б) Члены этой общины — маскилим, приверженцы Гаска-лы, воспринимавшиеся современниками, а впоследствии историками как прогрессисты; под их влиянием была реализована синагогальная и ряд других реформ;

в) Главная институция этой прогрессивной общины, Бродская синагога, прошла определенный путь эволюции: от молитвенного дома в арендуемых домах (с 1820 г.) до собственного грандиозного общественного здания, на углу Итальянской (Пушкинской) и Почтовой (Жуковского) улиц, где ныне помещается Государственный архив Одесской области.

г) В позднейший период функционирования Бродской общины произошло как бы нивелирование идеологии противоборствующих прежде общин за счет диффузии, восприимчивости основной массы одесских евреев-традиционалистов, и конфликты переместились главным образом в социальную сферу.

В СМИ курсирует сюжет» о том, что небезызвестный Карл Федорович Толль, граф (1829), генерал от инфантерии (1826), генерал-квартирмейстер Главного-штаба и синхронно начальник Училища колонновожатых, участник целого ряда сражений и кавалер высших орденов, якобы владел недвижимостью в Одессе и принимал в своем имении в Люстдорфе (нынешней Черноморке) декабристов Н. М. Муравьева, М. С. Лунина. Подобные представления явились по причине некорректной интерпретации следующего сообщения: «4 сентября 1820 г. Третьего дня г. Толль давал нам обед в немецкой колонии Люстдорф, в 12 верстах от городу. Место прекрасное, на берегу моря…»

Из этого текста вовсе не следует, будто у генерала здесь была какая-то усадьба. Сохранившиеся в фонде Одесского строительного комитета и смежных фондах документы об отводе мест под хутора и их обустройстве однозначно исключают возможность наличия у него недвижимости в немецкой колонии Люстдорф, да и в городе тоже. Речь идёт всего лишь о пикнике в живописной приморской местности, каковые светские развлечения стали традиционными со времен Ришелье. Они включали и лодочные прогулки вдоль берега — к Малому, Среднему, Большому Фонтанам и Люст-дорфу. Позднее такие пикники преобразовались в многолюдные аристократические гулянья, что в свою очередь привело к появлению стационарных купален, увеселительных заведений, подъездных путей и прочей инфраструктуры. Так сформировались, например, зоны отдыха типа Гагаринского плато, Аркадии, Новой Швейцарии, Золотого берега.

Сюда забавным образом подвёрстывается безнадёжно утраченный сюжет, упомянутый ещё литератором Павлом Тимофеевичем Морозовым (1808–1881), с середины 1820-х и до 1837-го служившим в канцелярии Новороссийского генерал-губернатора. Он сотрудничал в «Одесском вестнике», издавал «Новороссийский календарь», участвовал в выпуске одесских литературных альманахов, дослужился в Одессе до коллежского асессора, был близок со всем «умственным обществом», превосходно знал местный быт, традиции, фольклор.

Так вот в благотворительном альманахе «Подарок бедным» (1834 г.) Морозов вскользь говорит о легендарной могиле девицы де Шабер на Старом кладбище (но об этом речь идет в другом разделе данной книжки) и «привидении Либентальском». Напоминая читателям этот давний пассаж Морозова в 1917 году, литературовед, историк, потомственный одессит Николай Осипович Леренер уточняет: «С достоверностью можно сказать, что в одесском населении исчезла всякая память о Либентальском привидении». Непонятно даже, к которому из селений Либенталь можно его привязать — Большой Долине (Гросс-Либенталь, Большая Аккаржа) или Малой Долине (Кляйн-Либенталь, Малая Аккаржа). Могу прибавить лишь то, что в детстве сам слышал некий отголосок, похоже, именно этой легенды, однако привидение именовалось Люстдорфским. Насколько помню, сюжет состоял в том, что девушка из семейства немецких колонистов не получила одобрение родителей на брак с православным малоимущим одесситом, хотела бежать в город на лодке, погибла в морской пучине, а затем бродила по ночам люстдорфским берегом, распугивая мнительную общественность.

Справедливости ради упомянем ещё один сюжет, который может сопрягаться с легендами о привидениях в окрестностях Одессы. Правда, от города далековато, ближе к Аккерману, село Кимбет. Тамошние жители толковали о некоем упыре, который ночами поднимался из могилы, бродил меж домами, всячески пакостил, а в итоге наслал засуху. Как сообщал «Одесский вестник» (1867 год, № 159), сельчане до того рассвирепели, что раскопали эту могилу, вылили туда две бочки воды и — вообразите! — к вечеру пошел дождь…

С ним связано множество всяких преданий и небылиц, в абсолютном большинстве вполне безобидных. Однако один сюжет представляется мне всё же вредоносным, поскольку заметно искажает общую картину эволюции плановой застройки исторического центра и реалии топонимического ландшафта. Порой даже в серьёзных публикациях говорят о каком-то единовременном обустройстве Привозной площади, вплоть до того, что приводят конкретную дату основания Привоза — 1865 год. На самом же деле всё обстояло следующим образом.

Изначально Привозная площадь располагалась сразу за первым городским базаром — Вольным рынком (Старым базаром), функционировавшим с 1795 года. Затем она мигрировала в направлении нынешней по мере застройки прилегающих кварталов и устройства специализированных рядов — Щепного, Резничного, Рыбного. То есть, скажем, в середине 1810-х она занимала уже территорию меж нынешними Старорезничной и Пантелеймоновской, в 1820-х — меж Пантелеймоновской и линией оборонительных казарм, преобразованной во вторую черту порто-франко. После ликвидации этой черты, Привозная площадь ещё немного сместилась, вобрав в себя и одну из бывших оборонительных казарм.

Таким образом, «Привоз» по существу составлял «отделение» Старого базара (так, в «Ведомостях Одесского городского общественного управления» разных лет неоднократно читаем однозначное: «(…) на Привозной площади Старого базара»), предназначенное для торговли непосредственно с колёс, а точнее — с возов, фур и проч. При этом торгующие с колес не платили никаких рыночных сборов вплоть до середины 1860-х годов. Не было здесь и собственного учреждения мер и весов. Из сказанного становится совершенно очевидно, что попытки отдельных краеведов датировать основание Привоза как рынка каким-нибудь конкретным годом не имеют под собой решительно никаких оснований.

Топонимический аспект. Привозной рынок: именно в такой формулировке записаны места под каменные лавки, отведённые в 1796 году, в документах. Привозной рынок неоднократно упоминается в материалах 1800-х годов, например, в архивном деле, где говорится о намерении построить вблизи него храм во имя святой Екатерины. Параллельно, однако, всё же немного позднее в ходу топоним Вольный рынок. В конце XVIII столетия нередко говорится просто о рынке или городском рынке, ибо другого не существовало. То есть семантического различия меж топонимами Привозной и Вольный рынок изначально даже не было. Это не вызывает вопросов, поскольку до возведения лавок по периметру рыночной площади торг производился с колес. Затем оный переместился с базара на его периферию, и тогда вместе с ним переместилось иллюстративное наименование. Старый базар и Привоз сделались различными топонимическими объектами, сохраняя, впрочем, функциональное единство.

Целый букет легенд касается этимологии названия одесских улиц, а в некоторых случаях даже самой их атрибуции, то есть местоположения. Например, дебатируется этимология топонимов Дерибасовская улица (в честь какого де Рибаса, не в связи ли с садом де Рибаса), Ланжероновская (в этом случае приводятся фейковые первоначальные названия), Малая и Большая Арнаутская (рассказывают небылицы о росте арнаутов, то есть православных албанцев), Садиковская (по якобы наличию неких садиков), Надеждинская (якобы в честь какой-то Надежды), Елисаветинская (якобы в честь Е. К. Воронцовой), Градоначальницкая, Конная, Нежинская (споры и путаница о поводах, приведших к появлению этих названий), Генуэзская (не нынешняя, а упоминаемая в архивных документах: ошибочно отождествляют с Екатерининской), Черноморская (тоже не современная, а давняя: путаница с локализацией) и т. д.