Недоверчивая улыбка появилась на губах молодого человека. Эмрода заметила эту улыбку и угадала смысл ее.

— Ах! — вскричала она, — вы все еще сомневаетесь!..

— Милое дитя, — прошептал Рауль, — неужели вы думаете, что я имею сумасбродное притязание требовать от вас отчета в прошлом?..

— Это правда, — печально прошептала Эмрода. — Какого отчета можете вы требовать от меня? Что я для вас!.. Какое вам дело, чем я была и что делала?.. Вы меня знаете довольно хорошо и понимаете, что я имею право только на ваше презрение…

Рауль хотел было возразить; но молодая женщина не дала ему времени произнести слова и продолжала:

— Однако я умерла бы тысячу раз, прежде чем стала бы неверной памяти о вас и моей любви к вам… Не прошу вас верить, но это правда.

Рауль не отвечал. Он смотрел, внешне рассеянно, на все предметы, окружавшие его.

— У кого мы? — спросил он через минуту.

— У меня, — прошептала Эмрода.

— А! — сказал Рауль.

— Это вас удивляет?

— Конечно, нет! Для вас ничто не может быть слишком прекрасно, ничто не может быть слишком богато, ничто не может быть слишком роскошно!.. Только…

— Что вы хотите сказать?

— Я должен вас поздравить: скоро вы разбогатели… Ведь вы богаты, не правда ли?

— Да, — отвечала Эмрода, — очень богата…

— Богатство не составляет счастья, — философски заметил Рауль, — однако… способствует ему… Вы получили наследство?

— Я? От кого?

— Вероятно, от какого-нибудь родственника.

— У меня нет родных.

— А! Очень хорошо, — возразил Рауль. — Я более не настаиваю.

С некоторого времени тон молодого человека очень изменился. В голосе его уже не слышалось сострадательной нежности, которая делала Эмроду столь счастливой в начале разговора; напротив, теперь тон его был сух и даже насмешлив. Причина этой перемены очень проста. Рауль не верил ни одному слову из того, что говорила ему Эмрода, и сердился на нее за то, что она хотела его одурачить. Ему было бы в тысячу раз отраднее, если б она призналась откровенно, что была фавориткой регента или какого-нибудь генерального откупщика. В самом деле, каким образом иначе объяснить пышность, посреди которой жила бывшая сообщница Бенуа и других мошенников с улицы Жендр? Эмрода прочла как в открытой книге все, что происходило в сердце Рауля.

— Друг мой, — сказала она ему тихим голосом, — я вам открою тайну моего богатства… Таким образом, моя жизнь будет в ваших руках… Но я буду счастлива этим… если же вы не любите меня, мне лучше умереть…

В эту минуту часы на камине гостиной пробили семь часов. Дневной свет проникал в комнату сквозь занавески. Рауль взглянул на часы и провел рукою по лбу.

Семь часов!.. Час, назначенный им для самоубийства. Эмрода проследовала за его взглядом и вдруг помертвела. Взгляд Рауля перешел с часов на расстроенное лицо женщины.

— Ты все еще хочешь умереть? — сказала она глухим, почти невнятным голосом.

— Да, еще хочу.

— Ничто не привязывает тебя к жизни?

— Ничто.

Лицо Эмроды отразило сильную боль, терзавшую ее сердце, но тотчас же стало спокойным.

— Умрем же вместе… — сказала она.

— Как? — вскричал Рауль, — вы хотите…

— Я хочу разделить с тобою саван, если не жизнь… — перебила Эмрода. — Да, хочу и умоляю тебя согласиться с моим желанием…

— Хорошо, — сказал Рауль.

Эмрода подошла к небольшому комоду и дотронулась до пружины. Комод отворился. Из ящика она вынула маленький хрустальный пузырек, наполненный жидкостью, светлой и прозрачной, как ключевая вода.

— Что это такое? — спросил Рауль.

— Яд, убивающий в одно мгновение… без боли…

— Хватит ли его для двоих?

— Тут хватит на сто человек. Иголка, обмакнутая в этот яд, убивает так же быстро и верно, как пуля, попавшая прямо в сердце.

Эмрода поставила пузырек на камин, приготовила две рюмки, наполнила их до половины блестящим вином «лакрима-кристи» и сказала, готовясь откупорить пузырек:

— Мы разделим…

Молодой человек остановил ее. Ему уже расхотелось умирать.

Он понял, во всей ее обширности, истинную, неизмеримую, исключительную любовь Эмроды! Тяжелая ноша мучительной тоски исчезла из его сердца как по волшебству. Он помнил только одно, что Эмрода молода и хороша собой, что она любила его и что ему едва минуло двадцать пять лет. Поэтому, когда изумленная Эмрода обернулась, Рауль обвил ее руками и, приблизив свои горячие губы к ее маленькому уху, как будто изваянному самим Фидием из белого каррарского мрамора, прошептал:

— Вместо того, чтобы умирать, не лучше ли нам жить… Жить вместе?

Прешло несколько часов после описанной нами сцены, Рауль и Эмрода уже сидели друг против друга на козетках, стоявших по сторонам камина.

Рауль рассказывал молодой женщине свою историю. Он не скрыл от нее ни одной из блистательных и несчастных фаз своей жизни, исполненной столь разнообразных приключений. Хижина Риго, замок Ла-Транблэ, Режинальд, похоронный обед, наследники, игорный дом, Дебора, Венера, свадьба, измена жены, мщение, вся эта странная эпопея прошла перед взором Эмроды.

Она слушала, едва переводя дух, с печалью, с волнением, то смеялась, то плакала. Любовь Рауля ее раздражала… Она разделяла его ненависть, его надежды. Вместе с ним она питала мечты о мщении и подобно ему сожалела, что он отомстил слишком жестоко. Когда Рауль кончил, яркий румянец покрывал щеки Эмроды, глаза ее сверкали как бриллианты. Она была изумительно прекрасна в эту минуту, Рауль стал перед нею на колени и прошептал:

— О, как хорошо я сделал, что не умер!..

После последних слов Рауля наступила минута молчания. Потом Рауль, обвив рукою гибкий и трепещущий стан своей молодой и прелестной любовницы, сказал ей:

— Ты знаешь мою жизнь… теперь твоя очередь говорить. Ты обещала открыть мне тайну твоего богатства… Я жду…

— О! Мой рассказ будет короток, — отвечала Эмрода. — Но прежде я хочу спросить…

Рауль весь обратился во внимание. Молодая женщина продолжала:

— После такой жизни, как твоя, ты должен стоять выше предрассудков, не правда ли?

— Конечно! — отвечал Рауль.

— Ты должен принимать людей за то, что они есть, и общество за то, чего оно стоит…

— И Бог мне свидетель, — вскричал Рауль, — что я ценю к то и другое в их настоящую цену!

— Ну, а если бы теперь тебе предложили безграничное владычество, полную власть, словом, всемогущество, с условием начать против этого общества, которое ты презираешь, тайную, но ужасную войну, в которой ты всегда был бы победителем…

— Далее?

— Согласился бы ты принять эту власть?

— Не колеблясь.

— Точно?

— Клянусь!..

— В таком случае, Рауль, эту власть, это владычество, это всемогущество предлагаю тебе — я!

— Ты, Эмрода?..

— Да, я… Я, бедная Эмрода…

— Ты говоришь серьезно и с убеждением, дитя мое. Однако против воли я спрашиваю себя, не насмехаешься ли ты надо мною или не сошла ли ты с ума?..

Торжествующая улыбка засияла на коралловых губах Эмроды.

— Не властелин ли этого мира золото? — спросила она спокойным голосом. — Согласен ли ты с этим, Рауль?

— Согласен.

— Не имеет ли преимущества царство богатства перед всеми другими? Не правда ли? Надеюсь, что ты и с этим согласен?..

— Да, если только это богатство огромно, неизмеримо, неограниченно, как та власть, о которой ты сейчас говорила.

— Человек, который ежеминутно может черпать сокровища столь же неисчислимые, как песчинки на морском берегу, был бы, если б захотел, неограниченным властителем?..

— Да… Но такое богатство не существует…

Эмрода встала со своего места, схватила Рауля за руку и сказала ему:

— Пойдем со мной…

Рауль позволил увлечь себя. Эмрода подошла к стене и приложила палец к одному из серебряных цветков, вышитых на обоях. Маленькая дверь, необыкновенно искусно скрытая в многочисленных складках материи, без шума повернулась на невидимых петлях. Молодая женщина ввела Рауля в комнату средней величины. В этой комнате не было никакой мебели. Стены исчезали под грудами мешков, занимавших почти всю комнату от пола до потолка.