Такова в общих чертах история появления романа, а заодно и бренда ОДЕССКИЕ КАТАКОМБЫ.
Теперь — собственно об истории добычи камня в Одессе и ее окрестностях, устройстве и эксплуатации так называемых мин. Эта часть раздела адресована скорее специалистам, но, уверяю, материал вполне доступен всем желающим.
В монографии «История градостроительства Одессы» (2015), я цитировал любопытный документ 1796 г. из личного архива генерал-аншефа князя А. А. Прозоровского. Там, в частности, есть такой фрагмент: «Заблаговременно по теперешнему зимнему времени [то есть зимой 1796–1797 годов — О. Г.) заготовить камню пиленого и бутового; на сие надобно подрядить подрядчика, набить камня и вывезти оный на показанное место; пиленый камень — каждая штука длиною в аршин, а толщиною и шириною от 7-ми до 8-ми вершков; подрядить можно: пиленый — от каждой тысячи с доставкою на место по ста пятидесяти рублей, а бутового сажень с доставкою — по четыре рубли. Камень заготовляется на урочище Куяльник, от Одессы расстоянием в 7-ми и 9-ти верстах». Общеизвестно, что с самого основания города практически бесконтрольная ломка камня осуществлялась по всем балкам и обрывам, окаймляющим высокое Одесское плато, и даже «в местности, расположенной между Преображенской, Успенской и Ямской улицами». Однако, как видим, тогда лучшим камнем считался куяльницкий, несмотря на дороговизну доставки. Впоследствии наибольшее предпочтение отдавалось камню из селения Нерубайское.
Архивные материалы об истории ломки камня и соответственно каменоломнях, о процессе регулирования добычи известняка, включая площади, на которых разрешена ломка, весьма интересны, но до сих пор практически не были востребованы. Вероятно, это связано с тем, что ещё с 1870-х годов в общественном сознании формировался определенный стереотип представлений о каменоломнях как о некоем романтическом пространстве. Тривиальные в общем-то горные выработки трансформировались в некие беллетри-зованные катакомбы, и все экскурсы в «катакомбную» проблематику невольно оказываются в орбите этого стереотипа. Кроме того, следует различать два основных типа подземных выработок в старой Одессе — собственно каменоломни (катакомбы) и мины, то есть штольни-погреба, вырезанные, как правило, в лессовидных суглинках, облицованные и укрепленные камнем.
Жалобы, связанные с хищнической добычей камня в пределах Одессы, по архивным данным фиксируются довольно рано. Так, один из лесоторговцев, получивших место для складки бревен под Нарышкинским спуском, 19 марта 1812 г. пишет в Одесский Строительный Комитет (ОСК), что на отведенном ему участке местные подрядчики ломают камень, «и делаются большие ямы, что к построению дома вредно». Это означает: в то время камень добывался в приморских обрывах в районе нынешнего Художественного музея. ОСК тут же отреагировал, и поручил городской полиции разобраться с подрядчиками и прекратить ломку камня.
Формально ОСК запретил добывать камень по обрывам и балкам, примыкающим к нынешнему историческому центру, однако фактически это запрещение то и дело нарушалось, ибо лица, заключавшие контракты на поставки строительных материалов в казённые работы, стремились выполнять свои обязательства с наименьшими затратами, в данном случае — транспортными. Так, например, 13 мая 1815 г. инженер-капитан Иоганн Круг докладывает Комитету о том, что городские жители ломают камень меж Карантином и Военною гаванью (то есть в обрыве под нынешним Приморским бульваром), что сие запрещёно и надо прекратить. 19 мая Круг снова пишет о ломке камня там же, причем «с давних времен». Напоминает о строжайшем запрещении, сделанном в свое время герцогом де Ришелье, объясняет, что из-за таковой добычи могут обрушиться «строения на горе». 20 мая Комитет делает на этот счет соответствующие распоряжения городской полиции. В свою очередь, полиция добросовестно пресекала ломку камня на локальном участке, однако спустя короткое время оная продолжалась на соседних.
Вместе с тем, Строительный Комитет не только не препятствует добыче камня на окраинах, но более того — блюдет интересы гражданского общества в том смысле, что участки, перспективные для ломки, не передавались в частные руки. Например, майор Спорити, один из старейших и успешнейших садоводов, 31 марта 1819 просит (прошение подано 17 апреля) дополнительное место для садоводства «внизу садовника Германа, по сию сторону балки», то есть опять-таки в Водяной балке, ниже нынешней Морской академии. 26 апреля архитектор Александр Дигби рапортует ОСК о том, что просимое Спорити место действительно пустое, но там имеется пригодный для добычи и строительства камень, а потому в партикулярные руки отдавать участок нельзя.
В начале апреля 1826 г. Комитет впервые серьезно поднимает вопрос о воспрещении домовладельцам рыть под домами и в погребах мины без соответствующего разрешения. Суть дела в том, что хозяева домов рыли мины под соседние дворы, а чаще под улицы, что приводило к просадкам грунта, а, следовательно, неисправности проезжей части, тротуаров, авариям транспорта и даже к человеческим жертвам. Самочинное сооружение мин было делом неизбежным по мере возникавшего дефицита места в центральной части города, острой надобности в дополнительных складских помещениях. Другая причина их возникновения — стремление правонарушителей припрятать от посторонних глаз контрабандные, уворованные, корчемные товары.
1 апреля 1826 г. из канцелярии одесского градоначальника в ОСК было отправлено определение следующего содержания: «По поручению г-на правящего должность градоначальника канцелярия сия честь имеет препроводить вступивший к Его Высокородию рапорт г-на одесского полицмейстера № 3455 о воспрещении здешним жителям без позволения начальства копать под домами и в погребах мины, равно и в списке предписание г-на правящего должность градоначальника, по тому рапорту оной полиции за № 1706-м данное».
В упомянутом рапорте полицмейстера Станислава Василевского от 29 марта говорится о том, что многие жители, не испрашивая разрешения, «копают под домами и в погребах мины весьма на большое пространство чрез улицы, не соблюдая в том правил и нужной предосторожности». По этой причине уже несколько раз на улицах образовывались провалы. Вот и в сей день обвалилась мина в доме подполковника Андрея Буги (дом находился на перекрёстке чётных сторон Ришельевской и Греческой улиц), причем засыпало пять рабочих-землекопов. Но «по счастью, место, где они находились, выложено было камнем», и только потому землекопы остались невредимы, однако откапывали их с большими трудностями. Позднее подобное же обрушение произошло и в ходе строительства так называемого Дома градоначальника по улице Ришельевской, № 2. Поэтому в профилактических целях надо строго постановить, чтоб без освидетельствования архитектором и дозволения Строительного Комитета к рытью мин не приступали. Более того, хозяевам следует поставить в непременную обязанность облицовку и укрепление выработок камнем. «А ныне, — продолжает полицмейстер, — во всех почти главных домах проведены мины чрез улицы, не выложены камнем, иные, как примечено, близки к обрушению». Василевский предлагает назначить особых чиновников для обследования всех мин и принятия соответствующих решений. 14 апреля ОСК предписывает архитекторам Франческо Боффо и Джованни Фраполли обследовать мины, сообщить подробности и назначить меры. Как мы увидим ниже, решение означенной проблемы надолго затянулось и было поставлено на надежные рельсы лишь после 1855 г.
Меж тем, несмотря на все предыдущие запреты, ломка камня по балкам и обрывам в центральной части города продолжалась даже во времена генерал-губернаторства графа М. С. Воронцова, причем далеко не один год и, что называется, под самым носом. Так, 27 апреля 1831 г. градоначальник действительный статский советник А. И. Левшин пишет городовому полицмейстеру: «Мною замечено, что по Военной балке к дому графа Воронцова режут камень» (справедливости ради заметим, что Михаил Семенович в это время находился в длительной отлучке, и его обязанности исполнял граф Ф. П. Пален). Градоначальник предлагает «прекратить таковую резку камня — как в помянутом месте, так и в других местах сего города близ домов, и донести, кто именно режет по балкам камень и с чьего разрешения».
