На самом же деле во время пребывания Поэта в Одессе Воронцов владел предшествующей будущей усадьбе недвижимостью, приобретённой им ещё в 1820 году у помещика Куликовского. Весьма приличный двухэтажный жилой дом, который там помимо всего прочего имелся и в котором до переезда графа в Одессу останавливались его знакомые, всё же не отвечал статусу губернатора огромного региона: тут даже не было возможности оборудовать личную канцелярию, библиотеку, устраивать сколько-нибудь людные приемы, журфиксы, увеселения. Поэтому для Воронцова в течение нескольких лет арендовался особняк Фундуклея по нынешней улице Пастера, № 42. Бывший дом Куликовского в первое время тоже ограниченно использовался, но с 1826-го началось кардинальное переустройство строений и прилегающей территории, включая присоединённые к усадьбе в 1822 году склоны к Военной балке и набережной.

Надо сказать несколько слов относительно внутреннего убранства Воронцовского дворца, поскольку некоторые неоспоримые факты нередко воспринимаются как легенды. Здесь наблюдается какая-то странная инверсия: в легенды верят, а к реальности испытывают недоверие. Скажем, во дворце реально наличествуют камин и двери (были и ставни), перевезенные сюда из Михайловского дворца в Санкт-Петербурге, о чем сохранились убедительные исторические свидетельства.

Много вопросов вызывает судьба ряда произведений находившейся во дворце блистательной коллекции живописи, которую собирал не только М. С. Воронцов, но и его отец, дядя, тётка Дашкова, вплоть до произведений Рембрандта, Караваджо, Гольбейна и др. Здесь экспонировалась, понятно, не вся коллекция, поскольку другие части собрания помещались в крымских и прочих имениях. Наверняка известно, что на стенах приёмного зала, библиотеки, бильярдной и других комнат экспонировались виды Венеции, Рима, корабля «Императрица Мария» (на котором Император вместе с Воронцовым в 1828-м попали в суровую бурю и чудом избежали гибели), портреты Петра I, Екатерины II, Павла I, Александра I, Николая I, Суворова, Кутузова, шведского короля Бернадота (Карла XIV), испанского короля Филиппа IV, французского короля Франциска I, курфюрста Саксонии Фридриха III, английского короля Георга IV, Уильяма Питта, маршала Виллара, герцога Веллингтона, целая семейная галерея, изображения боевых товарищей Воронцова, крымские пейзажи Айвазовского, множество евангельских и аллегорических картин, батальных полотен и т. д. Целый ряд из этих произведений перешел к сыну, Семёну Михайловичу Воронцову, какие-то, очевидно, к дочери, Софии Михайловне Шуваловой. Впрочем, повторюсь: вопросов остаётся очень много.

Бытует мнение о том, что небезызвестная пушкинская эпиграмма так и не монтировалась к металлической плите на постаменте памятника Воронцову в год 100-летия гибели Поэта.

Полу-милорд, полу-купец, Полу-мудрец, полу-невежда, Полу-подлец, но есть надежда, Что будет полным наконец.

Сегодня далеко не всякий понимает, что эпиграмма эта вовсе не так груба и дерзка, как это представляется на первый взгляд. Соль заключается в том, что Воронцов, несмотря на выдающиеся военные заслуги, не был своевременно произведен в полные генералы, в отличие от своих менее заслуженных сверстников, и это его коробило. Но современники могли оценить прицельность и остроту лаконичной сатиры.

Осенью 1935 года «Областная комиссия охраны памятников решила прикрепить табличку с эпиграммой». В сентябре 1937-го металлическая доска с отлитыми буквами была изготовлена в механических мастерских Водопроводной станции, а её торжественная демонстрация состоялась в ноябре того же года. Другое дело, что снимки пока не обнаружены.

Знаете, у меня есть подозрение, что упомянутая комиссия придумала эту табличку для того, чтобы сохранить этот памятник, прикрыть его как бы уничижительной надписью. В противном случае монумент Воронцову, не исключено, могли и демонтировать из идеологических соображений.

Ходит много недостоверных слухов о датах житья Пушкина в принадлежавшей Сикарам гостинице, а равно об адресах, по которым супруги принимали гостей, в том числе, поэта.

План и фасад здания по ул. Пушкинской, 13, где функционировал отель, утверждены в Одесском строительном комитете 17 июня 1820-го, а строительство, да и то скорее всего без внутренней отделки, как тогда широко практиковалось, окончилось 3 мая 1821-го, владельческие документы выданы летом. Внутренне обустройство тогда, очевидно, продолжалось. Это означает, что Пушкин не мог останавливаться тут в 1820–1821 гг. Впрочем, он вполне мог квартировать здесь в 1823-м, в первый свой весенний приезд, до того, как перебрался в отель при так называемой Клубной гостинице в доме Жана Рено. Не исключено, что поэт посещал Одессу и в 1822 году.

В 1821-м он не мог останавливаться и в доме Рено по Ришельевской. Один из домов Рено, лишь начал перестраиваться под гостиницу летом 1821-го, согласно «плану и фасаду», утверждённому Одесским строительным комитетом 8 июня этого года. Следовательно, поэт несколько дней прожил по какому-то неизвестному адресу, может быть, в одном из домов Лауры Сикар. По сообщению И. П. Ли-пранди, Пушкин познакомился с Карлом Яковлевичем ещё в Кишинёве, как раз в 1821-м, правда, мы не знаем точной даты. Липранди говорит, что Пушкин очень любил бывать у Сикара, на устраиваемых им для избранного круга лиц обедах. В каком же доме? Разумеется, не в отеле, хотя бестолковым комментаторам неочевидно, что речь идет о домашних приемах. Судя по всему, они проходили в одном из домов, формально принадлежавших Лауре Сикар, которые находились на нечетной стороне Канатной улицы, где новый дом, № 29 (там некогда размещался известный всем одесситам магазин «Дары природы»). К слову, ведущий к эти домам мост (ныне — полумост) и называли мостом Сикара.

Относительно мнимого романа Поэта с графиней Е. К. Воронцовой, каковой якобы и послужил причиной удаления Пушкина из Одессы. Отсылаю интересующихся к моему довольно обширному тексту «Воронцов и Воронцова», который уже публиковался.

Тиражируется много небылиц в связи с перепутыванием двух известных исторических персонажей: одного из городских голов и одного из градоначальников — по созвучию фамилий» одинаковым именам и инициалам. Мало того» оба фигуранта ещё и современники. Первый — Павел Александрович Зелёный (1840–1912), городской голова, второй — Павел Алексеевич Зеленой (1833–1909), градоначальник. Для начала хорошо бы знать хотя бы то, что городской голова избирался, а градоначальник назначался. Так вот изрядный корпус исторических курьёзов и анекдотов относится как раз ко второму. Сюжетов в самом деле множество, пожалуй, хватило бы на книжку. Некоторые из них изложены такими известными людьми, как, например, знаменитый фельетонист Влас Дорошевич и популярный архитектор Леон Влодек. Здесь перескажу пару эпизодов, сообщённых профессором Императорского Новороссийского университета И. А. Линниченко.

«Недавно (1915 или 1916 — О. Г.) скончавшийся в Одессе пристав Лысенко рассказывал несколько анекдотов, весьма характерных для личности одесского градоначальника П. А. Зеленого. Сам Лысенко происходил из хорошей семьи, воспитывался даже в Пажеском корпусе, вышел в офицеры, но со временем сильно запьянствовал, опустился настолько, что Зеленой случайно нашёл его в одном из одесских ночлежных приютов. Как он туда попал, не знаю, как не знаю, почему он очутился именно в Одессе. Зеленой, кажется, знал его раньше, принял в нем участие и взял на службу в полицию под свое начальство. Лысенко хорошо знали в Одессе (он был последнее время, кажется, помощником зав. сыскной частью). Грузный, обрюзгший, с глазами навыкате, седыми бакенбардами старого военного типа, животом наперёд, добродушный старик пользовался в Одессе большой популярностью. Может быть, он и принимал благодарности, но не вымогал их; пить он не переставал, но против прежнего все же воздерживался. В отставку вышел не по доброй воле, а потому что раскрыл крупное злоупотребление, в котором замешаны были влиятельные лица. Его постарались, как лицо неудобное, сплавить. Он остался в Одессе на маленькой пенсии; его можно было постоянно встретить на людных улицах, но вид у него был уже сильно потрёпанный, мундир очень подержанный, ходил он через силу, страдая одышкой. По старой памяти его радостно принимали в трактирах и ресторанах, угощали уже не в силу негласного принуждения, а так, по дружбе».