Не было предъявления обвинений. Не было допросов. Не было пыток. Не было ни-че-го.

Меня просто закрыли в одной из дальних, темных и сырых камер подвала и…словно забыли про мое существование.

Конвоиры, приносящие еду дважды в сутки, все до единого были молчаливы, угрюмы и игнорировали все мои вопросы.

И тогда я поняла, сэйр Варнадо еще более коварен и жесток, чем я когда-либо могла предположить.

Он выбрал для меня наказание куда худшее, чем смертная казнь.

А через два долгих месяца, слившихся в один бесконечно длинный и непрекращающийся кошмар, за мной пришли…

Выходить за пределы камеры было непривычно. И немного страшно.

Но я готова была ко всему, что меня ждет снаружи.

Длинные коридоры сменяли друг друга. А на лицах конвоиров в черной форме стражей правопорядка нельзя было прочесть не единой эмоции.

Куда меня ведут? Зачем? Все эти вопросы оставались без ответа.

Мы остановились перед неприметной дверью. Один из стражей шагнул ко мне. И за спиной раздался тихий лязг расстегнувшихся наручников. И я смогла выпрямить руки.

А следом второй стражник открыл дверь.

Меня подтолкнули в спину. И я сделала шаг вперед. Но тут же замерла на пороге.

Наткнувшись на внимательный взгляд карих глаз.

Явился лично сообщить мне о приговоре?

Как мило с его стороны.

Еще один невежливый тычок в спину. И мои конвоиры вынуждают меня войти в комнату для допросов и опуститься за стол.

Прямо напротив моего личного палача.

А затем выходят, закрывая за собой дверь.

Честно говоря, я предпочла бы остаться в камере. Лишь бы больше никогда не встречаться с ним. Не видеть его лица. Не слышать его голоса.

И потому мой взгляд упирается в столешницу передо мной. И я не планирую поднимать голову.

— Выглядишь неважно.

Спокойный, лишенный чувств и эмоций голос.

Криво усмехаюсь, чувствуя горечь во рту.

Интересно, а что он ожидал увидеть, зная, в каких условиях я провела последние два месяца?

Думал, что я буду излучать счастье, красоту и благополучие? Или что кинусь в ноги и буду молить о пощаде?

Не буду. Потому что мне уже плевать. Я два месяца провела в ожидании смерти. И жду теперь только ее. Но уже не с отчаянием, не с горечью, а с облегчением…

Он убил всех членов правящей десятки. Что ему стоит убить меня?

Я не произношу ни слова. Не поднимаю головы. Мне нечего ему сказать. И видеть его я тоже не хочу.

— Ирис…

Мужской голос дрогнул.

— Ирис, взгляни на меня.

Не просьба, мольба.

Но я не откликаюсь.

Мне хватило его фальши и лжи. И больше я не поверю ничему.

— Как ты?

Вопрос звучит устало и отчаянно.

Я не хочу его слышать. Не хочу, не хочу, не хочу.

И чтобы поскорее закончить эту встречу, интересуюсь, сверля взглядом столешницу:

— Что меня ждет? Смертная казнь?

— Нет… — тихо выдыхает он, отчаянно тряся головой, — Конечно же, нет…

— Пожизненная ссылка?

— Ирис, прошу, посмотри на меня.

И я поднимаю голову, уставившись на него пустым, равнодушным взглядом.

Немой ответ на все невысказанные вопросы.

Пусть видит, что мне все равно. Пусть видит, что я не страдаю, не плачу.

Мне просто уже плевать. Даже на то, что ждет меня дальше, тоже плевать.

Интересует лишь, что стало с Сопротивлением. Сколькие из нас уже мертвы? А скольких только ждет эта страшная участь?

Он смотрит жадно. Вглядывается в мое лицо, надеясь найти там хоть что-то. Но ничего там уже нет…

И я снова опускаю голову, не в силах его больше видеть.

— Ирис, прости меня. Но так было нужно…

Тихий смешок. Это нервное, не иначе.

Краем глаза замечаю, как он тянется к нагрудному карману. Что-то оттуда достает. А затем наклоняется вперед и накрывает своими ладонями мои пальцы, сцепленные в замок.

Отводит мою левую руку в сторону. Вставляет маленький ключ в отверстие, и ограничительный браслет с тихим щелчком открывается, а затем падает на стол.

Правая рука проходит через ту же процедуру. А затем сильные пальцы обхватывают мои запястья и разминают их. Мягко, нежно.

Дергаюсь в сторону. Но он удерживает. И начинает говорить.

— Я пойму, если ты меня никогда не простишь и не пожелаешь больше видеть. Но сначала я должен тебе все объяснить.

Молчу. Пусть говорит, раз уж мне сейчас никуда от него не деться.

— Я никогда тебя не обманывал…

Снова он за свое. Раз нашел в себе смелость встретиться со мной, решился бы уже и на откровенность. Пусть и горькую. Зато высказал бы все честно.

— Для того, чтобы изменить систему, убрать правящую десятку было недостаточно.

Неужели сейчас начнет рассказывать мне о том, что нужно просто принять суровую реальность и смириться с положением вещей?

Спасибо, уже наслушалась.

Снова пытаюсь вырваться. Но он держит мои запястья крепко.

— Помимо них, есть еще много тех, кто поддерживает эту систему. Высшие чины, влиятельные аристократы. И для того, чтобы справиться с ними всеми, нужно время.

Как мило. Он, правда, думает, что я куплюсь на его сладкие речи во второй раз?

— Нужно было время…

Тяжелый вздох.

— Ирис, убийство правящей десятки не было победой Сопротивления. Это было только началом борьбы. Долгой и кровопролитной. Мы потеряли многих, Ирис. Те, кого власть долгие годы кормила, кого поощряла и на чьи преступления закрывала глаза, не отступили молча в сторону. Они попытались удержать режим.

Они? По-моему, он говорит как раз о себе…

— Они попытались избавиться и от меня. За эти два месяца на меня было совершено более двадцати покушений. И потому мне было нужно тебя спрятать…

Дальше я не слушала.

Резко вскинула голову, жадно всматриваясь в его лицо. Цепко изучая глазами каждую деталь.

Осунулся. Похудел. Бледная кожа, щеки впали, под глазами синяки, а на обычно гладковыбритом лице недельная щетина.

Этого я сразу не заметила. Да и когда, если старалась не смотреть на него?

Сердце болезненно сжалось.

Как бы я ни хотела этого признавать, но я все еще любила его. Любила после всего, что он сделал. Любила и была уверена, что у него-то точно все хорошо.

Я готова была умереть. Но я до сих пор не готова видеть его смерть.

И, наверное, никогда не буду готова…

— Если бы они поняли, что ты моя уязвимость, они бы тебе навредили. Они бы угрожали, шантажировали. И я бы отступил. Поэтому, — судорожный вздох, — Поэтому я спрятал тебя там, где никто не станет искать. Там, где ты точно останешься в безопасности. Хоть и будешь меня потом ненавидеть…

По щекам потекло что-то мокрое.

Я сама не заметила, как начала плакать.

Да я в последний раз плакала лет десять назад, если не считать той ночи перед всем произошедшим. Но тогда это были слезы счастья. А теперь вот…

Вырвала свои запястья из захвата чужих пальцев и закрыла ладонями лицо. Не хочу, чтобы он видел, как я плачу. Не хочу, чтобы понимал, что мне все еще не все равно, как бы я не стремилась показать обратное.

Стул напротив отъехал назад, проскрежетав по каменному полу.

Сэйр Варнадо поднялся с места. Обошел стол.

Господи, как же я надеялась, что он сейчас выйдет за дверь и даст мне возможность прийти в себя, справиться с собственными чувствами…

Но от этого мерзавца подобной милости ожидать не стоило.

Поэтому я даже не удивилась, когда он отодвинул мой стул, разворачивая меня к себе лицом, а после опустился передо мной на колени.

Мои ладони мягко, но уверенно обхватили и отвели от лица, заставляя взглянуть на сидящего передо мной мужчину.

— Тише, все уже позади…

Нежный шепот, от которого плакать захотелось лишь сильнее.

Его руки обхватывают мое лицо, заставляя меня поддаться вперед. И в нос ударяет знакомый аромат полыни и древесной коры. Боги, как же мне его не хватало…

Сухие губы прикасаются к мокрым щекам. И я не сопротивляюсь. Не могу и не хочу. Не теперь, когда он так близко. И смотрит так искренне и виновато.