И снова курьёз. С апреля по ноябрь 1841 года включительно строительство лестницы инспектировала солидная столичная комиссия, в конечном итоге пришедшая к заключению, что лестница как будто совершенно окончена. На самом деле фактическая её сдача в эксплуатацию произошла лишь в 1842-м, а сама комиссия по наблюдению была расформирована в 1845-м, что тоже наводит на определённые размышления. И точно, согласно архивным документам, в 1843-м и даже гораздо позднее архитекторы Даллаква и Козлов всё ещё продолжали бороться с деструкцией подземных вод. Впоследствии склон по обе стороны лестницы был основательно укреплён «висячими садами», разбитыми на насыпном грунте. Занимательно, что недавние археологические шурфы в пределах этих отсыпок удостоверили их, так сказать, вещественный состав. Тут складировали преимущественно бытовой мусор, обильно вывозившийся из жилых домов, различных заведений, включая питейные — уникальные фрагментированные штофы, рюмки на высоких поддонах, глиняные трубки, кальяны и даже пушечное ядро, вероятно, затесавшееся в ходе бомбардирования Одессы англо-французским флотом 10 апреля 1854 года.

Ещё анекдот. Как установил по архивным материалам В.А.Чарнецкий, Бульварную лестницу принимал по описи… командир одесских арестантских рот майор Т. П. Драгутин. Реестр принимаемого имущества презабавен: «Арок, сложенных из штучного камня — 32» сводов между арками — 24, столбов из штучного камня — 16, заделок между фундаментами столбов — 16». 14 далее в том же духе — 13 позиций, включающих 319 конструктивных деталей. Любопытно знать, как именно командир арестантских рот сверял «детали» с описью и ставил «птички».

Да только и это ещё не последний казус. Главный-то наш фигурант, Завацкий, ведь здорово прогорел на этом деле, поскольку долго продолжал работы в принудительном порядке без дополнительных бюджетных инъекций. Так вот, добиваясь справедливости, он отважился обратиться за помощью к самому монарху. И что бы вы думали, император Николай I внял его челобитной: в 1847-м Сенат постановил, что «комитет и комиссия, наблюдавшая за построением в городе Одессе губернским секретарем (то есть в то время он был уже чиновником 12-го класса — О. Г) Завацким по подряду каменной лестницы от бульвара к морю, признаны виновными в противозаконных в отношениях подрядчика действиях». В результате ему было возвращено 77584 рубля, каковые, разумеется, тоже следует внести в общую «расходную копилку» строительства.

И ещё легенда, причем до сих пор «имеющая хождение». Говорят, что будто бы изначально лестница спускалась к самому морю, что можно было окунать в воду ноги, восседая на нижних ступенях. Это, конечно же, нонсенс: внизу проходила набережная, по которой осуществлялось сухопутное сообщение меж Карантинной и Военной гаванями. Из документов Одесского строительного комитета видно, как эта набережная постепенно строилась и совершенствовалась уже в 1800-1810-е годы.

На мраморной табличке, вмонтированной в парапет, сообщается о реставрации бульварной лестницы в 1933 году. На самом же деле реставрационные работы продолжались, по крайней мере, восемь лет — максимум по три лестничных марша в сезон. Так, к концу августа 1928 года было готово четыре пролета. Гранит доставлялся из Первомайска, а обтёсывался в Одессе. Расходы составляли 10.000 рублей за один марш в 20 ступеней. После окончания работ приступили к реставрации всего комплекса Приморского бульвара (1934–1935 гг.), включая «висячие сады» и бывшую усадьбу графа М. С. Воронцова, предназначенную под Дворец пионеров.

…Прошли годы, все означенные «мелочи жизни» давным-давно позабыты. С тех пор Бульварной лестницей восхищались десятки знаменитостей, включая Марка Твена, Жюля Верна, Юзефа Крашевского, Олимпиаду Шишкину, А. Н. Островского, Якова Полонского, Ивана Нечуй-Левицкого и многих других. Потёмкинская лестница сделалась одним из привычных и понятных одесских символов.

Сегодня никому не придет в голову упрекать Воронцова в неоправданных тратах, хотя мы отлично видели, что тогда они и впрямь были разорительны для городского бюджета, и сильно обделяли горожан по всем статьям. Но это же всё равно, что постфактум обвинять фараонов в безумных «пирамидальных» проектах или, скажем, транжирку Семирамиду в устройстве тех же «висячих садов». Смешно, конечно, устраивать ретроспективное судилище над историческими персонажами в духе школьных судов над Онегиным и Печориным. «И это пройдёт». История всё списывает. В том числе и миллион или что-то около того, потраченный на Бульварную, то бишь Потемкинскую лестницу…

Далеко не все знают о том, что так изначально в лоциях называется маяк на мысе Большой Фонтан, отчего возникает путаница. На самом деле собственно в гавани функционировал Ришельевский, а далее — Воронцовский маяки. В моем архиве есть много снимков этих навигационных знаков, в том числе, временного Воронцовского, устроенного в 1944-м на месте взорванного: он функционировал около восьми лет.

История Одесского (Большефонтанского) маяка крайне любопытна, причем начинается она как раз с сюжета, который воспринимают как легенду, а меж тем он вполне реален. Ещё в середине 1800-х дворянин Александр Теутул имел недвижимость в городе, а в 1809–1810 гг. получил 50 десятин земли «в урочище Большого Фонтана». Перед чумной эпидемией 1812-го он уже обзавёл эти участки садоводством, как того требовали правила, установленные Одесским строительным комитетом, и потому официально получил их в собственность. Было это, к слову» в условиях засушливого климата, сложностей с доставкой воды, даже из близлежащих приморских источников, а дёрна издалека делом далеко не простым, требовало последовательного тщания и немалых расходов.

Год-другой спустя на успешно обустраиваемом хуторе Теутула устроили традиционный пикник, и некие греческие мореходцы перепутали разведенный на высоком берегу костер с маячным огнем. Произошло кораблекрушение, повлекшее человеческие жертвы. Теутул позаботился о спасшихся членах экипажа, опечалился, поскольку считал себя виновником происшествия, пожертвовал значительный, с уже высаженными зелеными насаждениями и отдельными строениями участок земли для устройства храма и при нём маяка.

По предложению графа Ланжерона от 24 июня 1816 года о постройке маяка, снеслись с митрополитом Кишиневским и Хотинским Гавриилом, который, по некоторым обстоятельствам (дарение дворянином Теутулом), обязывался построить маяк в урочище Большой Фонтал (именно Фонтал — бытовавшее в ту пору название). Было получено Высочайшее соизволение, через синодального обер-прокурора князя Голицына. По прибытии митрополита в Одессу, состоялась закладка маячной башни.

Смета составила 17.112 рублей, из которых Одесский строительный комитет (план и гроссбух военного инженера подполковника Иоганна Круга) взял на себя половину расходов. Реально основная часть расходов легла на город. Потому что из-за удорожания стройматериалов смета постоянно росла, строительство затягивалось. Сам «фонарь», как и вообще все подобные важные детали и механизмы, для Одессы всегда изготавливали в ЛУГАНИ, на тамошнем чугунно-литейном заводе. В данном случае — лампы-рефлекторы из серебряных листов, железные подпоры под лампы, систему смазки и прочее.

По ходу монтажа пришлось перестраивать верхнюю часть башни. Собственно «каменные работы» осуществлял солидный одесский подрядчик итальянского происхождения Симон Томазини, курировал их архитектор Джованни Фраполли. Но главным конструктором и контролером выступал выдающийся французский военный инженер-универсал, ученый-энциклопедист Жюст Валентинович Гаюи, о котором есть серия подробных текстов в других моих книгах. Маяк полноценно вступил в строй лишь в 1828-м («высота огня» — около 62-х метров над уровнем моря), функционировал до 1900-х, после чего был заменён металлическим» французского производства. Его поставили на некотором удалении от бровки плато, ибо тут активизировались оползни. Впрочем, старый маяк от них не пострадал, простоял до 1930-х, и был разобран.