Вдруг Рауль опомнился, поднял голову, огляделся кругом, чтобы понять, в каком месте он находится. В тридцати или сорока шагах налево от большой дороги неясно виден был черный силуэт, походивший в темноте на виселицу. Рауль сначала вздрогнул. Однако его память в эту минуту послужила ему лучше зрения. Действительно, любой другой на месте Рауля мог бы принять этот неопределенно обрисовывавшийся предмет за орудие казни, но молодой человек вспомнил, что это был указательный столб, стоявший у поворота на проселочную дорогу. На этом столбе были написаны слова, которые при дневном свете еще можно было прочесть или скорее угадать, потому что дождь, снег и солнце давно сделали их почти неразборчивыми:

Дорога в замок Ла-Транблэ.

Рауль поехал по этой дороге и снова пришпорил лошадь, которая покорно пустилась в галоп. Прошло десять минут. Дорога была гористая и проходила через лес; время от времени искры летели из-под черных подков лошади, когда они ударялись о какой-нибудь камень; полное молчание царствовало в окрестностях. Наконец всадник доехал до площадки, находившейся на небольшом возвышении. Рауль вдруг так сильно натянул поводья, что лошадь, почувствовав неожиданную боль, заржала и поднялась на дыбы. С высоты этой площадки Рауль увидал прямо перед собой парк и старый замок. Темные и величественные очертания его феодальных башен высились на мрачном небе над столетними деревьями. На этом самом месте Рауль, изгнанный из замка после смерти своего благодетеля, остановился на минуту, чтобы бросить последний взор на места, где протекли его детство и юность. Но в тот вечер солнце едва только закатывалось за облака, обагрив их кровавым цветом, и на пурпурном и светлом небе черной массой обрисовывался профиль замка. В тот вечер улыбка, исполненная горечи, появилась на губах молодого человека.

«Вот именно то, о чем я мечтаю; то, чего я хочу; то, что принесу сюда! — шептал он, протянув руку к небу и к замку: — Траур, кровь и огонь!.. Низкие и презренные наследники моего благородного приемного отца, я вам обещаю, что вы меня увидите когда-нибудь! Молитесь Богу, чтобы этот день настал не скоро! Мало того, что вы подло отняли у меня все, что принадлежало мне по воле того, кто уже не существует, вы еще вздумали прогнать меня и оскорбить! О, когда-нибудь мы еще поквитаемся…

В тот день, когда мы увидимся, вы проклянете это наследство и будете просить у меня пощады. Но вы были безжалостны ко мне!.. и я тоже буду безжалостен».

Бот что Рауль сказал в тот вечер, и теперь, приехав сюда, он вспомнил эти слова, и его улыбка в этот вечер была не менее исполнена горечи, чем в день похорон. Вдруг по весьма естественной причине, которая, однако, заставила молодого человека вздрогнуть, позади кровель замка блеснул свет, сначала бледный, потом становившийся постепенно все ярче к ярче.

Это был свет луны, выплывавшей медленно из-за облаков подобно щиту из раскаленного железа. Как грозное предвестие убийства и пожара пылал ее кровавый круг.

— Опять кровь! опять огонь! — прошептал Рауль. — — Все способствует моей мести, которую предсказывают даже сами светила. Их предсказания не солгут!

Еще на несколько минут молодой человек погрузился в самосозерцание. Потом, как бы избавившись от мыслей, угнетавших его, он дал волю лошади и продолжал свой путь по направлению к деревне Ла-Тракблэ.

Куда таким образом ехал Рауль? Наверно, не в замок. Что мог он предпринять один, без всякой помощи, против людей, без сомнения, охраняемых целой кучей лакеев? Уж конечно, ничего хорошего. Притом Рауль слишком дорожил своей местью и, наверно, не захотел бы лишиться случая привести ее в исполнение по собственной неосторожности. Куда же он ехал?

Рауль вспомнил — хотя мы поздновато вынуждены в этом сознаться — что в нескольких сотнях шагов от парадного входа в замок, на краю болотистого пруда, стояла хижина довольно жалкой наружности, слепленная из ветвей, тины и тростника, с тремя или четырьмя неправильными отверстиями вместо окон. В этой хижине, позади которой располагался маленький садик, окруженный живым забором из шиповника, жили Рожэ Риго и его жена, отец и мать Рауля.

Вот о чем вспомнил молодой человек.

Он ехал отыскивать эту хижину, но не затем, чтобы переступить через порог ее с радостным биением сердца, броситься в объятия стариков со слезами на глазах и закричать им: «Это сын ваш, сын, любящий вас и приехавший обнять вас…» Нет, Рауль ехал не для этого. Нам известно, что он никогда не любил своих родителей и давно уже считал всякую связь между ними и собою как бы прерванной; он хотел только узнать, живы ли они еще, и в этом последнем случае бросить им несколько горстей золота, даже не сказав им, кто он.

Молодой человек доехал до половины дороги между главным входом в парк и домиком Риго. С одной стороны виден был помещичий замок, с другой — стоячая и мутная вода маленького пруда отражала как в зеркале блестящий круг ночного светила.

Было около восьми часов вечера. Рауль удивлялся, почему не видно было огня на том месте, где должен был находиться домик. Он быстро подъехал и с горестным изумлением, доказывавшим, что даже в самых ожесточенных сердцах святая любовь к семейству никогда окончательно не умирает, увидел, что хижина исчезла. Не осталось даже следов ни ее, ни забора, а на том месте, где некогда расстилался смиренный садик, виднелся пустырь, заросший высокой травой.

Какая причина могла заставить его родителей уничтожить свое единственное наследие? Таков был вопрос, который задал себе Рауль; но ему было решительно невозможно найти удовлетворительный ответ. Молодой человек, очевидно, не мог в такое позднее время получить какое-либо объяснение, не рискуй привлечь к себе опасное внимание, и уже хотел было удалиться.

Но вдруг он услыхал неподалеку лай собак и глухой топот многочисленного стада баранов, которое скоро неслось к нему. Рауль отъехал немного в сторону, чтобы пропустить баранов, которых гнали две чудесные пастушьи собаки. Когда же пастух, шедший позади, поравнялся с ним, молодой человек дотронулся до плеча его кончиком своего хлыста, сказав:

— Эй! друг мой, послушай-ка…

Пастух, мальчик лет двенадцати, тотчас остановился и спросил:

— Вы со мною говорите?

— Да, друг мой, с тобой.

— Вы, верно, хотите знать, куда вам ехать?..

— Нет.

— Так что же вам нужно?

— Просто поговорить с тобой.

— И мне бы тоже хотелось, да только нельзя…

— Почему?

— Надо загнать стадо… а то меня разбранят и, может быть, прибьют, если бараны возвратятся без меня…

Рауль вынул из кармана несколько серебряных монет и подал их пастуху, говоря:

— Вот возьми, друг мой, если тебя разбранят и прибьют, то, по крайней мере, хоть не даром.

Мальчик поспешно сорвал с головы пестрый бумажный колпак и с этой минуты отдался в полное распоряжение Рауля. Отвести же баранов в овчарню было делом собак и притом, если бы какой-нибудь и заблудился, то его отыскали бы на другое утро, тем вернее, что около деревни не водилось ни волков, ни мародеров.

— Друг мой, ты из этой деревни? — спросил Рауль.

— Из этой.

— Стало быть, ты должен помнить, что на этом месте стоял прежде домик?

— Ах! точно… точно, — отвечал пастух, — домик браконьера?

— Именно. Что сделалось с этим домиком?

— Его срыли.

— Я это вижу, но когда?

— Года четыре будет, а точно сказать не могу…

— Кто же его срыл?

— Господин велел.

— Но этот домик принадлежал не ему.

— Видите ли, браконьер стрелял дичь господина… его присудили за это заплатить штраф, а вместо денег взяли дом и срыли…

— Ах так! — вскричал Рауль, сжимая кулаки. — Но мне кажется, — продолжал он через минуту совершенно спокойным тоном, — что бывший помещик маркиз Режинальд де ла Транблэ позволил Рожэ Риго охотиться на своих землях и в лесах?

— Может быть, — отвечал мальчик, — я не слыхал, что сделал прежний господин, но я знаю, что новый засудил браконьера.