На всех были лёгкие, ничего не скрывающие наряды, похожие на древнеримские туники. В похожей танцевала Айседора Дункан, только этим несчастным туники были нужны для совсем другой, грязной работы.

— Ольга Лаврова, — тихо позвал я, и одна из пленниц дома терпимости отозвалась:

— Это я.

Сказав это, она заплакала.

— Слава богу! Мы вас нашли! — облегчённо выдохнул я и всмотрелся в её лицо.

Да уж… Если бы Ольга Лаврова не призналась, вряд ли бы я сразу её опознал. И дело было отнюдь не в том, что мне попалась старая фотография.

Над женщиной основательно «поработали», чтобы сломать и заставить служить, причём использовали весьма грязные методы.

Под глазами свежие синяки — эти сволочи били её, не побоялись даже испортить «товар». А может кто-то из клиентов оказался садистом, этого тоже исключать нельзя.

А если Ольгу ещё и подсадили на марафет…

Желание намазать лоб зелёнкой всей этой непочтенной публике разгорелось как пожар, собственно, как и у любого другого нормального мужика в этой ситуации.

Я замешкался: вроде надо идти дальше, искать Зюскинда и его следующего цепного пса — Филина, но и оставлять Ольгу здесь — тоже нельзя. Вдруг что-то произойдёт…

Позвал одного из чекистов — спортивного телосложения паренька в сером костюмчике и плотно надвинутой на глаза кепке. Всё это время он следовал за мной словно тень — не иначе как Боря приставил ко мне телохранителя. Ну да, если бы меня ненароком грохнули во время ГПУ-шной спецоперации, чекистам было бы весьма неудобно перед моим начальством.

— Товарищ, как ваша фамилия?

— Журов, — лаконично представился он.

— Товарищ Журов, поручаю вам охрану этих гражданок.

Чекист вздохнул, но спорить не стал.

— Есть взять гражданок под охрану.

— Благодарю за службу, — сказал я и побежал воевать дальше.

В какой-то степени сегодня был мой день. Двое из трёх боевиков Зюскинда на моём активе, остался разве что Филин…

И не успел я подумать о нём, как внезапно моё горло обхватили чьи-то могучие руки и потянули за собой, вглубь помещения.

Захват был столь силён, что мне стало ясно — ещё чуток и всё, амба, меня задушат как кутёнка. Пальцы разжались, уронив револьвер, глаза лезли на лоб, грудная клетка разрывалась на части, я обмякал с каждой секундой.

Неужели вот так и помру, оказавшись в крепком, как кольца анаконды, захвате профессионального борца?

Нет, сволочь, не возьмёшь!

Меня взяла такая злость от обиды, что ни в сказке сказать, ни пером описать… И пусть дышать было нечем, но, и это факт, откуда-то вдруг взялось второе дыхание, а с ним и силы.

Резкий удар локтем по «ливеру» злодея ослабил немного его захват. Не нравится, козёл? Так получи ещё порцию!

Я стал долбить Филина не хуже строительного копра, с каждым разом всё чувствительнее отбивая его вроде бы привычные ко всему внутренности. Я вошёл в такой раж, что не сразу понял, как руки бандита расцепились, а сам он попытался отпихнуть меня и удрать.

Действуя на интуитивном уровне, я успел поставить ему банальную дворовую подножку. В полном соответствии с крылатым выражением «большой шкаф громко падает», Филин распластался на паркете с грохотом спланировавшей откуда-то сверху бетонной плиты и быстро затих.

Я присел к нему и, схватив бандита за волосы, потянул их, чтобы посмотреть ему в глаза.

Сомнений не оставалось, Филин находился в глубоком ауте. Я окинул его брезгливым взглядом.

— Ну и урод же ты, причём не только моральный! Неудивительно, что тебя женщины не любят…

Я разжал пальцы, и его башка с треском врезалась в пол.

Ничего, ему и не через такое приходилось проходить, чай, обойдётся без сотрясения мозга.

Надеюсь, он пробудет в таком состоянии достаточно долго, а пока я выдернул у него из брюк ремень и спеленал им борца как ребёнка.

Теперь Филин был зафиксирован как положено по всем правилам науки.

Оставив Филина в комнате, я отправился за его боссом Зюскиндом, ощущая как всё сильнее чешутся мои кулаки.

Эх, попадись он мне сейчас, я бы стал самым счастливым ментом на свете!

С Зюскиндом чекисты справились и без меня. Его нашли в кабинете, где он не только работал (если это можно так и сказать), но и ел.

На столе ещё скворчала сковорода с жареной колбасой и картошкой, залитой яйцом, стоял шкалик, доверху наполненный прозрачной как слеза жидкостью — явно не тем дешёвым самогоном, что наводнил город с момента объявления сухого закона, и не желал сдавать свои позиции.

Всё это выглядело весьма аппетитно, особенно поджаренная колбаса, но застуканному за трапезой Зюскинду кусок уже не лез в рот.

Его одутловатое лицо постепенно приобретало густой свекольный цвет, и я уже начал бояться, как бы гада с испуга не хватил удар. И тогда мы уже вряд ли выйдем на след главаря.

Над ним монументальной скульптурой возвышался улыбающийся Боря Райнер.

— Всё, гражданин Зюскинд, прикрываем мы вашу лавочку! — весело проговорил чекист. — Вы арестованы. Собирайтесь.

— Куда? — глупо хлопая глазами, спросил содержатель борделя.

— К теще на блины, — хмыкнул Боря и тут же рявкнул:

— В ГПУ, конечно!

Зюскинд приподнялся, потом вдруг пошатнулся и, схватившись за сердце, сел на место.

— Кажется, ему плохо, — сказал я, с тревогой всматриваясь в ставшее ещё более красным лицо арестованного.

— Брось, Жора! Придуривается, гад.

Я покачал головой.

— Непохоже, Боря. Тут всё явно по серьёзному. Давай-ка вызывай врача. Если он при нас кончится — считай, что всё было насмарку.

— Ну, хорошо! Кто ж знал, что эта гнида такой чувствительной окажется! — Райнер кивнул и приказал одному из бойцов сбегать за медиками.

Мы уложили Зюскинда на небольшой диван, стоявший в кабинете.

— Воды, — попросил арестованный.

Губы его тряслись.

Я налил ему воды из фужера, дал попить. Зюскинд сделал глоток, на несколько секунд ему стало лучше, но потом он резко обмяк и потерял сознание.

— Похоже, пахнет больничкой, — вздохнул я.

— Ничего, врач приедет, поставит его на ноги, а дальше мы из него всю душу вынем! — пообещал Боря.

— Уж постарайтесь. Кстати, если потребуется госпитализация, кровь из носу, но пробей для Зискинда отдельную палату и приставь круглосуточную охрану!

— Жора, дери тебя за ногу! — разозлился чекист. — Ты чего меня как маленького учишь?! И без тебя знаю, что делать. Лучше скажи — Лаврову удалось найти?

— Удалось. Сейчас её и других женщин охраняет твой Журов.

— А вот за это спасибо, дорогой ты наш Георгий Олегович! — радостно произнёс Борис.

Он оглядел кабинет, увидел висевший на стене телефонный аппарат и довольно потёр руки.

— Да уж… На широкую ногу жили в этом борделе. Даже телефонную линию сюда провели. Ну да нам на пользу. Прямо отсюда сейчас позвоню товарищу Артузову, доложу о наших успехах.

— Мне-то что делать? — спросил я.

— Тебе? — Борис пожал плечами. — Свою работу ты выполнил, Лаврову отыскал живой и невредимой. Можешь ехать домой, отдыхать.

— Насчёт живой ты, Боря, прав, а вот насчёт невредимой — погорячился. Эти сволочи её отделали, ты бы видел, какие синяки у неё под глазами! Возможно, ей тоже понадобится помощь врача.

— Будет ей врач и не только! — заявил чекист. — Сам понимаешь, какие у нас на Лаврову планы.

— Э, нет! — замахал руками я. — Свои планы вы лучше оставьте при себе. А я и впрямь домой поеду. У меня невеста скоро в Москву приезжает, надо приготовиться.

Мы распрощались, пожав друг другу руки, и я покинул негостеприимные стены особняка в Малом Кисловском переулке. Теперь от меня уже ничего не зависело, дальше коллегам из безопасности предстояло поработать самим.

Приехав домой, с чистой совестью завалился спать и продрых, не просыпаясь, почти до самого обеда. Всё-таки события последних дней порядком вымотали.

Спохватившись, что такими темпами могу и на встречу с железным рыцарем революции опоздать, принялся собраться в страшной спешке, попутно прокручивая в голове детали предстоящего разговора.