Вроде человек такой же, как и все прохожие, но мы всегда поймем, что он чужак. Моя легенда в очередной раз дала трещину, затеряться в толпе не получится, за что очередное человеческое спасибо трем весельчакам.

От невеселых мыслей меня отвлек вернувшийся и нашедший меня в кафешке Сивка. Он сиял как тульский пряник. Градоправитель, уже не надеявшийся на его появление, был настолько счастлив, что даже не поинтересовался, где его носило столько времени.

— Я так спешил к тебе, что отказался даже от ужина, а там знаешь какие вина подаются, — сделал прямой намек вымогатель.

— Хорошо, веди меня в рюмочную, только недолго, нам еще Сосискину еду покупать, — поддалась моя уступчивость.

По дороге к точке розлива алкогольных напитков, к счастью, нам попалась мясная лавка, где я, не торгуясь, отоварилась по полной, в противном случае меня ждала бы приличная истерика, а мою пятую точку — пузырек зеленки. Поплутав в каких-то переулках, мы добрались до забегаловки, где наливали не только пепси. Увидев размер ведерочка, в котором плескалось заказанное Сивкой пойло, мне бы, дуре, подбить его стремление надраться прям на взлете, но я ушла в свои мысли, а когда через какое-то время вернулась с небес на землю, он был уже тепленький. Быть санитаркой и тащить на себе в голову раненого водкой бойца мне совершено не хотелось, да и опыта транспортировки пьяных единорогов у меня не было. Вот пьяного мужика, а если постараться, то и двух, это я пожалуйста, а заплетающегося четырьмя ногами единорога, увы, не доводилось таскать домой. Но именно в этом качестве мне пришлось выступить.

По дороге к постоялому двору для начала Сивке приспичило посетить ювелира. Оказывается, насмотревшись на меня, ему очень захотелось украсить свои уши сережками. Потом был художник, гном из молодых живописцев, который осуществил давнюю мечту Сивки, нарисовав на не пострадавшем от зубов Сосискина боку русалку. Только вместо головы у нее был череп, а в руках она держала пузатую бутылку и огромную кружку. Все это обрамляла надпись. Мне не сказали, что там было начертано, но подозреваю что «Все бабы б…». На вопрос, чем он вообще за все расплачивается, Сивка пробухтел что-то невразумительное, а на вопрос, как он завтра будет участвовать в предстоящей церемонии, он просто меня послал по матери. Пьяный, поющий во всю глотку местные скабрезные частушки, с хреновой тучей всяких колечек и прочих сережек, сверкающих в обоих ушах, и трясущий браслетом, продетым в ноздри, с пятном от зеленки на одном боку и с совсем не невинным цветочком на другом, подмигивающий всем проходящим девушкам абсолютно пьяным глазом, Сивка вызывал у прохожих примерно те же чувства, что и поутру. Двух потрясений город мог и не пережить, надо было заканчивать сольный номер единорога как можно быстрее, но такси тут не ездили, а мы до кучи еще и заблудились.

Как всегда в такой ситуации, только что буквально кишевший под ногами народ испарился. Я уже не надеялась найти хотя бы умертвие, когда услышала впереди шаги. Я полетела на этот звук и выпалила:

— Простите, вы не подскажете, как мне пройти к постоялому двору «Спотыкач», а то мы с моим другом заблудились.

Последние слова я произносила по слогам. На меня, улыбаясь, смотрел… орк!.. Авторы любовных романов, когда описывают первую встречу главной дурочки с ее ожившей девичьей мечтой, в таких случаях пишут: «Ее сердце затрепыхалось испуганной птицей, от прерывистого дыхания грудь волновалась, как бурная река, глаза распахнулись в немом восхищении…» — ну и дальше по списку. Авторитетно заявляю: врут, причем нагло и безбожно. Когда я увидела воочию мужчину своей мечты, я его тут же захотела, прям сейчас и немедленно, и если бы не пьяный в хлам Сивка, требовавший буксировки в стойло, и не голодный Сосискин, я бы его ссильничала не сходя с места. Нет, это не был мой далекий Хришенька, это был совершено другой орк, но он был почти такой же, и мне пришлось впиться ногтями себе в ладони, чтобы привести себя в чувство. Орк смотрел на меня с ленивой усмешкой, прекрасно осознавая, какое впечатление он на меня произвел.

— Кого же прекрасная ларда имеет в друзьях? — промурлыкал этот похититель моего сердца.

Голос был достаточно грубоват, и поэтому я смогла отмереть и, усмехнувшись, сказала:

— Я его не имею, я его домой пьяного веду. — И показала на пытавшегося уже лечь спать под забором Сивку.

Орк, увидев моего пьяненького коняшку, заржал и, подойдя к нему, легко взвалил на плечо. Не обращая на меня никакого внимания, этот тяжелоатлет двинулся вперед. За ним, как японка в традиционной обуви, выворачивая ноги на каждом шагу, отчаянно мечтая оказаться на месте Сивки, семенила я.

Единорог, как все пьяные, ходил по кругу — это я выяснила примерно через пять минут, когда увидела знакомый постоялый двор. Вежливо поблагодарив орка, скинувшего с плеча, как мешок с картошкой, Сивку, я, с сожалением вздохнув, зашла практически в родные пенаты. Попросив Яфора забрать валяющегося у ворот пропьянота, бегом направилась кормить Сосискина. Если бы не целая корзина копченостей и довольно приличный кусок мяса, меня бы порвали на части. Сосискин поглощал еду быстрее, чем мающийся похмельем высасывает бутылку пива. В процессе его насыщения я похвалилась покупками и в красках расписала свой поход по местным торговым центрам. Пес похвалил меня за мою бережливость, но при этом он заявил, что сумел бы сторговаться еще дешевле. Пребывая в воспоминаниях об орке, я даже не стала его разубеждать в обратном. Если ему хочется думать, что кто-то бы заплатил целый золотой за счастье видеть его в корсете, то кто я такая, чтоб его разубеждать. Наконец он насытился и великодушно согласился сопровождать меня к ужину. На мое счастье, кухарка вернулась, и я вполне нормально поела.

— А народу-то на этой малине прибавилось, — заметил находившийся в крайне благодушном настроении Сосискин.

И действительно, почти все столики в зале были заняты, и народ методично опрокидывал в себя кто рюмки, кто кружки, а кто-то пил прям из горла. Да и контингентец демонстрировал лица, не отягощенные интеллектом. На нашу беду, к столику подошел чуть отрезвевший Сивка и затребовал себе выпивку. Яфор приволок нам на стол бутыль мутной бормотухи, а для меня маленький кувшинчик гномьего вина. Гномье вино… Что я могу сказать об этом? Те из нас, кто помнит, что такое настоящее крепленое, поймут, что я испытала, когда сделала глоток. Это была совсем не амброзия.

«Портвейн „Три топора“», разбодяженный «Агдамом», — вынесла свой вердикт печень и порекомендовала воздержаться от дальнейшего распития.

Видя скорченный мной кисляк, пес, до сих пор не нюхавший даже пробку и признававший только запах колбасы и вкус отборной вырезки, потребовал капнуть себе винца в мою пустую тарелку. Лакнув, этот начинающий алкоголик признал, что гномы таки умеют делать вино, а я зажралась. Как на грех, в этот момент крепленая червивка сделала свое черное дело, в голове слегка зашумело, и мне похорошело. Рядом нарисовался гном с какой-то мандулой и спросил, что прекрасная ларда хочет услышать. Ларда, все еще пребывающая в романтических переживаниях, пожелала что-нибудь лирическое. Малорослый менестрель поклонился и, аккомпанируя себе на этой бандуре, запел.

Голос был хороший, играл он превосходно, только от мотива и слов у меня сводило скулы. Естественно, этот местный акынистый бард пел о прекрасном воине, отправившемся в поход против Темного лорда, о его верной жене, которая, нацепив пояс верности, осталась вышивать под окошком. И все эти саратовские страдания тянулись куплетов пятьдесят. Когда он наконец заткнулся, какой-то заплетающийся голос, звучавший рядом со мной, выдал:

— А повеселей слабать можешь, но только не «Мурку»!

Холодея от догадки, я повернулась и увидела пьяного Сосискина и валяющийся рядом пустой графинчик из-под вина. Пока я приходила в себя, этот свинтус доковылял до барда, попросил какого-то гоблина подсадить его за стойку и что-то зашептал на ухо гному. Тот начал перебирать струны, подбирая мотив, пес утвердительно кивнул, через минуту зал взорвало: