Я вернулся в первую и сказал купцу:

— Снимайте перстни и добавляйте тысячу перперов — и ты вместе с семьей и остальным имуществом покинешь город.

— Откуда у меня такие деньги, господин рыцарь?! — взмолился он.

— Захочешь — найдешь, — произнес я. — И поспеши. Если мне надоест ждать и я уйду, здесь появятся каталонцы. Они с тобой церемониться не будут. Тебя и жену убьют, а детей продадут в рабство. В турецком гареме детям будет лучше, чем у такого жадного отца.

Жена купца схватила его сзади за рубашку и требовательно подергала. У женской жадности есть надежный ограничитель — дети.

— А где гарантия, что нас выпустят? — спросил купец.

— Я — не ромей и не турок. Сказал, что уедете, значит, так и будет, — ответил я и, поняв, что он готов заплатить, сказал: — Прикажи слуге, пусть поставит столик и два стула под галереей и подаст лучшего ароматного вина.

Купец вышел со мной на галерею, позвал слугу Никиту и приказал ему обслужить нас с Тегаком. Слугой оказался тот самый парень, что выглядывал из коморки. Он был худым, русоволосым и голубоглазым. Скорее всего, славянин или половец.

— Раб? — спросил я Никиту, когда он принес из винного погреба и поставил перед нами глиняный кувшин, наполненный белым вином, от которого исходил приятный аромат трав.

— Нет, — ответил юноша. — Отец долг не смог отдать, отрабатываю.

Тегак быстро выпил из глиняного стакана вино и заерзал на трехногой табуретке. Ему не терпелось пойти пограбить. Со всех сторон раздавались крики, плач и звуки вышибаемых дверей — самые приятные для воина.

— Иди поищи добычу, — разрешил я. — Захвати с собой Никиту. Вдвоем больше унесете.

С галереи спустился купец с увесистым кожаным кошелем. Я не стал пересчитывать монеты. Положив кошель на стол, показал купцу, чтобы составил мне компанию, налив ему вина в стакан, из которого пил Тегак.

— Никита тебе отработал весь долг своего отца, поедет домой, — обрадовал я купца.

— Пусть едет, — смиренно произнес он, посмотрел мне за спину и побледнел.

Я оглянулся к воротам. Во двор зашли трое каталонцев. Узнав меня, молча развернулись и ушли.

— Господин рыцарь — их командир? — спросил купец, вытирая со лба крупные капли пота.

— Не их, другого отряда, который в Галлиполе, — ответил я. — Как жара спадет, поеду туда. Так что приготовься, выедешь вместе со мной из города, а потом — катись, куда хочешь. Советую в сторону Константинополя не соваться. Там на турок нарвешься. Лучше поезжай к Фессалонике.

— Туда без охраны ехать опасно, — отказался купец. — А нельзя ли мне с господином рыцарем добраться до Галлиполя и сесть на проходящую галеру? Меня тем не тронут?

— Одного барана два раза не стригут, — произнес я цензурный вариант русской поговорки и зевнул, потому что тоже привык спать после обеда. — Скажи жене, пусть постелет мне здесь, в тенечке.

Купчиха принесла мне перину и подушку со своей кровати. Все равно пропадут. Я заснул быстро. Поздно ложиться и спать днем — такой распорядок как раз по мне. Наверное, мои далекие предки жили на юге.

Разбудили меня голоса. Тегак объяснял Феррану де Ареносу, что лучше меня не будить: спросонья я зол. Бывший адмирал был уверен, что я прощу его, когда узнаю, почему разбудили. Сопровождал его солдат с узлом в руке. Увидев, что я проснулся, каталонец весело выпалил:

— Никак найти тебя не мог! Думал, ты в центре где-нибудь. Пока кто-то из солдат не подсказал.

— Лучше бы ты и дальше меня искал, — произнес я без злости и приказал Тегаку: — Налей нам вина.

Сев за столик, Ферран де Аренос спросил:

— Что тебе сейчас снилось?

— Не помню, — ответил я.

И действительно не помнил. Где-то в глубине мозга еще мелькали бледные хвосты померкших снов, но вспомнить их не мог.

— А мне, когда ты будил, снился святой Георг! — сообщил он. — У него была такая длинная седая борода и в руке огненный посох. Толкает он меня посохом в плечо и говорит: «Просыпайся, сукин сын!». Вещий был сон!

— На счет сукиного сына — согласен, — пошутил я.

Каталонец весело засмеялся, а потом радостно похвастался:

— Всё-таки мы захватили этот город! Никто уже не верил! — и, троекратно перекрестившись, закончил: — Святой Георг услышал мои молитвы и прислал тебя!

— Ты бы и без моей помощи захватил его, — молвил я.

— Может, и захватил бы, но не скоро, — скромно заявил Ферран де Аренос и жестом подозвал своего ординарца: — Поэтому прими от нас подарок — самое ценное, что здесь нашли.

Солдат поставил на стол узел из куска золотой парчи, развязал его. Внутри был золотой сервиз: поднос, на котором стоял кувшинчик литра на два с рукояткой в форме змеи, которая кусала верхний край его, и двумя круглыми барельефами на боках в виде головы Медузы-Горгоны и шесть стопок емкостью граммов сто. Подарок был символичный. Правда, я не уверен, что Ферран де Аренос знал, кто такая Медуза-Горгона.

— Спасибо! — поблагодарил я и добавил шутливо: — Будешь осаждать следующий город, зови!

— Обязательно позову! — пообещал он.

Мы выпили с ним еще, на этот раз из золотых стаканчиков. В это трудно поверить, но вкус у вина был не хуже, чем из глиняных. Поболтали немного о видах на будущее. Пока ничего интересного не виделось. Пришли к выводу, что надо грабить, пока есть что, а потом поищем в другом месте.

Ферран де Аренос ушел командовать городским гарнизоном, а я начал собираться в обратный путь. Со второго этажа спустился купец с женой и детьми. Никита запряг для них в двуколку мула, у которого было нетипично радостное для этих гибридов выражение морды, погрузил в нее ценные хозяйские вещи и посадил на них детей. На второго мула, приведенного Тегаком, были нагружены два больших тюка. Что в них набил мой оруженосец, я не стал спрашивать. У нас с ним вкусы не совпадают. Зато Ясмин наверняка похвалит его. Подозреваю, что ради этой похвалы он и старается. У пацана сейчас период влюбленности во взрослых женщин. Хотя эта взрослая старше его года на три всего.

В конце лета Беренгер Рокафорт задумал большой поход на Константинополь. К нему присоединились Ферран де Аренос со своим отрядом и часть нашего гарнизона. В Галлиполе нужды в большом отряде уже не было. Купцы всех государств безропотно платили пошлину. Занимался этим только экипаж лени под руководством Аклана. Обе галеры почти все время стояли наполовину высунутыми на берег, а члены экипажа занимались подсобными промыслами: кто-то тачал сапоги, кто-то плел рыбацкие сети, кто-то вырезал посуду из дерева. Я в нежаркие дни ездил на охоту, а в менее приятные сидел дома, читал найденные в городе рукописи на греческом языке. Больше никого они не интересовали, поэтому у меня набралась солидная по меркам этой эпохи библиотека примерно на сотню томов, если можно так выразиться, потому что некоторые рукописи были в виде свитков. Иногда попадалась такая заумь, что разгадывал ее, как ребус. Вот, оказывается, откуда растут ноги постмодернизма! В тот день полулежал в изготовленном по моему проекту кресле, которое стояло в тени под галереей, и перечитывал «Одиссею», положившую начало литературному жанру морские приключения, если не считать байку про Ноя — вольный перевод шумерского сказание о Зиусудре. В оригинале читалось не так тяжело, как на русском языке, потому что присутствовала мелодика текста, которая теряется при переводе. Отдельные моменты с высоты двадцать первого века казались наивными. Я простил их Гомеру. Нет предела совершенству. Даже в гениальном творении можно найти изъяны. Поэтому культурный человек наслаждается шедевром, поднимаясь до его уровня, а завистливая бездарность смакует огрехи, опуская шедевр до своего уровня.

Во двор на неоседланном коне залетел мальчишка, который прислуживал Рамону Мунтанеру, крикнул:

— Тревога! На нас напали! — и поскакал дальше.

Я крикнул Тегаку, который вертелся на кухне, помогая Хание, чтобы запрягал Буцефала, а сам взбежал по деревянной лестнице на второй этаж за оружием и доспехами. Ясмин играла с сыном на ковре, постеленном на полу. Она стояла на четвереньках и пыталась испугать Александра-младшего, который, смеясь, убегал от нее. Я подумал, что мама не намного дальше отошла от детства, чем сын.