Он сказал, что у любого человека должен быть кто-то, к кому можно обратиться за помощью в случае чего.

Я обратилась к нему, о чем и сообщила прямо, без обиняков. Ведь у меня действительно больше никого нет, я убежденная, прирожденная одиночка, я не привыкла доверять людям, научилась видеть только самые отрицательные черты каждого встреченного индивида. Мне всегда казалось, что только так можно выжить и сохранить твердый рассудок в мире, где преобладает злоба и насилие, а все действительно стоящие ценности считаются горьким ядом. И сейчас не отказываюсь от своих убеждений, даже если Хаосу не чуждо то, чего всячески сторонюсь я.

— Вера.

Вздрогнула и сама не заметила, как переплела свои леденеющие пальцы с его.

— Я тебе нравлюсь? — поинтересовалась прямо, резко вскинув голову, так, чтобы видеть выражение его лица.

Хаос покосился на бутылку в своих руках с таким видом, точно пытался провести параллель между количеством выпитого и шансами на появление визуальных и слуховых галлюцинаций.

— Ты славная девчонка, хотя и со своими заскоками.

— Тебе трудно ответить?

Глеб таращился на наши сплетенные ладони с таким видом, точно пытался сообразить, как бы половчее от меня отделаться, однако попыток высвободить руку не делал.

— Не нужно этого, — в конце концов выдал он.

— Почему?

Я приподнялась только для того, чтобы полностью развернуться к нему, придвинуться так, чтобы упереться коленями в его ноги.

Ближе.

По-прежнему сжимая пальцы вокруг его ладони, другой рукой я нерешительно коснулась его щеки и тотчас застыла в ожидании негативной реакции, но ее не последовало.

Просто Глеб выглядел так, точно сиюминутно готовился хлебнуть яду.

Это бы отрезвило кого угодно, но меня мог остановить разве что грубый окрик с требованием прекратить.

Уже смелее я провела холодным пальцем по его губам.

Резким движением Глеб перехватил мою ладонь и сказал, глядя мне прямо в глаза:

— Это не игрушки, сечешь? Я уже не мальчик, чтобы забавляться такими играми.

— А я не предлагаю тебе играть.

Кажется, я сама не знаю, что хочу сделать…

И, похоже, не я одна.

Поддавшись стихийному порыву, Глеб резко притянул меня за талию ближе к себе и ткнулся в мое плечо, зарываясь носом в растрепанные волосы. Его дыхание, горячее, щекочущее тонкую кожу на шее, рассеивало по всему моему телу негу сладкой дрожи. Я и сама начала дрожать, пораженная вихрем совершенно новых ощущений, вызванных его близостью.

— Прекращай это, а? Завязывай создавать мне полные вилы.

— Вилы?..

Подчиняясь все нарастающему желанию снова потрогать объект вспыхнувшего интереса, я несмело коснулась губами его шеи чуть ниже уха, легкими поцелуями проложила дорожку к губам. Мне нравилось касаться его кожи, нравилось прикосновение нежной кожицы губ к колючей щеке, нравилась его реакция, то, что его дыхание стало шумным, а крепкие руки сильнее стиснули мое тело.

Казалось, даже сквозь плотную ткань куртки я чувствовала жар его ладоней.

— Хорош дурака валять, Вер, — он стиснул мое запястье, делая попытку увеличить расстояние между нами.

— Я тебе нравлюсь?

Вместо ответа Глеб запустил полупустую бутылку куда-то в темноту. До моего слуха донесся резкий звук бьющегося стекла.

— Даже немного?

— Нет, — буквально прорычал он сквозь зубы, стремительно вскакивая на ноги и увлекая меня за собой.

В одну секунду я оказалась прижатой спиной к стене дома.

— Ты мне не нравишься. Я не умею гнать туфту в духе киношных болванов, но тебя тоже… очень много для меня одного.

— И как это понять?

— Да как все остальное! — Глеб помотал головой. — Просеки ты, наконец, что это самый конкретный косяк, который только можно придумать! Я уже все тебе запорол, из-за меня появился этот придурок со своими шакалами, теперь еще неизвестно, когда ты сможешь откинуться… в смысле, домой вернуться.

Он перевел дыхание, глядя на меня исподлобья.

Я замерла, спустив ладони на его руки чуть ниже локтя.

— В сравнении с тем, что делали другие, ты лишь погладил меня против шерсти, — отвернулась, закусив губу. Не вспоминать о минувшем! — До настоящего монстра тебе еще учиться и учиться…

Глеб мягко обхватил мое лицо ладонями, заставляя меня вновь посмотреть на него.

— Ты меня не знаешь. И если я до сих пор тебя не убил, еще не значит, что я безобиден и неопасен.

— Давай познакомимся?..

— Вера, — он переместил ладони мне на плечи и осторожно встряхнул. — Ты не просекаешь, совсем? Я не буду с тобой играться. Я пойду дальше, не останавливаясь.

— Теперь мне должно стать любопытно.

— Нет, слушай… Какая-то лажа, я не знаю, как сказать, чтобы ты вкурила. Просто все не так, и если б на твоем месте была какая-то одноразовая бикса с силиконовыми мозгами и красивой мордой, я завалил бы тебя… — он шумно вобрал в грудь больше воздуха. — Ее, в смысле, биксу… просто не задумываясь. — Глеб чертыхнулся, сильнее вцепившись в мои плечи. — Ты — совсем другое. Таких, как ты, больше нет, и я…

— А по тебе не скажешь, что ты способен хитрить и изворачиваться. Просто скажи прямо, что я страшная, жуткая уродина, или ненормальная до такой степени, что даже после своего проклятого поила ты не можешь об этом не думать, или хотя бы просто представить на моем месте «силиконовую биксу», и…

Я осеклась на полуслове, чувствуя, как гнев напополам с отчаянием стремительно завладевают моими эмоциями.

Дура.

Поделом тебе.

Впервые в жизни я возомнила о себе слишком много, и результат не заставил ждать.

Давай, разревись еще от жалости к себе, как распоследняя идиотка.

— Вер, ну че ты несешь, а? Я старше тебя на целую вечность. У меня свои понятия, и переступить через них не так просто, как тебе кажется. Даже если соблазн напрочь уносит мозг.

— Зачем тогда ты все это время общался со мной на равных, дядя Глеб? — я толкнула его ладонью в грудь и решительно выскользнула из кольца теплых рук.

— Ты берега не путай, — от употребленного мною обращения Хаос ожидаемо задергался.

Я отошла к входной двери и, обернувшись, бросила через плечо:

— Так, для справки… Два месяца назад мне стукнуло двадцать один. Я уже давно совершеннолетняя.

— Ты…

— И я правда все просекла. Зря ты разбил бутылку.

— Ну-ка, постой…

Не дожидаясь конца тирады, я быстро забежала в дом, на ходу стягивая с плеч куртку вместе с дядюшкиной олимпийкой, бросила все это добро в пыльный угол, на пол, и направилась к комнате, кусая изнутри щеки. Мысленно убеждая саму себя в том, что ничего кошмарного не произошло.

К утру он проспится и удачно все забудет…

А что не забудет — спишет на пьяный бред.

Глеб догнал меня у дверного проема, обхватил руками, прижал спиной к своей широкой груди, носом уткнулся куда-то в шею и зашептал горячо:

— Ты реально чокнутая, твой фраер был прав. Но я, черт возьми, тоже не железный рыцарь. Оттолкни меня…

Его нервный шепот прошил сознание горячей волной; я дрогнула, закрыла глаза и наощупь притянула Глеба ближе за отворот куртки.

— Сам я тебя не отпущу.

— Не оттолкну…

Эти слова послужили своего рода спусковым крючком, до сего момента сдерживающим смертельную пулю от контрольного выстрела.

Глеб рванул меня к себе с такой силой, что я едва не упала, смял мои губы своими страстным, кружащим голову поцелуем, и я повисла на его шее, желая стать еще ближе, подчиняясь болезненным порывам не дать ему отстраниться.

Глеб покрывал хаотичными поцелуями мое лицо, я чувствовала его губы на своих губах, скулах, свежих царапинах. Хваталась ладонями за его руки, оглаживала горячую кожу. Запускала пальцы в спутанные жесткие волосы, притягивая его голову для очередного поцелуя.

Сгорая от собственной вседозволенности, пыталась унять бешеную потребность трогать его мощное тело.

Вдох-выход.

Это ни на что не похоже…