Я шагал по тёмному гулкому коридору, уходящему в бесконечность. Зачем, почему и куда… Эти мысли меня не волновали, был важен только сам процесс. Я знал, что должен идти и всё тут.

Ничего не беспокоило, я был холоден и собран, как никогда прежде. Мне это нравилось, дорога занимала все мои мысли.

Вперёд, я должен идти вперёд…

Внезапно, в конце вспыхнул свет. Он был яркий, слепил глаза. Смотреть не него было невозможно, он мешал мне шагать.

Я отшатнулся, вскинул руки, заслоняясь от этого света…

— Дайте ему нюхательную соль. Быстрее!

Лёгкие словно ошпарило ацетоном.

— Какого хрена!

Коридор исчез. Вместо него появилась какая-то комната, я сидел посреди неё на диване, глупо таращась на лица окруживших людей.

Некоторых из них я знал, причём довольно неплохо: Николаев — начальник МУР, Панкратов… Отличные мужики! Но что они здесь делают и откуда взялись? И что это за комната?!

Рядом с Николаевым возник бородатый человек в пенсне, чем-то похожий на Чехова.

Твою мать! Это же его я недавно видел со шприцем в руках! Потом был укол, а после укола… После укола память превратилась в чёрную дыру. Я словно исчез.

И теперь этот коновал снова появился возле меня. Что же такое происходит?

Я чуть не подпрыгнул, но меня тут же усадили на место.

— Спокойно, Быстров! Спокойно!

— Товарищ Николаев, этот гад…

— Этот гад уже не представляет для тебя опасности.

— Он уколол меня какой-то дрянью!

Бородач виновато опустил взгляд.

— К счастью, это был не яд. Какой-то экспериментальный препарат, на время подавляющий волю. Ещё немного, и его действие закончится, а ты окончательно придёшь в себя. Кстати, познакомься с его создателем — это профессор Щеглов. — Николаев показал на бородача в пенсне. — Он уже раскаялся и даёт признательные показания. Так ведь, профессор?

Профессор испуганно кивнул и добавил дрожащим голосом:

— Меня заставили.

— Бокий? — сразу понял я.

Щеглов понуро произнёс:

— Да, Глеб Иванович Бокий, начальник спецотдела ГПУ. Я работал у него в лаборатории. Но я ни в чём не виноват, я только выполнял приказания начальства.

— С этим мы ещё разберёмся.

Я перевёл взгляд на Николаева.

— Сколько я уже здесь нахожусь?

— Второй день.

— А Щеглов зачем?

— Только он знает, что это за препарат, и как с ним бороться. Я его предупредил: если тебе станет хуже — лично пущу ему пулю в лоб. И гражданин Щеглов проникся. Так ведь, профессор?

— Д-да, — ответил тот. — Можете не переживать: я сразу сказал, что буду сотрудничать со следствием.

— Что они хотели со мной сделать? Вывести из игры? — спросил я у Николаева.

— Наоборот, вовлечь в игру. И ты даже не представляешь в какую! Когда мы копнули — я не поверил своим ушам. Вообще-то пока это служебная тайна, но раз ты заварил эту кашу, тебе я могу доверять, — усмехнулся начальник МУР. — Глеб Иванович посчитал, что его плохо продвигают по служебной лестнице, и решил, что ситуацию можно исправить, устранив преграду.

— Дзержинского? — догадался я.

— Да. Бокию стало тесно в рамках спецотдела. Захотел выйти на другой уровень: из пешки превратиться в ферзя. А ты, Быстров, стал бы тем, кто убьёт Феликса Эдмундовича.

— Интересно, с какой стати я был должен так поступить?

— Это как раз вопрос чисто технический. С помощью препаратов и прочих методик воздействий на мозг, тебя бы так заморочили, что ты бы пошёл на убийство товарища Дзержинского, даже не задумываясь. Само собой, в живых тебя бы не оставили.

— Мне бы понадобилось оружие. Или они хотели, чтобы я убил Дзержинского голыми руками?

— В охране наркома у Бокия есть свой человек. Он бы тайно передал тебе револьвер, и этот же человек потом тебя устранил.

— Хороший план, — вынужденно признал я. — Не без изъянов, но хороший. Заодно убили бы сразу несколько зайцев. Расследование о смерти Евстафьевой закрылось бы само собой. Про гибель её мужа я вообще молчу. А ведь это было не самоубийство, — задумчиво произнёс я.

— Так и есть. Часть сотрудников спецотдела прошла обработку Павлом Мокиевским.

— Мокиевский? Впервые слышу эту фамилию.

— Он, если можно так сказать — врач. А ещё — сильный гипнотизёр. Возможно, лучший в стране. Евстафьеву приказали покончить с собой, он так и сделал. Всё, что было нужно — телефонный звонок. Как представлю себе, что эти уроды творили с людьми — аж мороз по коже, — поёжился Николаев.

— Почему погибла жена Евстафьева? Она была как-то замешана в эти опыты?

Николаев грустно вздохнул.

— Стала случайной жертвой. Бокий на своей даче устраивал настоящие оргии, в которые вовлекал не только сотрудников спецотдела, но даже их жён. Когда удалось выяснить, что там творилось — я не верил своим глазам и ушам. Бокий устроил натуральный вертеп. Организовал, как они это называли — дачную коммуну. Каждый участник платил десять процентов от месячного оклада. Там царили нравы похлеще, чем в древнем Риме: проституция, дикий разврат, повальный грех. Бокий даже своих малолетних дочерей не пощадил! Подкладывал девчонок в чужие постели! — Николаев сплюнул от возмущения. — Евстафьева в какой-то момент заартачилась. Заявила, что больше не будет в этом участвовать. Бокий в тот день был нетрезв. Отказ Евстафьевой оскорбил его. Он разъярился и приказал закопать женщину живьём. И знаешь, что Быстров?

— Что, Иван Николаевич? — вскинулся я.

— Ни один из его людей не ослушался приказа. Просто в голову не укладывается!

Разумеется, в трезвом виде Бокий никогда бы не пошёл на такое и всё таки…

— Пошёл бы, Иван Николаевич, — покачал головой я. — Что с ним, кстати? Что с Майоровым? Мне надо чего-то опасаться?

— Оба находятся под арестом и дают признательные показания. Коллеги из ГПУ просто жаждут забрать их себе, но я договорился с Феликсом Эдмундовичем, и потому у нас право «первой ночи», — торжествуя сказал Николаев. — Пока не выпотрошим до конца, никому не отдадим.

Я облегчённо вздохнул.

— Тебе неинтересно, как всё произошло? — спросил Николаев.

— Очень даже интересно, — закивал я.

— Как мы с тобой тогда договорились возле синематографа, я поставил за тобой слежку — подключил лучших людей. Они видели, как тебя вечером вывели из подъезда, погрузили в экипаж и повезли. Мои парни проследили, куда тебя доставили и ворвались в нужный момент. По сути мы застали их на горячем: они не просто похитили тебя и обрабатывали. Для подстраховки, если что-то пойдёт не так, команда Майорова собиралась повесить на тебя ещё и убийство Гельмана.

— А этот тип тут причём? — удивился я.

Благодаря этой крысе меня чуть было не подставили. Но роль нэпмана в дальнейших событиях казалась слишком туманной. Он никак не вписывался в ту комбинацию, что затеял Бокий и его шайка.

Кстати, отрадно слышать, что они за решёткой и вряд ли отвертятся.

— Наум Израилевич давно работал на ГПУ, был так сказать — внештатным сотрудником. Иногда даже помогал отделу материально, за что получал некоторые… послабления что ли. Но он засветился и стал ненужным. Его зарезали, а на ноже оставили твои отпечатки пальцев. Если бы Мокиевский и наш профессор Щеглов не смогли бы запудрить тебе мозги, пустили бы в ход твои пальчики. Дальнейший расклад ты представляешь.

— Представляю. А мотив — месть за подставу? — догадался я.

— Именно. В общем, если бы ты оказался твёрдым орешком, твой труп нашли возле мёртвого тела Гельмана, и всё было бы шито-крыто. Так что ты вовремя ко мне обратился, — усмехнулся начальник МУР.

— Спасибо вам, Иван Николаевич, — искренне сказал я.

— Тебе спасибо, Быстров. Если бы ты не вызвал огонь на себя, ещё неизвестно, чем бы всё закончилось.

— Для меня, наверное, всё точно было бы очень плохо, — вздохнул я.

— Тут ты брав, Быстров. Для тебя бы всё кончилось плохо, — согласился Николаев. — Но теперь, благодаря тебе, мы разорили этот гадюшник. Феликс Эдмундович лично просил передать тебе свою благодарность! Похоже, ты далеко пойдёшь, товарищ Быстров.