А я ненавижу свет, он меня убивает, делает слабой, почти беззащитной.

Слабости никогда не выставляют напоказ, от них торопятся избавиться, а если это невозможно, стараются спрятать глубоко и надежно, подальше от злых посторонних глаз.

Выходит, Глеб — моя слабость?

Он пошевелился — я не видела, где он находится, но поняла, что где-то совсем близко. На мою ладонь легли его пальцы, в ту же секунду свет вновь вспыхнул, заставив меня ненадолго зажмуриться.

— Я ждал, когда ты придешь, — Глеб улыбнулся и провел ладонью по моему голому плечу.

— Мог и сам подойти, — я медленно проследила взглядом за его движением, не двигаясь и не пытаясь отстраниться.

— А мне нравится смотреть, как тебя ко мне тянет. Ты сразу кажешься живой.

— Меня к тебе тянет?

— Еще бы.

— И чему тут радоваться?

— Не, погоди, а как же сперва повыделываться и обозвать меня кретином?

— Ничего же не изменится.

— Да, но сам процесс…

Не желая ввязываться в неминуемый дурацкий спор, я молча обвила руками его шею и поцеловала сжатые губы.

Глеб тут же, словно до сего момента только и ждал сигнала, схватил меня за волосы, жадно прижался губами к моим губам в ответном поцелуе, крепкими ладонями заскользил по плечам вдоль рук, спустился к талии, сильно сжал ткань тонкой майки. Я повела носом по его щеке, почему-то нестерпимо сильно хотелось касаться его кожи, трогать его, обнимать, видеть где-нибудь поблизости, знать, что он рядом и никуда больше не денется. Все это шло вразрез с моими мыслями о смысле и свободе, само по себе было неправильным, в корне неверным.

Ведь ясно же, что Глеб — очередной тест на устойчивость, испытание, которое я бездарно проваливаю.

Он подхватил меня на руки легко, словно я совсем ничего не весила, и почти упал на стоящий позади диван. Я охнула, когда он сжал меня в объятиях, по-видимому, на какой-то момент не сумев совладать с собой, не рассчитав силу. О том, что на ребрах наверняка останутся новые синяки, я подумала с каким-то странным удовлетворением.

— Душняк, — он мгновенно ослабил хватку, почти разжал ладони, бессильно откинулся на спинку дивана. — Я ж не железный, ты понимаешь? Не умею водить туфту, как все эти романтичные бакланы, увлекусь и реально могу тебя покалечить.

— Вряд ли, — его слова ничуть не пугали. — Я не стеклянная кукла, Глеб.

— Хуже. Для меня ты… — он замолчал, неопределенно махнул рукой, пытаясь подобрать слова. — Все время должен грамотно просекать, чтобы ничего тебе не сломать случайно. Ты просто не знаешь, что я могу с тобой сделать.

— Давай узнаем, — нагнувшись, я мягко прильнула к нему, захватила губами его нижнюю губу, прикусила, сначала легко, затем сильнее, так, что он вздрогнул. — Делай со мной, что хочешь. В конце концов, мне даже интересно, чем это может кончиться.

Он прорычал что-то непонятное, дернулся вперед, в ту же секунду я оказалась под ним, припечатанная к дивану его тяжелым телом. Раздался глухой треск — одним движением Глебу удалось разорвать мою майку как раз на животе. Если это было предупреждением, послание не достигло своей цели, лишь отрикошетило от принимающих ворот в сторону вражеского поля.

Я вцепилась ладонями в плечи Глеба, отвернула голову, подставляя шею под горячие, жадные поцелуи. Его руки блуждали по моему телу, грубо задирая, сминая остатки майки, забираясь под джинсы, и мне безумно, просто невероятно нравились все его действия. Он мог не бояться меня покалечить — в боли приятного мало, однако в той, что была вызвана его страстью, я находила своеобразный, даже специфический кайф.

Если бы он действительно желал разорвать меня на части, как грозился всего несколько мгновений назад, я вряд ли бы стала возражать.

Я запустила ладони под его свитер, смяла кожу на сильной груди, невольно дернулась вперед, хотя в этом не было никакого смысла — Глеб все еще прижимал меня к дивану. Все-таки, какой же он красивый. Мне хотелось смотреть на него, ни на секунду не отрывая взгляда от хмурой небритой физиономии, касаться кончиками пальцев колючей щетины, целовать губы, щеки, шею, располосовать ему спину, помечая свое.

У него наверняка было много женщин, и в этом смысле я вряд ли смогу произвести неизгладимое впечатление сразу и на всю жизнь, да это и не важно — кто знает, сколько нам осталось жить. Но если он вздумает дернуться куда-то теперь, после того, как стремительно ворвался в мой личный террариум и разворошил клубок вечно бодрствующих змей, я окончательно развею его миф о «стеклянной» бедняжке. Лучше вновь совершить что-то ужасное и непоправимое, чем однажды увидеть его в объятиях другой.

Он мой.

Я не заметила, как вновь слишком сильно прикусила ему губу, почувствовала приторный вкус крови на языке, снова поцеловала его, запустила ладони в темные взъерошенные волосы на затылке. Глеб все еще пытался держать себя в руках, хотя его прикосновения были уже не столь мягкими, как тогда, в первый раз. Я чувствовала исходящий от него жар, мне очень хотелось узнать, какой он, свободный, несдержанный, крушащий все преграды на реальном или воображаемом пути. Я тормошила его, кусала его губы, впивалась жадными пальцами в грубую кожу, ерзала под ним, задыхаясь от страсти и нехватки дыхания.

— Глеб…

— Нет, только не это.

— Гле-е-еб…

— Дьявольская девчонка, — он сбросил с меня остатки майки. — Как ты это делаешь? Что ты со мной вытворяешь…

Когда он мощными резкими толчками ворвался в мое тело, боль вернулась, уже не такая острая, как в первый раз, но все-таки ощутимая.

Я закусила губу, сильнее вцепилась в его плечи, не отстраняя, напротив, притягивая к себе, призывая продолжать, не останавливаться. Мои собственные ощущения словно отошли на второй план, мне невообразимо сильно хотелось стать главным источником его удовольствия.

Его движения внутри моего тела становились все более резкими, глубокими, и дискомфорт, возникший в самом начале, понемногу отступил. Боль, притупляемая обжигающими прикосновениями его ладоней, горячими поцелуями, стала сладкой, и с моих губ один за другим сорвались легкие вскрики удовольствия.

Давай, разжигай мое пламя.

Это было похоже на сумасшедший взрыв, ураган, сковавший вместе наши души. Я не верила, что такое вообще возможно, что на земле существует человек, после встречи с которым моя жизнь никогда не вернется в прежнее темное русло. Глеб был слишком близко, я чувствовала его всего, ловила его дыхание, его запах, самые незаметные молниеносные движения. Вцепилась в его плечи, словно и в самом деле готовилась к тому, что он предпримет попытку уйти и бросить меня наедине с моими жуткими кошмарами, призраками прошлого, тенями неприглядного будущего. Во мне боролись два желания — вернуться обратно, в кокон пленительного одиночества, или сделать заранее проигрышную ставку, и остаться с ним.

Под стихийным напором новых, пока еще неизведанных, оттого пугающих чувств, все так быстро менялось.

Я готова была сдаться ему без плена.

***

Спустя какое-то время Глеб сидел, привалившись спиной к дивану. На нем были лишь спортивные штаны; свитер, который я все-таки ухитрилась стянуть, валялся где-то здесь же. Скрутив волосы на затылке в небрежный пучок, я обернулась и увидела, что Глеб, не мигая, смотрит в мою сторону.

Слишком пристально.

— У тебя шрам на спине, — сообщил напряженно, когда понял, что его взгляд уже привлек мое внимание.

Я с трудом подавила желание отвернуться, чтобы не пересекаться с ним взглядами. Стараясь казаться невозмутимой, зашла за диван, подняла с пола упавший свитер Глеба и быстро натянула его на плечи.

— Вер.

— У тебя тоже есть шрамы, — негромко парировала в ответ.

— У меня есть еще и головняки. Про каждый свой шрам я конкретно могу перетереть.

Он легко поднялся на ноги, сделал несколько шагов и грозной тенью замер прямо за моей спиной. Становилось ясно, что избежать неприятного разговора с наименьшими для себя потерями уже не получится. Времени на подготовку ответных реплик не было, приходилось импровизировать на ходу, уповая лишь на собственную фантазию и находчивость.