Неблизко. Этот тип точно рассчитал время появления. Акрополь, раньше казавшийся спокойным, теперь выглядел смертоносно безлюдным.

— Нет причин бояться, — сказал незнакомец тоном скорее раздраженным, чем успокаивающим.

— Конечно. — Неожиданно проснувшийся доисторический инстинкт выживания заставил изучить все вокруг в поисках камня-оружия, однако все, что можно подобрать, давно подобрали туристы.

— Я на вашей стороне, — произнес мужчина, осторожно делая шаг к ней.

— У меня нет стороны, — вызывающе ответила Дебора и рискнула быстро оглянуться. В двухстах ярдах от них из Пропилеев появилась группа туристов и выстроилась полукругом вокруг экскурсовода, держа наготове фотоаппараты. Глубокий вдох — и еще один фрагмент головоломки встал на место: от него пахло трубочным дымом и одеколоном. Почувствовав этот аромат сейчас, когда начался прилив адреналина, Дебора вдруг вспомнила, что заметила его еще в аэропорту, но не связала с вломившимся в ее квартиру человеком.

— У вас есть нужная мне вещь, — сказал он. — Я готов заплатить. Учитывая, что моя семья один раз уже заплатила за данный предмет, это представляется более чем справедливым.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Бросьте. — Он снисходительно улыбнулся. — Я готов заплатить гораздо больше, чем предложит любой музей.

Еще один замочек щелкнул в голове Деборы.

— Вы следили за мной!..

— Конечно. — Британец пожал плечами. — Как вы и предполагали.

Сумасшедший. Никаких сомнений.

— Даже будь у меня что-то, принадлежавшее Ричарду, вы же не полагаете, что я продала бы эту вещь его убийце? — Дебора начала отступать в сторону туристов.

Его лицо омрачилось.

— Значит, Ричард мертв. Этого я и боялся.

— Вы и так это знаете.

— Я увидел полицейские машины, но считал... Я надеялся...

Он умолк, будто даже съежившись, потом его глаза сузились и взгляд стал жестким.

— Ясно. Неудивительно, что вы уехали из страны. — Это прозвучало похожим на обвинение, однако ждать ответа он не стал. — Если вы считаете, что убийство увеличит сумму, которую я готов заплатить, то глубоко заблуждаетесь. В сущности, единственное, что ваша жестокость означает наверняка, — это что вы не сможете продать это вообще никакому музею. — Незнакомец невесело улыбнулся. — Я предлагаю вам быстро обдумать ваши условия, — продолжил он, — или я буду вынужден сообщить полиции о вашем местонахождении.

У Деборы закружилась голова от такой смены курса.

Он старается тебя запутать.

Горькая, неистовая ненависть к этому человеку вскипела в ней. Хотелось бить его по лицу кулаками. Впрочем, очевидно, именно к этому он и стремился: вывести из равновесия, расстроить ее.

— Думаете, я не знаю, что вы сделали? — сказала она, подавив приступ тошноты, тихим, ровным голосом. — Вы убили Ричарда.

И снова его глаза сузились, словно он пытался что-то оценить в ней.

— Вы знаете, что это не так, — сказал незнакомец, не оправдываясь, а спокойно указывая на то, что, как он считал, ей уже известно. — Зачем бы мне тогда было вам звонить?

— Вы знали, что он мертв...

— Нет. — Британец на мгновение опустил глаза. — Не знал. Я знал, что в ту ночь должна была состояться... сделка. Я позвонил, и мне не ответили. И я позвонил вам.

— Мне известно о маске, — сказала Дебора. Глупо было это говорить, но она всего лишь пыталась отвлечь его внимание. — Я отберу ее у вас и сдам вас полиции.

— Отберете у меня? — повторил он, на мгновение вроде бы смутившись. — О чем вы?

Он покачал головой и отвернулся. Этого момента Дебора и ждала.

Она побежала.

Дебора не оглядывалась. Она бежала, опустив голову, внимательно глядя на неровную землю. Бежала, как можно дальше выбрасывая длинные ноги. Бежала не останавливаясь, пока не влетела прямо в гущу испуганных экскурсантов и не замерла, натолкнувшись на крупного мужчину, который что-то раздраженно сказал на непонятном ей языке. Дебора пробормотала извинения и, разобравшись, кто из них экскурсовод, выпалила:

— Меня преследует какой-то мужчина. Может кто-нибудь позвонить в полицию?

Появилось полдюжины сотовых телефонов, и Дебора, стоя возле одного из самых знаменитых исторических зданий на свете, внезапно страшно обрадовалась, что живет в двадцать первом веке.

Полицейскому, которого она в конце концов нашла внизу (он лениво обозревал потрясающие развалины древних театров у подножия Акрополя), Дебора сказала, что какой-то мужчина следил за ней, но, очевидно, сбежал, как только она оказалась среди людей. Нет, она не знает, кто он. Да, она хотела бы, чтобы ее отвезли в гостиницу.

— Вы останетесь здесь? — спросил полицейский — молодой немногословный парень, которому, кажется, было несколько не по себе с этой долговязой американкой.

— Мне нужно собрать вещи, — сказала она. — Потом, наверное...

Что? Снова бежать?

— Я могу подождать, — предложил он, — и, если пожелаете, отвезти вас в аэропорт.

Бежать, как сбежала из Атланты, как только что сбежала от англичанина? И куда бежать? Они тоже здесь. Они гонятся за тобой...

— Знаете что, — сказала Дебора. — Забудьте. Все в полном порядке. Этот тип сбежал. Я вернусь в гостиницу сама. Я еще не все сделала в Афинах.

Она почти ожидала, что он будет поджидать ее в гостинице, этот таинственный человек с британским акцентом. Он выслеживал ее еще до того, как она села в самолет, видел ее в музее и совершенно сознательно подошел к ней на Акрополе. Ему ли не знать, где она поселилась?

Дебора держалась начеку, когда шла по тихим улочкам Плаки и дальше к «Ахиллу». К ней возвращался прежний дух неповиновения. Окончательно его пробудила скептическая улыбка молодого полицейского, хотя он теплился и раньше — до того, как незнакомец заговорил с ней у Парфенона, даже до того, как она покинула Штаты, возможно, еще когда она сбежала из своей квартиры.

Сбежала.

Иначе не скажешь. И именно это ее возмущало больше всего. Дебора Миллер никогда не отступала. Она боролась. Она защищалась, вооружившись живым умом, твердой логикой и, как заметил Харви Уэбстер (сейчас казалось, что с того разговора прошло лет шестьсот), ловким язычком. Больше она убегать не будет.

В вестибюле гостиницы было темно и прохладно — маленькое убежище от внешнего мира. У стойки снова дежурил старик. Он казался усохшим от усталости, но при ее появлении просветлел и сразу повернулся к ячейкам для хранения ключей. Ему не требовалось спрашивать номер ее комнаты.

Дебора поблагодарила и взяла ключ, большой и медный, какими, с ее точки зрения, и должны быть ключи в Афинах.

— Есть сообщения для меня? Звонки? Какие-либо вопросы?

Портье нахмурился, почувствовав, что она спрашивает неспроста.

— Нет, мисс. Что-то стряслось?

— Нет. Я собираюсь сделать международный звонок из номера.

— Вам не нужно сообщать мне заранее, — ответил он.

— Знаю, — кивнула она. — Но возможно, мне очень скоро могут позвонить. Мой телефон несколько минут будет занят. Пожалуйста, попросите перезвонить, скажем, в десять.

Если портье и был озадачен всей этой информацией, то не подал виду.

— Очень хорошо, мисс, — сказал он, слегка поклонившись.

В комнате никто ее не поджидал. Дебора не удивилась, однако на всякий случай все методично проверила. По дороге в отель она раздумывала, кому звонить. Первой в списке стояла мать, но перспектива объяснять ситуацию заранее лишала сил. Если им не звонили из полиции — ужасающая мысль, — ее родные даже не знают, что Ричард умер. Начнешь объяснять — они решат, будто ты сама в чем-то виновата. Грустно, потому что впервые за много лет ей действительно хотелось рассказать матери все — как в детстве.

«Прости, мам. Я расскажу тебе позже. Обещаю».

Дебора порылась в бумажнике, нашла карточку и набрала номер. Долго слушала гудки. Потом на другом конце линии раздалось фырканье.