Ему не хотелось ее убивать.

Хаос сам не знал, с чем связано его нежелание в очередной раз пачкать руки чужой кровью. Просто сейчас все воспринималось иначе, не так, как бывает всегда. Девица не сделала ничего дурного, наоборот, она помогла ему выбраться. Глеб мог это сделать и без ее помощи, просто времени понадобилось бы больше, но вот доехал бы он до своих с огромной дырой, из которой фонтаном хлестала кровь — вопрос, который теперь навсегда останется открытым.

И этот ее взгляд… Разве так смотрят молодые девицы, готовящиеся перешагнуть контрольную планку в восемнадцать лет, чтобы прикоснуться ко всем запретным до этого удовольствиям жизни? Лично он, Хаос, вкусил запретные плоды слишком рано, но это не значит, что у остальных все происходит так же. Девушка странная, и ведь совершенно непонятно, что там у нее на уме. То ли она смирилась с тем, что сейчас ее грохнут, то ли притаилась, как хищник в ожидании наиболее подходящего момента к задуманному маневру.

Хрен разберет.

А эти ее намерения шантажировать любимого дядюшку нелицеприятными снимками — неужели это вписывается в модель поведения обычной молоденькой девушки? Глеб встречал многих, были среди этого множества лживые пираньи, напролом пробивающие путь к своим целям, но «их» с Максом девица не имела с такими ничего общего. На первый взгляд. Впрочем, на второй, пятый, десятый ситуация оставалась неизменной.

Неразрешимая дилемма.

— Эй, — хмуро позвал Глеб. — Дай мне хоть одну причину, чтобы оставить тебя в живых.

Макс нахмурился, таким образом пытаясь скрыть свое удивление, а девица совсем не изменилась в лице.

— Я хотела от него избавиться, — неторопливо заговорила она, почувствовав, по-видимому, колебания Хаоса. — Если повяжут вас, о моем присутствии на даче также станет известно. Я не была осторожной, и на территории дома могли остаться улики. Моя репутация среди дядюшкиных знакомых оставляет желать лучшего. Некоторые считают меня сумасшедшей. Достаточно причин?

— А у тебя есть еще?

— Я никогда не пойду к ментам добровольно, — ее взгляд стал жестче, что не укрылось от внимания Глеба. — Все они — ленивые бездари, не замечающие, какие кошмары происходят прямо у них перед глазами. Никто не расследовал гибель моих родителей, Павел заплатил нужным людям, и дело закрыли.

Она замолчала, упрямо поджав губы, словно размышляя, стоит ли продолжать. По-видимому, внутренние колебания оказались слишком сильны, она отвела плечи назад и только повторила:

— Я не пойду к ментам. Никогда.

Этот четкий тон, плохо прикрытая ненависть, сквозившая в ее словах, подернутый взгляд — заставили Глеба поверить в то, что она говорит. Конечно, девчонка могла все придумать за то время, пока сидела, привинченная к стулу, но для такой мастерской лжи нужны блестящие задатки актрисы.

Или это у Хаоса из-за ранения случилось некое помутнение рассудка?

— Я не хочу тебя убивать, — прямо сказал он, не обращая внимания на характерные жесты Макса. — Если ты споешь ментам хоть слово о нас — пожалеешь. Тем, кто один раз предаст мое доверие, обычно не светит ничего хорошего, куколка.

— Мы забудем, что видели друг друга, — живо сказала она. — Я расскажу следователям о том, что все это время провела в доме родителей, это за городом. Никто не усомнится в моих словах, соседи знают, что я могу вести себя очень тихо. Менты ничего от них не добьются. И от меня тоже.

С минуту Хаос молча смотрел ей в глаза, не решаясь принять столь важное для него решение. Отпустить и подвергнуть себя риску, или убить, но подвергнуть риску собственные принципы, имеющиеся у него в некотором количестве? Он не хотел ее убивать, о причинах не мог признаться даже сам себе, и все же забрать у нее жизнь, просто так, ни за что, из какой-то предосторожности… Это казалось неправильным.

Черт с ней.

— Макс, — вновь позвал он друга. — Замути ей нашлепку на лупилы, чтоб не просекла, где мы находимся, и отвезите ее с Сеней в город. Не к дому, выбросьте где-нибудь на остановке.

— Хорошо подумал?

— Макс. Я уже задолбался от всего этого дерьма, — Глеб поднялся и неясным шагом приблизился к девице. Та явно не могла поверить в то, что ее действительно собираются отпустить. Глеб легонько приподнял большим пальцем ее подбородок и пристально посмотрел в глаза болотного оттенка. — Не подведи меня, детка. Если чего узнаю — а я узнаю, не сомневайся — будет плохо.

ГЛАВА 4

ВЕРА

Неужели все закончилось?

Многочисленные беды и невзгоды остались где-то позади, дядюшка нашел свой последний приют, я на финишной и очень скоро стану наследницей всего, что захапал у отца дядька. Учитывая, что через пару дней мне формально стукнет восемнадцать, я осталась в доме Павла, хотя поначалу собиралась переехать в домик родителей, а огромный дядюшкин особняк продать к чертям.

Подальше от воспоминаний.

Дядюшка очень любил это место, здесь все пропитано им, его незримым присутствием, его аурой; повсюду напичканы любимые дорогие безделушки Павла. На столике в гостиной по-прежнему лежит стопка любимых дядькиных журналов про бизнес и деловых успешных людей. Я не упускала ни единой возможности позлорадствовать, так как Павел никогда не имел отношения к бизнесу и не был успешным деловым человеком. После смерти моих родителей дядюшка первым делом продал долю отца в небольшой, но довольно успешной фирме какому-то приезжему богатею. Я подозревала, что дядьку прилично кинули по деньгам, и неудивительно — такого придурка, не имеющего талантов ни в одной из всех существующих областей, просто грех не развести. Мне было жаль, что дело, которым отец занимался большую часть жизни, так бездарно потеряно, однако не в моих силах было как-либо повлиять на ситуацию.

Павел ужасно злился, говорил, что я умалишенная дура, то и дело сующая нос не в свое дело, и грозился-таки всерьез заняться моим устройством за толстые стены какого-нибудь заведения для психов.

В общем, идиллия у нас в семье творилась еще та.

Теперь его нет, мир стал на одного монстра чище. Хотя, если поразмыслить, баланс добра и зла по-прежнему не нарушен. Когда один человек убивает другого, общее количество убийц все же остается неизменным, один умирает, другой занимает его место.

Есть, над чем пораскинуть мозгами на досуге.

Следователи выжали из меня все соки, но ничего ценного не выпытали — как и обещала Хаосу, я сказала, что пару дней находилась в доме родителей, куда приезжаю иногда, чтобы расслабиться в полном одиночестве. Немолодой дядя с тяжелым взглядом кивал, но верить мне отчего-то не торопился; видно, его смущали царапины на моей физиономии, полученные во время моего феерического бега по лесу от Макса и неудачного спуска с лестницы, когда пыталась убежать от него же. Опросили соседей; те подтвердили, что теоретически я могла быть внутри дома. Никаких улик против меня у следствия не было, да и вряд ли они всерьез могли подозревать девчонку во взрыве дядькиной дачи.

В общем, меня отпустили домой, предварительно заставив подписать кучу всевозможных бумажек. Каждый из любезно подсунутых листков я неторопливо перечитала, чем, кажется, очень расстроила и одновременно удивила следователя. И вновь — я не врала Хаосу, когда говорила, что не доверяю никому, кроме себя, а уж ментам в первую очередь.

После окончания всех допросов я, уставшая, отправилась прямиком в особняк. В конце концов, это мой дом, я жила там последние пару лет, привыкла и не вижу причин вновь перебираться в домик родителей только из-за того, что в особняке все напоминает о дядьке. Плевать. Теперь это роскошное здание — моя крепость. Я сделаю все, чтобы некогда страшные стены отныне хранили только мое тепло.

Я впервые перешагнула порог дома с полным ощущением, что все здесь отныне принадлежит мне.

Стащила с себя куртку и небрежно сунула ее под вешалку — Павел бы поднял крик, но его тут нет и больше никогда не будет. Мне нравилось акцентировать на этом внимание, совершая такие вот ничего не значащие поступки, расходящиеся с мнением относительно них дядюшки. Я заслужила, я хозяйка. И отныне я буду счастлива, даже если там, наверху вновь кто-то взбесится и пошлет в мою сторону громы и молнии.