Рейс этот пошел наперекосяк с погрузки в Сэндвиче. Вторая пушка оборвалась со стрелы и упала в трюм с высоты метра три. Днище не проломила, но доски обшивки разошлись. Иол шел тяжело. Воду приходилось откачивать каждую вахту. Поскольку нас теперь было трое, на руле стояли по два часа через четыре. Ян вам Баерле делал уже шестой рейс, так что навыками рулевого овладел и поднимать паруса научился. Я потихоньку обучаю его на вахтенного помощника, хотя шурин упрямо твердит, что на флоте он временно, что заработает денег, купит коня и ускачет в Везель, под знамя доблестного Вильгельма, князя Оранского, который пока что разит врага только памфлетами. Я не мешаю юноше мечтать. В юности без мечты, как в старости без денег.

Дул южный ветер силой баллов пять. Мы шли курсом галфвинд правого галса, когда Ян позвал меня наверх. Впереди справа, со стороны Грейт-Ярмута, шел корабль, трехмачтовый ублюдок непонятного типа: на фок-мачте был один прямой парус, на грот-мачте косой, трисель, и марсель, а на бизань мачте — латинский. Видимо, это смесь каравеллы с баркетиной. Резво шел, тем более, что ветер ему был попутный. Флаг пока не было видно, но, судя по большому красному кресту, нашитому или нарисованному на желтовато-белом фоке, англичанин, а поскольку идет в балласте, скорее всего, вояка. Пиратство в Англии карается сурово, если жертва — английское судно, а по отношению к другим флагам возможны варианты. Как только увидят, что в трюме английские пушки, запрещенные к вывозу из королевства, капитан с чистой совестью повесит нас, а иол и пушки конфискует.

Я принес из каюты бронзовый пеленгатор, изготовленный по моему чертежу, установил его на магнитный компас и показал Яну, как брать пеленг. Объяснил, что если пеленг не меняется, то, при сохранении курса и скорости, корабли сблизятся вплотную, то есть, столкнутся, а если меняется нам в корму, то другой корабль пройдет у нас по корме, а если в нос, то по носу. Этому мы подрежем нос. Судя по тому, что пеленг менялся медленно, на малой дистанции. Я решил увеличить ее, но заметил, что корабль меняет курс. У капитана, видимо, были проблемы с абстрактным мышлением или малый опыт, потому что повернул влево, надеясь побыстрее сблизиться с нами. Я не стал менять курс. По моим прикидкам получалось, что теперь разминемся на дистанции полтора-два кабельтова.

Капитан английского корабля понял свою ошибку, когда между нами было от силы полмили, и начал поворачивать вправо. Его команда засуетилась, работая с парусами. Опоздали, потому что мы проскочили у них по носу на дистанции больше кабельтова. Прогрохотал выстрел из погонной пушки. Судя по ядру, шестифунтовка. Прицел взяли низко. Ядро первый раз коснулось воды метрах в ста от носа корабля, попрыгало на волнах и занырнуло, не добравшись до иола. Второго выстрела не последовало. Видимо, всего одно погонное орудие. Вместо того, чтобы развернуться и дать по нам бортовой залп, а судя по портам, на каждом борту у него по семь пушек, английский капитан приказал поворачивать вправо, в нашу сторону. Я тоже начал поворачивать вправо, на ветер. Уверен, что этот ублюдок не сможет идти так же круто к ветру, как иол. Что вскоре и подтвердилось. Когда между нами было семь-восемь кабельтовых, погонная пушка выплюнуло еще одно облако черного дыма и шестифунтовое ядро, которое на этот раз было направлено выше, но мимо. Настырности капитану было не занимать. Еще около часа он гнался за нами, пока дистанция между судами не увеличилась миль до трех, но больше не стреляли, понимая, что попадут только в случае огромной удачи. Если бы она была на их стороне, уже бы захватили иол.

Часа два я шел этим курсом, чтобы уж точно оторваться от преследователя, а потом лег на прежний. Так мы выйдем к материку западнее, чем надо, зато на мелководье больше шансов убежать от больших кораблей.

До Антверпена добрались поздно вечером. Городские ворота уже были закрыты. Я ошвартовал иол на нашем постоянном месте в нижнем конце пристани. Ночь разбил на две вахты. Первую будет стоять Маартен Гигенгак, а вторую, более тяжелую, — Ян ван Баерле. Матросу утром работать на выгрузке, а шурин будет отсыпаться.

В последние два раза пушки не проверяли. Видимо, среди предыдущих не оказалось ни одной бракованной. Появилась другая проблема. Главный интендант Диего де Сарате начал вести разговоры о том, что в казне мало денег, что им удобнее платить оптом, за дюжину. Я сразу прекратил их, предупредив, что после первой неоплаченной партии больше ничего не привезу. Я ведь жил в двадцать первом веке в России и познал на собственной шкуре, что такое «долговой крючок». Чем больше тебе становятся должны, тем труднее уйти, а судиться с властью что тогда, что сейчас себе дороже. Приготовился и на этот раз твердо отстаивать свою позицию. Как ни странно, заплатили мне сразу и без разговоров. Видимо, пушки нужны позарез.

— Мне надо сходить в город, — сказал Ян ван Баерле, когда закончилась выгрузка. — Повидать знакомого.

В Сэндвиче у него завелись приятели из эмигрантов-протестантов. Ян частенько сидел с ними в пабе. Наверняка и в Антверпене уже есть. В его возрасте положено сбиваться в стаю, чтобы чувствовать себя взрослыми. Я не мешал. Пусть поговорят о революции. Когда-то она случится, правда, забыл, когда именно. Помню, что в следующем веке Голландия будет воевать с Англией. Надеюсь, без моего участия.

— Иди, — отпустил я. — Самое позднее через час ты должен быть здесь. Начнется отлив.

— Успею! — заверил юноша.

Он надел свою самую нарядную темно-коричневую шляпу, напоминающую лаваш на плоском круге и украшенную пером фазана, и засунул за пояс свой пистолет, спрятав рукоятку под дублет. В город разрешалось заходить только с ножом или кинжалом на поясе и посохом или тростью. Все остальное стража могла конфисковать. То, что Ян ван Баерле взял с собой пистолет, насторожило меня. Просто так рисковать такой ценной игрушкой он бы не стал. Значит, идет не на встречу с приятелем, а я пообещал Маргарите ван Баерле оберегать этого самоуверенного сопляка. Жена и теща не простят мне, если он во что-нибудь вляпается.

— Маартен, я тоже пойду в город. Если услышишь стрельбу, заряди пушку, но из каюты не вытаскивай, — приказал я своему матросу, засовывая за пояс штанов стволы и пряча под дублет рукоятки двух пистолетов и напяливая на голову матросскую соломенную шляпу с узкими полями, наподобие тех, в каких в годы моей советской юности ходили пенсионеры.

Я был уверен, что шурин осядет в какой-нибудь таверне неподалеку от порта. Оказалось, что ему надо дальше. Причем, судя по тому, что постоянно спрашивал дорогу, раньше там не бывал. О конспирации Ян ван Баерле не имел никакого представления. В отличие от меня, он не смотрел фильмы про шпионов, поэтому ни разу не оглянулся и не проверил, нет ли «хвоста». Так что зря я напяливал шляпу матроса. Шурин не заметил бы меня, даже если бы я отставал всего на пару метров. Его целью был двухэтажный каменный дом в тихом районе. Дома здесь с более широкими фасадами, чем в Роттердаме, и чаще встречаются с выступающими вперед верхними этажами. Иногда верхний этаж настолько выдавался вперед, что живущие напротив могли бы, вытянув руку из окна, пожать соседскую. Ян ван Баерле постучал бронзовым молотком на бронзовой цепочке по бронзовому кругу, прибитому к двери. Дверь открылась, и юношу впустили внутрь.

Решив, что шурин пойдёт назад той же дорогой, я прошел мимо дома и остановился на следующем перекрестке, где в углу дома была ниша со статуей девы Марии, у ног которой чадил маленький масляный светильник. Пока что это единственный вид ночного уличного освещения. В таких местах обычно назначают встречу. Вот я и изображал человека, который нетерпеливо, нервно расхаживая туда-сюда, ждет кого-то.

Ян ван Баерле появился минут через двадцать. И не один. Первым из дома вышел инквизитор в белой рясе, поверх которой верхнюю часть туловища закрывала черная накидка типа обрезанного плаща. За ним шел солдат в шлеме-морионе и кирасе, вооруженный коротким мечом, висевшем в ножнах на широком кожаном ремне, который придерживал черные штаны-тыквы. За пояс был заткнут колесцовый пистолет с нарезным стволом, изготовленный по моему заказу. В правой руке солдат держал веревку, другим концом которой были завязаны руки моего шурина, бывшего владельца этого пистолета, потерявшего, к тому же, и свою шикарную шляпу. Как понимаю, арестовали его не за ношения оружия. Дворянина за такое обычно журили, в худшем случае штрафовали на десяток патардов. Последними вышли два солдата в шлемах и кирасах, вооруженные аркебузами, которые несли на правом плече, придерживая у приклада правой рукой. Процессия направилась в мою сторону. На лице Яна ван Баерле, вокруг левого глаза, успел налиться ярким синим цветом большой фингал. Разбитые нос и губы были в уже подсохшей крови. Вид у юноши был испуганно-растерянный. Уверен, что он немного иначе представлял себе сражения. Он скачет на белом коне, машет мечом направо-налево, а убитые враги падают штабелями. Ему никто не удосужился объяснить, что романтика — это только то, что до и после сражения.