и все лицо приняло выражение мрачного оцепенения. Это выражение не укрылось от Рауля.

— Что с вами? — спросил он.

Эмрода не отвечала; но глаза ее не могли оторваться от часов. Стрелки их показывали половину седьмого. Полтора часа тому назад Рауль сказал Эмроде, что он убьет себя через два часа.

— Эмрода, — повторил Рауль, взяв руку молодой женщины, — что с вами?

При этом прикосновении Эмрода сделала резкое движение, как будто пробудилась от тягостного сна. Легкий румянец покрыл ее щеки и лоб. Пламя непреклонной решимости засверкало в ее глазах, и она прошептала не в ответ на вопрос Рауля, но себе самой:

— Если он еще хочет умереть, мы умрем вместе…

Рауль понял все и, мы должны признаться, почувствовал быстрое, но глубокое волнение.

— Бедное дитя… бедное дитя… — сказал он, — неужели это правда, что вы меня любите?..

— Люблю ли? — вскричала Эмрода. — Он спрашивает — люблю ли я его, Боже мой!

— Но с каких пор?..

— Я полюбила вас, Рауль, с первой минуты, когда мы встретились… когда вас представили мне… на я заметила эту любовь гораздо позже… Тогда было уже слишком поздно!.. Вы оставили гостиницу «Золотое Руно», и все мои усилия найти вас были бесполезны… С той минуты, Рауль, я ждала, думая о вас, и не было ни одного часа в моей жизни, ни одной минуты, ни одной секунды, в которую ваш образ не находился бы в моем сердце, а ваше имя на моих губах…

— И с тех пор, — спросил Рауль с сомнением, — с тех пор вы были верны воспоминанию обо мне… верны вашей любви?..

— Верна душой и телом! — сказала она торжественно. — Рауль, клянусь вам!