— Когда настанет время, сопротивляться будет бесполезно.

ХАОС

Глеб хмуро смотрел на девчонку, не понимая, чего она добивается этими провокациями — неужели и впрямь помутилась рассудком, и теперь спешит на свидание с дядюшкой?

Эта мысль пронеслась в его голове, но отражения не нашла — скорее, Хаос видел в поведении своей странной знакомой попытки манипулировать им. Эта козявка пытается вертеть им, хочет объять необъятное, только хрен ей что обломится! На дешевые понты ведутся дешевые фраера типа ее дядюшки, а он, Хаос, серьезный парень.

Ему некогда играть в детские игры, нет смысла подыгрывать ее провокациям. Он должен раз и навсегда поставить зарвавшуюся девчонку на место, так, чтобы и пикнуть против его воли не смела.

Только зачем?..

Ведь вот он, логичный финал — одним легким движением взять ее на красный галстук (прим. смертельный удар по шее), и все. Нет человека, нет проблем. Тем более, когда речь идет о таком… проблемном человеке.

Глеб не заморачивался относительно тавтологий; его мысли частенько носили запутанный характер. Сейчас он сам не знал, чего пытается добиться — притащился в особняк, ведет непонятные разговоры с полоумной девицей, от которой априори невозможно ничего выяснить, все пытается что-то в ней рассмотреть, и не может.

Не такая уж она явная, эта Вера Анисимова, чтоб ее…

А самое паршивое, что он тянулся к ней, сам того до конца не осознавая. Тянулся, словно она была тем самым пресловутым светом, на который, ища спасения от беспробудной тьмы, слетается ночная паскудная мошкара.

Нет, он не причислял себя к этим назойливым тварям!

Но еще больше удивлялся он мыслям, которые возникали в его голове, стоило мысленному взору воспроизвести доскональный визуальный портрет этой девицы. Он помнил, как она выглядит — но в этом по большей части заслуга фотографической памяти, конечно же. Однако Глеб запомнил ее не так, как запоминал всех, с кем судьба сводила на кривой дорожке; образ девицы въелся в его мысли, отразился где-то в галерее многогранной памяти, и каждый раз, когда отражение совмещалось с реальным прототипом, хищник сбивался со своего пути, моментально хватая свежий отчетливый след.

Он не сможет оставить ее в покое, не может бросить на произвол судьбы, позволив песчинке самостоятельно, без поддержки дружественных ветров, лететь по наитию все ближе к краю бездонной ненасытной пропасти, поглотившей уже не одну тысячу хрупких эфемерных жизней. Глеб чувствовал необъяснимую потребность взять на себя роль корректирующего попутного ветра, чтобы в случае чего уберечь неразумную частичку от неизбежного краха.

Черт, какой же бред!

Девчонка тем временем, не говоря ни слова, направилась куда-то прямо по коридору, и Хаос, сам не зная, зачем, потащился за ней следом.

Ванная.

Глеб выцепил в зеркале собственную небритую устрашающую рожу, и поморщился — красавец, конечно, хоть куда. Ссадины, на которые неожиданно обратила внимание девица, совсем свежие — напоминания о его бегстве с засвеченной хавиры. Макс сказал, заживут, сам же Глеб до этого момента вовсе не обращал на них внимания — на нем все, как на собаке… Однако сейчас он недовольно рассматривал царапины и досадовал на их наличие; симпатичнее они его уж точно не делали.

Проклятая Павлушина преемница вряд ли думала по другому.

Девица остановилась спиной к Глебу, извлекла из навесного шкафчика небольшой пузырек с какой-то жидкостью, плеснула немного на ватную хрень — Хаос позабыл, как она называется. Глебу подумалось, что его сейчас наверняка будут лечить, мазать боевые ранения вот этой самой жидкостью… И, черт побери, он вовсе не был против, хотя подобные сценки ну никак не вязались в его голове с собственным образом.

Еще чего не хватало!

Однако сейчас, представив, как девица мягко, почти невесомо касается его лица, заставляя морщиться от совсем неощутимой боли, Глеб понял, что не станет препятствовать и строить из себя бывалого грубого мужлана.

Его ждало жесткое разочарование.

Вместо того, чтобы продезинфицировать боевые ранения Хаоса, девица оперлась тощим бедром о раковину и принялась стирать краску с ногтей. Глеб едва не разинул рот от столь неожиданного поворота событий, а девица, как ни в чем не бывало, продолжала растворять лак едким, очень даже вонючим веществом.

Хаос почувствовал себя глупо.

— Убийство откладывается. Тогда зачем ты здесь? — она резко вскинула голову; Глеб не успел так же быстро отвести взгляд от ее тонких рук.

— Для твоей же безопасности, — размеренно сообщил он, взяв паузу в пару секунд.

— У меня нет проблем, когда твоей компашки во главе с тобой самим не наблюдается рядом.

— Да заливай… — Глеб криво усмехнулся и оперся о бок стиральной машины. — Головняки на тебя уже сыпятся, детка. Открой лупилки, и сама в этом убедишься.

— Открыла, — она демонстративно уставилась прямо в глаза Хаосу, и Глеб даже немного пожалел о своих словах — взгляд у детки был тяжелый. Она словно постоянно — каждую минуту, секунду — готовилась к бою со всем миром. — Снова вижу тебя.

Он фыркнул, сразу не найдя, что на это ответить

Девчонка выбросила ватный диск со следами лака, равнодушно посмотрела на чистые ногти, даже не стараясь сделать вид, что интересуется их состоянием, и шагнула вперед. Относительно небольшие размеры ванной комнаты оккупировал крепыш Хаос, поэтому всего один небольшой шаг девчонки приблизил ее к нему. И Глеб понял, что ее близость заставляет его насторожиться, словно представляет опасность для бывалого потребителя головняков разных мастей, как бы глупо это ни звучало.

Отточенным движением он грохнул тяжелую лапищу прямо на ее плечо, заставляя тем самым притормозить.

— Завязывай, — негромко, но настойчиво проговорил он, чуть склонив к ней лицо. — Без понятия, кто вбил тебе в башку всю эту хрень, которую ты тут мне демонстрируешь, но на самом деле ты просто шизанутая кукла с кучей каких-то отмороженных тараканов в черепушке. Я сказал, что не трону — можешь мне верить, так и будет. Но не советую грубить и набивать себе цену дурацким поведением. Не беси меня, усекла?

Бесит.

Она положила свою ладонь поверх его ладони, сжала пальцы мягкими тонкими пальчиками и легко, но очень настойчиво сбросила руку Глеба со своего плеча. И хоть это ее действие само по себе было грубостью, вызовом, Хаос чувствовал — она боится. Просто не может не бояться, она ведь человек, а не замороженный хитроумной программой киборг.

— Ты обещал оставить меня в покое, но ни черта не держишь своего слова. Я тебя не звала. Просто убирайся.

Сказав так, девчонка сложила руки на груди, вскинула голову и уставилась на Хаоса взглядом, полным нетерпения. Впрочем, Глеб не собирался ее слушать — еще чего не хватало? Но самое странное, что не слушал он и себя самого, продолжал ошиваться в доме благополучно отчалившего Павла, рядом с его ненормальной племяшкой. Девица вела себя так, что хотелось немедленно ее пристрелить, однако Хаос абсолютно точно знал, что если девчонке суждено умереть, это произойдет без его непосредственного участия.

Хватит ему своих жертв, излишков никто не приветствует.

— Меня не надо звать, я обычно сам прихожу, — усмехнулся Хаос. — И убираюсь тоже… сам. Только ты пожалеешь, если я уйду — когда это происходит, от хибар не остается ни камешка.

— Что ты хочешь?

— Другой базар, — он все еще, казалось, чувствовал ее страх, и это ощущение доставляло Хаосу странное удовольствие.

Это словно победа над противником, если позабыть на время, что оппонентом представляется малолетняя кукла, которая по определению не может быть в конфронтации с матерым преступником.

— Сычи на тебя насядут в любом случае, им лишний висяк как мне винторез без прицела… Хотя тут как посмотреть; если расстояние близкое, то и лупа не нужна.

— Я ничего им не скажу.

Дрожит голосок, совсем незаметно, но тем не менее…