— А где бочонок вина? — спросил он, когда мы ошвартовались к причалу.

— А зачем он нужен? — поинтересовался я в ответ.

— Для мамелюка-таможенника, — ответил лоцман и пояснил: — Чтобы отнесся благосклонно к грузу, особенно к его количеству и цене.

Я приказал достать из провизионной кладовой бочонок с не самым лучшим вином, которое предназначалось для экипажа. Поставили бочонок в тени у комингса трюмы, на виду.

Мамелюк оказался блондином с явно неазиатским лицом, одетый в белую чалму и просторную накидку, подпоясанную ремнем с золотой пряжкой, на котором висела очень кривая сабля с золотой рукоятью и золоченых внизу ножнах. Таможенник настолько был похож на Тегака, что их можно принять за родных братьев. Самое интересное, что сами они этого не замечали.

— Это мне вино? — первым делом спросил таможенник на плохом венецианском диалекте.

— Да, для тебя, — ответил я на половецком языке, проверяя свою догадку.

Мамелюк понял меня. После небольшой заминки, которая потребовалась ему то ли на то, чтобы справиться с удивлением, то ли для перехода на другой язык, спросил:

— Ты — куман?

— Рус, но среди моих предков были куманы, — соврал я и, показав на Тегака, сказал правду: — А вот он — куман из Болгарии. Вы очень похожи. Может быть, родственники?

Оба посмотрели друг на друга с интересом. Таможенник был постарше лет на пять, так что вполне годился Тегаку в старшие братья.

— Я плохо помню свою семью. Родители умерли, когда мне было лет десять, — сказал мамелюк.

— У меня тоже умерли, когда я был маленьким, — сообщил Тегак.

— Может быть, мы — братья, — с мягкой улыбкой произнес мамелюк и с долей торжественности добавил: — Я приглашаю тебя в гости. Мой дом — твой дом.

— Поезжай с ним, — разрешил я Тегаку. — Только возьми бочку вина получше, из наших запасов.

Они уплыли на лодке таможенника, позабыв о грузе и пошлинах. Венецианский чиновник — шустрый, пролазной малый, с круглым улыбчивым лицом, поросшим короткой светло-русой бородкой, который подошел к бригантине к концу этого разговора, произнес восхищенно:

— Ты будешь первым, кто обхитрил местных таможенников!

Он рассказал мне, какие цены на товары, свел с нужными купцами. Это была его обязанность, за которую получал зарплату от правительства, поэтому взятку не вымогал, но и от подарка — бочонка хорошего белого вина — не отказался. Вино здесь было самым ходовым товаром, поскольку находилось под запретом для мусульман.

Город Александрия сильно изменился. Крепостные стены стали ниже. Многие башни и куртины требовали срочного ремонта, иначе вот-вот рухнут. Стража на воротах, шесть человек, разбившись на пары, играли в шиш-беш на деньги. На меня и мою охрану глянули мельком, поняли, что ничего не сдерут, поэтому и не стали отвлекаться от азартного мероприятия. Улицы были вымощены камнем, но водостоки, которые проходили по краям, во многих местах лишились верхних плит, из-за чего сильно воняло канализацией. Там обитало много крыс. По крайней мере, я за время прогулки по городу видел не меньше сотни хвостатых грызунов. Город сильно запустел. Много брошенных домов, а на большинстве остальных лежала печать бедности, угасания. Только рынок был все также оживлен, многолюден и шумен. Я накупил восточных сладостей и подарков для родни, после чего вернулся на судно.

Бригантину уже разгружали. Несколько десятков грузчиков, голых по пояс, но с головами, обмотанными грязной и рваной материей, переносили большие тюки на арбы, которые выстроились на пристани. Худые жилистые смуглые тела грузчиков блестели от пота. Эти работящие мужчины так не похожи на ленивых египтян, которые будут здесь жить через семьсот лет. Может быть, потому, что пока не вошло в силу сладкое проклятие под названием нефть.

На Венецию я загрузил полный трюм специй и благовоний: перец, гвоздику, мускатный орех, корицу, имбирь, камфару, ладан. Как я понял, буду первым в этом году, кто привезет их в республику. Караван, который мы обогнали, пока не добрался сюда, а в одиночку или малой группой купцы не отваживались отправляться в опасное плавание вдоль азиатских берегов. Плавать напрямую, по открытому морю, боялись еще больше.

Вернулся Тегак к отплытию. Судя по помятому лицу, время со своим «братом» он провел неплохо. Мамелюк сопровождал его не только до борта судна, но и проплыл за нами на лодке, пока не вышли из бухты. Никаких пошлин, как ввозных, так и вывозных, никто с нас не взял. Мелочь, но приятно.

52

В Венецию мы прибыли перед самым Вознесением. В этот день дож совершает ежегодный ритуал обручение с морем. Меня пригласили принять участие. Я не любитель торжественных мероприятий, но, поскольку все еще являлся маркграфом Бодоницы и Негропонта, не имел права отказаться.

Рано утром у причала на площади святого Марка нас поджидал «Буцентавр» — переделанная военная галера с грозным шпироном, которая использовалась раз в год для этой церемонии и изредка для встреч правителей других стран. Нос судна украшала позолоченная, деревянная, в человеческий рост фигура Правосудия с мечом у одной руке и весами в другой. На двух красных мачтах развевались длинные флаги с золотым крылатым львом на красном поле. Вдоль бортов висели гирлянды из больших золотых листьев. Весла с позолоченными веретенами и красными лопастями. На корме шатер из алого с золотом шелка.

Первым на борт с трудом поднялся дож Марино Дзорци — немощный, сутулый старик, которого поддерживали под руки два юноши из патрицианских семей. На нем были пурпурные колпак, мантия, отороченная горностаем, и башмаки, как у византийского императора, которые, видимо, должны были обозначать владение четвертью с половиной бывшей Византийской империи. Дож был подпоясан мечом в красных с золотыми вставками ножнах. Интересно, хватит ли у него сил вынуть меч из ножен?! Подозреваю, что до следующего ритуала Марино Дзорци не дотянет. Злые языки утверждают, что стал он дожем потому, что в момент выборов проходил мимо дворца Дожей с мешком хлеба, который нес заключенным в тюрьму. Дополнительным плюсом было то, что Марино Дзорци очень богат, а значит, не склонен к коррупции.

С чем я не согласен. Помню, работая на российском судне, пришли мы из Польши в Роттердам. Сразу нагрянула так называемая «черная таможня». Обычно в Северной Европе никто ничего не проверяет, а тут приперлось сразу шесть человек, пять мужчин и женщина, по голландским меркам, довольно красивая. Попросили разрешения подняться на ходовой мостик и переодеться. Я разрешил и через несколько минут пошел к ним узнать, что им еще надо? Я думал, они всего лишь снимут там зимние куртки, а оказалось, что переодеваются в комбинезоны. Женщину нимало не смущало присутствие мужчин. Когда я зашел, на ней ниже пояса были колготки поверх трусиков. Мои извинения они прокомментировали шутками. Контрабанду, само собой, так и не нашли.

Я спросил одного из таможенников:

— Что вы у нас искали?

— Сигареты, оружие, — ответил он. — Вы ведь из Польши пришли.

— Откуда у нас деньги на все это?! — воскликнул я и открыл ему нашу государственную тайну: — На российских судах работает одна нищета!

— Такие очень хотят разбогатеть, — предположил голландский таможенник.

— Разбогатеть хотят богатые, а нищета потому и нищета, что подобная умная мысль ей в голову не приходит! — возразил я.

Вторым на «Буцентавр» поднялся епископ в сопровождении трех монахов. Этот тоже был стар, но, думаю, его хватит на несколько обручений с морем. Затем пришла очередь Совета, а за ними последовали патриции, пропустив меня первым, как самого знатного и богатого. В последнем я не уверен, но в городе ходили фантастические слухи о моем состоянии. Подозреваю, что распространял их Марко Поло, привычный к слову миллион. Дож, епископ и члены Совета расположились в шатре, а остальные — кто где нашел место, потому что народа набилось столько, что я не решился протиснуться по куршее на бак, где было посвободнее. Занял место у борта рядом с шатром, в котором дож что-то говорил слабым голосом поддакивающему епископу. Гребцы все были в красно-золотых одеждах, сшитых на собственные деньги. Даже такое участие в церемонии считалось большой честью. Некоторыми веслами управлялись довольно состоятельные граждане, но не из патрицианских семей.