Маска Агамемнона была чуть больше натуральной величины, золотая, немного асимметричная — толи по замыслу мастера, толи в результате пребывания под тоннами земли и камней в течение трех с половиной тысячелетий. Тонкий нос, изящно изогнутые брови, тонкогубый рот, широкие усы, борода. Уши были как бы отрезаны от волос и бороды и потому казались оттопыренными. Но сильнее всего поражали глаза. Миндалевидные, без радужки или зрачков, с узким разрезом во всю длину, они казались одновременно открытыми и закрытыми. Возникало жутковатое ощущение, будто лицо спит или как-то иначе удерживается между жизнью и смертью.

— Вы так долго здесь стоите...

Голос, раздавшийся рядом, был низким и с сильным акцентом. Дебора обернулась. Немолодой человек, вероятно, грек, смотрел на нее с задумчивым интересом.

— Простите. — Дебора поспешно огляделась, чтобы понять, не задерживает ли она экскурсию. Возможно, этот человек — экскурсовод. Она была так поглощена... чем? исследованием? осмотром достопримечательностей? детективной работой?.. что совершенно не заметила его присутствия. Он мог бы наблюдать за ней веками.

— Не надо извиняться. — Мужчина так выразительно пожал плечами, что его лицо при этом состарилось на десять лет. Черные глаза блестели, как леденцы. — Я привык, что люди разглядывают маску, но не многие так... — он помедлил, подбирая слово, — исчерпывающи в рассмотрении. Вы, вероятно, студентка-археолог?

Дебора улыбнулась:

— Я куратор музея. Из Америки.

— Простите, — сказал он. — Я не хотел намекать на отсутствие знаний. Мой английский... — Грек махнул рукой.

— Ничего страшного. — Теперь улыбка Деборы стала искренней. — Как археолог я специализировалась только по Американскому континенту. По части Греции я и правда студентка.

— Хорошо, — кивнул он. — Значит, вы приехали не для того, чтобы доказать, что эта наша маска — подделка.

— Нет, — ответила она. — Не для этого. А многие пытаются?

Грек снова пожал плечами, на мгновение состарившись, и повернул ладони вверх.

— Время от времени, — сказал он и кивнул, довольный фразой. — Солидные археологи, конечно, не принимают их всерьез, но спрос на заговоры будет всегда, верно?

Дебора кивнула, вдруг испугавшись, не приехала ли и она, в сущности, для того, чтобы проверить подлинность маски.

Он воспользовался ее молчанием, чтобы протянуть руку.

— Димитрий Попадреус.

— Дебора Миллер, — ответила она.

Назвалась она совершенно рефлекторно и на долю секунды засомневалась, стоило ли это делать. Но запоздалую мысль оттеснила другая.

— Минуточку. Попадреус?

Она сверилась с путеводителем.

— А вы не...

— ...директор музея, — закончил он. — Да, это я.

И слегка поклонился.

— Я люблю ходить среди наших посетителей время от времени, чтобы увидеть, чему они уделяют внимание — как правило, немногому, а что вызывает скуку — как правило, все. Туристы — очень странные существа, — заметил он, отворачиваясь от нее и глядя на редкие кучки людей. — Я часто не могу понять, зачем они пришли.

Он снова пожал плечами, и Дебора улыбнулась.

— В вашем музее выставлены предметы из Нового Света?

Новый Свет. Европейцы колонизировали Америку пять сотен лет назад, и эта земля для них по-прежнему новая. Ну что же... Дебора оглядела просторный зал, где выставлены сокровища бронзового века. Наверное, здесь время течет медленнее. Директору же музея она просто сказала:

— В основном, — и сделала эдакий протестующий жест, который вполне подошел бы и самому греку. Это должно было означать: ее музей маленький, у них нет экспонатов мирового класса.

Разумеется, кроме тайного микенского клада...

— Так она настоящая? — Дебора решила поиграть.

— А почему нет? — удивился Попадреус, внимательно вглядываясь в маску. — Стилистически она отличается от других, да, но это ничего не доказывает. Будь у нас для сравнения сотни масок, да, но их нет. У нас всего шесть. Вариации возможны из-за личных вкусов мастера, или лица умершего, или... — Директор музея характерным жестом пожал плечами и выразительно вздохнул. — Нет причин сомневаться в отчете Шлимана о том, где и когда он ее нашел. А уж сделать копию за то время, что у него было, при ограниченности имевшихся у него ресурсов?.. Это еще более невероятно, согласны?

— Наверное, — кивнула Дебора. — А вы не думали датировать маску — просто чтобы закрыть вопрос?

— Думали, — ответил он. — Увы. Некоторые методы не подходят. Исследование... как вы это называете: пыль с растений?

— Пыльца.

— Правильно. Датировка по пыльце. Ее есть смысл проводить, когда предмет только что вынут из земли, хотя полированный металл в любом случае содержит мало пыльцы. Теперь же, сто лет спустя, такой анализ ничего не даст.

— Углерод-четырнадцать? — предложила Дебора.

— Для датировки по радиоуглероду требуется отломить кусочек от маски, — сказал директор музея. — Это неприемлемо: во-первых, потому, что нет достаточных оснований подвергать экспонат таким разрушающим испытаниям, и, во-вторых, потому, что золото не очень подходит для такого анализа. Если плавка шла с древесным углем и немного углерода проникло в металл, тогда, возможно... И все равно результаты будут сомнительными.

— А датировка по гелию?

— Возможна в будущем. — Попадреус серьезно кивнул: — Нам нужно быть более уверенными в точности методики и в том, что это не повредит самой маске.

Он бросил на Дебору проницательный взгляд:

— Для человека, не заинтересованного в доказательстве того, что маска поддельная, вы задаете много вопросов.

Дебора улыбнулась:

— Профессиональное любопытство. Как куратор куратору.

— Хорошо, — улыбнулся он в ответ. — Расскажите мне о вашем музее.

Дебора рассказывала о большом каменном томагавке и вообще о новой экспозиции, посвященной племени крик, о передвижной Кельтской выставке, которая должна скоро прибыть, а Попадреус кивал, улыбался и старался выглядеть заинтересованным, даже пораженным. Дебора, конечно, посмеивалась над собой. Да и как иначе — в таком-то разговоре перед такими-то экспонатами?

Через несколько минут, движимая растущей неловкостью из-за того, что она так гордится музеем «Друид-хиллз», неловкостью, которую не могло рассеять его вежливое ободрение, она вернулась к теме микенского золота:

— Позвольте мне задать еще один вопрос.

— Пожалуйста.

— Если эта маска подлинная, есть ли, по-вашему, шансы, что Шлиман раскопал еще одну маску вроде этой, которую никогда не показывали на публике?

Позже, когда у нее появилась возможность подумать на досуге, Дебора решила, что лицо грека было похоже на большой дом с освещенными окнами, обещающими, что внутри ждут лампа и камин. Потом она задала вопрос, и шторы опустились. Мгновение Попадреус просто смотрел — то ли на нее, толи сквозь нее.

— Очень маловероятно. Не представляю, как такое могло бы случиться. — Он посмотрел на часы и улыбнулся, однако настороженная, искусственная улыбка не достигла темных леденцовых глаз. — А теперь, простите, мне придется вас покинуть. Нужно уделить внимание работе. Желаю вам, — на его лицо вернулось подобие прежней улыбки, — приятного путешествия. И, — добавил он, поворачиваясь к ней спиной, уже сделав несколько шагов прочь, — пожалуйста, приходите еще. Назовите свое имя на входе, и с вас не возьмут плату.

Дебора смотрела ему вслед, пытаясь понять, что в ее словах заставило директора так ясно расстроиться и столь поспешно отступить.

По дороге из археологического музея Дебора остановилась у киоска на обочине и купила ярко-желтый рюкзак — весь ее багаж на данный момент. Потом зашла в самый недорогой с виду магазин, какой смогла найти, и набила рюкзак одеждой, смутно удивляясь, не означает ли это, что она намерена провести здесь больше двух дней. Она купила футболки, шорты, хлопковое белье, довольно откровенный купальник, который, возможно, был маловат, и длинное белое платье из мягкой воздухопроницаемой ткани — наверное, муслина. Оно выглядело очень греческим, или по крайней мере Дебора по невежеству решила, что оно очень греческое в классическом смысле. Здесь все женщины выглядели типично европейскими: молодые — модно-яркие, вызывающие мысли и о щегольстве, и о милой сексуальной наивности; старые — в нелепых шалях поверх бесформенных черных платьев, в которых, вероятно, они чувствовали себя как в персональных микроволновках. Дебора надеялась, что покупки помогут ей смешаться с толпой. Как оказалось, зря. Она была выше всех — и мужчин, и женщин, — и почти все время чувствовала бесцеремонные заинтересованные взгляды.