Впрочем, большую часть стотысячного населения города составляли, как и в двадцать первом веке, приезжие, но в основном европейцы, а не негры, азиаты и латиносы, как будет в будущем. Много было иудеев. Они занимали целый остров, который даже называть стали Джудекка. Эти, как и в других городах, занимались ростовщичеством, ювелирным делом и врачеванием. Немцы были мельниками, зеркальщиками, башмачниками. Миланцы — кузнецами. Луккианцы — изготовителями шелковых тканей. Фламандцы и флорентинцы специализировались на шерстяных тканях. Греки служили учителями, переписчиками, переводчиками и художниками. Далматинцы — моряками. Албанцы — наемными солдатами.

Всем этим занимались те, кому нечем было торговать. Купец — вот основная профессия в Венецианской республике. Все патриции, включая дожа, были купцами, а почти все богатые купцы — патрициями. Куда не пойди, везде говорили о ценах на товары и прочих, связанных с торговлей вопросах. Разговор вели спокойно, рассудительно, без эмоций и яростной жестикуляции. Как часто повторяют венецианцы, деньги не любят шум. Каждый житель города, даже нищий с маленькими деньгами, мог поучаствовать в этом большом бизнесе. Если у начинающего купца не хватало денег на раскрутку, он создавал комменду — общество на паях, в которое входили все желающие. Он вкладывал в дело треть денег, а две трети — остальные. Сделав рейс, в течение месяца купец отчитывался перед пайщиками, предоставляя все счета, а потом делили прибыль поровну. Поскольку в те времена прибыль у купцов была от тридцати до трехсот процентов, все оставались довольны. Был, конечно, шанс нарваться на пиратов и потерять всё. В свое время я доставил венецианцам немало таких неприятностей.

В Венеции я впервые увидел ночное освещение улиц. В Константинополе в центре города возле ворот богатого дома тоже иногда светил масляный фонарь, но редко. Здесь же почти на каждом углу была часовня девы Марии или еще какого-нибудь святого, возле которой в обязательном порядке должен был ночью гореть светильник.

Венецианская республика продала мне четырехэтажный палаццо неподалеку от площади святого Марка, в самом начале Большого канала, поэтому я смог ошвартовать бригантину прямо под своими окнами. С канала под дом вел грот, в который можно заплыть на лодке и ошвартоваться. На первом этаже палаццо находилось большое и высокое складское помещение, в котором был люк в грот и нехитрое приспособление для погрузо-разгрузочных работ — двушкивный блок, перемещающийся по деревянной направляющей, закрепленной под потолком. На втором этаже — мой рабочий кабинет, кухня, комнаты для слуг и кладовые. На третьем — банкетный зал, детская и по соседству комната, в которой женщины занимались рукоделием, то есть, сплетничали. Из банкетного зала был выход на открытую лоджию, с которой можно было плюнуть в воды Большого канала. Больше нигде в мире я не видел такого непозволительного отступления от безопасности жилища. На четвертом этаже располагались спальни хозяев, их детей и гостевые. К дому прилегал вымощенный плитами двор с колодцем, конюшней, хлевом, птичником, сеновалом, амбаром, дровней и сторожкой возле ворот. Дом был новый. Как мне сказали, его построила республика в середине лета, собираясь сдать в аренду. Государству принадлежало много домов в городе. Говорят, за аренду в год собирали около миллиона дукатов.

Впрочем, слово «миллион» венецианцы произносили со скрытой иронией. Для купцов это была не та цифра, которой они привыкли оперировать. Марко Баседжо, который вернулся в Венецию на моей бригантине, по пути рассказал мне, что один их купец побывал в стране, расположенной на восточной окраине земли, где людей миллионы, и даже написал об этом книгу, полную подобных же выдумок. После чего получил кличку Миллион.

— Его не Марко Поло зовут? — поинтересовался я.

— Да, — подтвердил Марко Баседжо. — Ты читал его книгу?

— Конечно, — ответил я. — Но слышал о нем раньше. Наши купцы, которые бывали в тех краях, рассказывали о венецианце, который служил у китайского хана. Людей там действительно миллионы. Их там так много, особенно в городах, что Константинополь в сравнении с ними показался бы маленькой деревушкой.

— Значит, всё, что он описал в книге, правда?! — не поверил Марко Баседжо.

— Не всё, но большая часть, — сказал я.

Хотел добавить, что придет время, когда вся Венеция будет торговать китайскими товарами, но побоялся получить прозвище Два Миллиона.

Конец осени и зиму я занимался обустройством дома. Обшил стены панелями из дуба и украсил мозаикой по мотивам подвигов Геракла. Выкладывали мозаику греческие мастера, которым не надо было объяснять, кто такой Геракл. В Венеции стены не расписывают из-за тотальной сырости. Пришлось мне и систему отопления переделать, заменив камины на печи со сложными дымоходами, которые обогревали весь дом. Сделали и новую мебель по моим эскизам. К жене потом долго приходили подруги и с интересом разглядывали буфеты, шкафы, письменные столы, диваны, кресла.

Меня предупредили, что теперь не имею права грабить генуэзцев и других союзников республики Венеция, по крайней мере, открыто. Если кто-то нападет, тогда можно делать с ним всё, что сочту нужным, но если большая часть пиратов — мусульмане, лучше продавать добычу в христианской стране и наоборот. Кстати, когда венецианцы подписывали мирный договор с генуэзцами, каждого капитана заставили поклясться на Библии, что не будет нападать на суда другой стороны. Если я решу заниматься торговлей, мне будут бесплатно оказывать всяческую помощь представители республики¸ если таковые окажутся в порту захода. Сразу перечислили порты, в какие лучше не заходить по разным причинам. В венецианских колониях всегда есть представители банков. Они возьмут местную валюту и выдадут вексель, который можно обналичить в Венеции или любой другой колонии.

Поэтому я решил заняться торговлей. Тем более, что в Венеции это была престижная профессия, а не подлая, как во многих странах Европы. Черное море для меня было закрыто, потому что пролив Босфор контролировали генуэзцы. Во Франции, Англии, Германии и многих других странах могли ограбить, пользуясь отлучением Венецианской республики от церкви. Оставался Ближний Восток и Египет. Я решил сходить в Александрию, посмотреть, как она сейчас выглядит. Тем более, что не был в ней почти семьсот лет и еще через столько же попаду. Хотя возможны варианты. Черт его знает, где меня будет носить следующие семьсот лет?!

Официально навигация начинается в Венецианской республике после весеннего равноденствия. Впрочем, не все ждали эту дату. Многие отправлялись в рейс раньше, надеясь, что первому достанется больше прибыли. Я задержался до Пасхи из-за родов Беатриче. Прошли они легко. Родилась девочка, которой дали имя Томмазина в честь бабушки по матери, урожденной Морозини. Есть женщины, которые размножаются почкованием, то есть, исключительно девками. Видимо, одна из них досталась мне.

Убедившись, что с женой и ребенком все в порядке, вместе с Тегаком, который тоже стал отцом, отправился в рейс. Трюм бригантины набил дорогими товарами, произведенными в Венеции. Заодно вошел в комменды нескольких купцов, причем у двоих был единственным вкладчиком, дав им недостающие две трети капитала. Когда денег много, можно рисковать. Это на последние надо быть предельно осторожным.

Дул попутный северо-западный ветер, баллов пять, так что шли мы со скоростью семь-девять узлов. В одиночку, а не вместе с караваном, который мы догнали на подходе к порту Модона, где они собирались заночевать. Капитан каравана предлагал присоединиться к ним, чтобы иметь защиту, но в мои планы не входило тащиться еще почти три недели. Там, где пойду я, пираты пока не шляются. Сперва проложил курс на западную оконечность острова Крит, а затем взял восточнее, на Александрию. Здесь ветер был слабее, поэтому увидели Александрийский маяк только к концу шестых суток. Точнее, руины маяка. Он развалился во время землетрясения. На его месте построят крепость, в которой я побываю в двадцатом веке на экскурсии. Александрийская бухта сильно заилилась. Суда с большой осадкой с трудом проходили до канала, соединяющего город с рекой Нил. На берегу этого канала у венецианцев была длинная пристань, а рядом с ней — колония, огороженная глинобитной стеной высотой метров пять и двумя угловыми семиметровыми башнями, расположенными по диагонали. Провел судно к пристани венецианский лоцман — пожилой мужчина всего с несколькими зубами в верхней челюсти, из-за чего сильно шамкал, говорил очень невнятно. Но дело знал хорошо.