Успокоиться не получалось.

Она села на жесткую постель и оглядела комнату. Как всегда, безукоризненно чисто — спасибо Тони. На прикроватном столике возле телефона лежал блокнот, и Ричард что-то нацарапал там своим тонким почерком, но в остальном все совершенно нормально: мебель аккуратно расставлена, книги в огромном книжном шкафу во всю стену в идеальном порядке, пыль везде вытерта.

Дебора закусила губу и наклонилась, чтобы разглядеть нацарапанное в блокноте. Одно слово, несколько раз обведенное кружком и с парой вопросительных знаков: «Атрей??»

Дебора замерла — в душе шевельнулось старое воспоминание, литературное воспоминание, — потом отмахнулась от этого ощущения.

Где же Ричард, черт побери?

Она обхватила голову руками и тут заметила на полу что-то, наполовину скрытое длинным покрывалом, словно случайно загнувшимся под кровать. Дебора наклонилась. Это оказался осколок керамики, сильно изогнутый, похожий на часть круглого сосуда, и с росписью. На светло-бирюзовом фоне фрагмент женской головы в профиль: большой миндалевидный глаз и темные колечки волос. Похоже на эскиз, полный небрежных — почти легкомысленных — изящества и энергии. Дебора поднесла черепок к свету и потерла пальцами, внезапно исполнившись уверенности, что это не просто разбитая безделушка.

Она была почти уверена, что вещь, относящаяся к любому периоду истории Северной Америки, не могла так выглядеть. Чувствовалось что-то знакомое — знакомое в том смысле, что ей уже случалось видеть аналогичную керамику — не идентичную. Древний Египет? Нет, рисунок слишком живой, лицо слишком кокетливое. Наверное, что-то такое же древнее... Трудно сказать наверняка. Месопотамия? Ассирия? Нет. И в любом случае, если осколок действительно древний, что он делает здесь? В музее нет классических древностей.

Дебора снова посмотрела на осколок. Может быть, Древняя Греция?

В голове всплыло слово из блокнота, обведенное кружком и отмеченное вопросительными знаками: «Атрей??» Тоже Греция.

Согласно греческим мифам, Атрей — один из потомков Тантала, так? Его брат... Было что-то такое с его братом... или детьми... Дебора не могла вспомнить. Она подошла к огромному книжному шкафу вдоль южной стены спальни и принялась разглядывать корешки. Может, здесь найдется что-нибудь по греческой мифологии.

Нашлось. В сущности, оглядев полки, Дебора присвистнула от изумления. Почти все из чуть ли не четырехсот томов так или иначе касались Древней Греции: мифология, история, археология, политика, поэзия, культура, искусство, философия. Она вытащила тяжелый том «Энциклопедии Древней Греции», раскрыла на статье об Атрее и стала читать, словно во сне, сама точно не зная, что ищет.

Ричард. Ты ищешь Ричарда.

Неудивительно, что она помнила имя. Атрей был главой царской династии Микен, великой твердыни бронзового века, от знаменитых Львиных ворот которой, как гласила легенда, царь Агамемнон увел армию, десять лет осаждавшую Трою. Это был проклятый род, поколение за поколением раздираемый кровавыми междоусобицами, разделяющими братьев, детей, супругов, требующими самых ужасных отмщений за деяния, слишком отталкивающие, чтобы о них говорить: братоубийство, отцеубийство, матереубийство, человеческие жертвоприношения, кровосмешение, людоедство. Дебора закрыла книгу и уставилась на фрагмент керамики в руке, пока другие студенческие воспоминания об истории и археологии бронзового века всплывали и вставали на место, наслаиваясь на страшные мифы. Сомнений не осталось. Лицо на черепке было греческим, а точнее, микенским. Но где другие фрагменты и что могли означать этот черепок и это имя из древнего мифа?

Ричард пропал. Сейчас не время для древних головоломок и археологических загадок...

Если все это не связано.

Дебора села на пол возле книжного шкафа, чтобы лучше разглядеть названия книг на нижней полке, и вдруг заметила красное пятно на ковре. Она дотронулась до него пальцами — они стали липкими.

Еще не успев принюхаться, она поняла, что это кровь.

Сердце заколотилось быстрее. Дебора нагнулась еще ниже и в нескольких дюймах от пола заметила на ковре узкий примятый след, словно по нему кто-то прошел. Нет, не прошел; что-то тяжелое катили по ковру, и, хотя кровь не была размазана, Деборе показалось, что в примятом ворсе есть слабый след чего-то коричневатого и густого, вроде машинного масла.

В душе возникли тьма и пустота; отчаяние подсказывало, что это кровь Ричарда.

Дебора попыталась сосредоточиться, чтобы не потерять смысл того, что видит перед собой. Вернулась к предыдущей мысли. Что-то въехало в книжный шкаф? Нет, след шел не к стене с полками, он шел от них и в центре комнаты исчезал совсем. В другом же направлении он упирался прямо в стену или, вернее, в книжные полки, стоявшие у стены. Значит, что-то вытащили из стены? Абсурд, если только...

Дебора встала и начала водить руками по полкам; разум не успевал за пульсом.

Ничего не нашла. Начала дергать сами книги, но они банальнейшим образом вынимались. Их были сотни.

Стоп. Подумай. Если одна из книг... Какая именно?

Атрей. Микены.

Что-то связанное с одержимостью Ричарда Троянской войной? Ричард всегда считал, что гомеровские легенды, предания о богах и героях основаны на реальных событиях. Его мальчишеский энтузиазм был заразителен, несмотря на сомнительные познания в археологии.

Ричард и не был археологом. Он был энтузиастом, проще говоря — дилетантом. Его не интересовала восстанавливаемая на основании археологических данных история общества; ему требовались легенда и подтверждение, что все эти детские сказки о приключениях и славе правдивы. Он читал археологические труды не ради новых принципов или фактов. Он был похож на Иггаэля Ядина [2], который бродил по пустыне Негев и по горе Синай с лопатой в одной руке и Торой в другой. Он знал, во что верит, и хотел получить археологическое подтверждение своей веры. Так Шлиман раскопал Микены и Трою, чтобы доказать, что рассказы Гомера об Агамемноне и Елене, Ахилле и Гекторе, Аяксе и Одиссее — не поэтические легенды, а исторические факты.

Дебора отступила от полок и пробежала взглядом по корешкам книг.

На четвертой сверху полке, в правом углу, стоял тяжелый черный том в переплете из позолоченной кожи. «Илиада» Гомера. Величайшее сказание о Троянской войне.

Дебора взялась за книгу, потянула, почувствовала сопротивление, наклонила вперед — и замерла. Книжный шкаф бесшумно повернулся на месте.

Дебора вытаращила глаза. Перед ней открылась еще одна комната немногим меньше спальни, и глазам понадобилось время, чтобы увидеть, что там внутри. Разуму же понадобилось еще больше времени, чтобы осознать, что видят глаза.

Тьма позади книжного шкафа мгновенно сменилась мягким светом от настенных панелей. Сноп лучей падал из центра сводчатого потолка, образовывая на полу длинный бледный прямоугольник. И именно здесь, прямо за углубленной розеткой, начинался кровавый след.

Дебора медленно опустилась на колени. Страх, давивший на плечи, как тяжелое пальто, превратился во что-то другое, опустошившее сердце и разум сокрушительной волной отчаяния.

Ричард лежал на спине, широко — крестом — раскинув руки, одна ладонь раскрыта, другая сжата. Голая грудь, худое тело, длинные, тонкие руки и ноги. Он выглядел невозможно старым, а из-за голубоватой прозрачности кожи многочисленные запекшиеся раны на груди и животе казались еще страшнее. Глаза, к счастью, были закрыты.

Дебора взяла холодную вытянутую руку и поднесла к губам. Грудь сжало, словно из нее выкачали весь воздух. Она крепко зажмурилась — и разрыдалась.

Дебора не знала, сколько просидела, скорчившись, словно у алтаря. Вот так же она семь ночей стояла на коленях у кровати, соблюдая шива [3]по отцу, снова и снова повторяя слова «Каддиша», обещавшие жизнь и неразрывность, справедливость любящего Господа, в которого она больше не могла верить, в которого не верила с тех самых пор. Эти две смерти были совершенно разными, однако сейчас разделявшие их двадцать лет будто сжались до одного мгновения, и снова тринадцатилетняя девочка смотрела то на врачей, то на родственников, то на организовывавшего похороны раввина, с которым она никогда больше не разговаривала. Она не помнила «Каддиш» на арамейском, но английский перевод одной из поминальных молитв остался с ней так до конца и не исцелившейся раной. И теперь ей вспомнился отрывок: