— Это не португальцы? — спросил я впередсмотрящего.

— Похож на испанца, — неуверенно ответил он.

— Готовимся к бою, но пушки не заряжать, — приказал я.

Сближались с кораблем мы часа полтора. С близкого расстояния по крестам на парусах определили, что это испанский галеон. У португальцев кресты проще. У галеона была сломана грот-мачта. На обломке высотой метра четыре, который торчал из палубы, висел рей с зарифленным парусом. На фок-мачте не было марселя, а под бушпритом — блинда. И матросов на палубе не видно. При этом пушечные порты закрыты, экипаж к бою не готовится. Я решил, что нас ждет какая-нибудь подляна, и приказал убрать паруса и лечь в дрейф прямо по курсу галеона, левым бортом к нему, чтобы поприветствовать залпом. Карронады приказал зарядить через одну книппелями и картечью. Я решил подпустить испанца кабельтова на полтора. Галеон идет курсом крутой бейдевинд со скоростью не больше двух узлов, так что успеем выскочить из-под его носа, если потребуется.

Стрелять не пришлось. Когда дистанция между кораблями сократилась до пары кабельтовых, на баке появился человек с желто-красной тряпкой, может быть, испанским флагом, и начал размахивать ею. В это время их фока-рей упал на палубу. Затем также бесцеремонно был убран грот и опущена латинская бизань. Галеон остановился и начал медленно разворачиваться правым бортом к ветру. Пушечные порты были закрыты.

— Абордажную партию на баркас! — приказал я и проинструктировал Матейса ван Лона: — Отправляйся на галеон, но будь осторожен. Пусть сначала на борт поднимется один матрос, убедится, что нет засады. Если действительно сдаются, отправишь сюда офицеров, а второй ходкой — матросов. Оставишь себе в помощь человек десять-пятнадцать.

— Будет сделано! — рявкнул он почти как советский прапорщик.

Баркас подошел к галеону, закачался на невысоких волнах у его борта. Один матрос поднялся по трапу на борт. Его не было минут пять, после чего появился у трапа и замахал рукой, приглашая остальных. Еще минут через пять в баркас спустился всего один испанец, которого и повезли на фрегат.

Это был юноша лет шестнадцати с худым лицом, обтянутым тонкой загорелой кожей. Тонкие усики казались чужими на юном лице. Он был без головного убора. Черные густые волнистые волосы были так пышны, что казались париком. Малиновый дублет висел на нем мешком. Такое впечатление, что взял поносить у старшего брата. Гофрированного воротника не было. Темно-коричневые штаны-тыквы были без разрезов и сильно измяты. Чулки отсутствовали, а обут в кожаные сандалии.

— Ты кто? Где капитан? — спросил я.

— Наверное, я капитан, — скривив тонкие бледные губы в подобие улыбки, произнес он виноватым тоном. — Я остался единственным офицером на корабле.

— А что случилось с остальными? — поинтересовался я, уже догадываясь, что услышу в ответ.

— Умерли от черной рвоты. Она началась с месяц назад, после того, как взяли воду из реки. Заболели все. Пока в живых двадцать три человека, но ходячих только шестеро, — рассказал он и попросил жалобно: — Дайте воды, пожалуйста!

— Йохан, принеси воды, — приказал я слуге.

— Мы вылили воду, что набрали из реки, а другая кончилась четыре дня назад. Все это время не было дождей, и на берег некого было послать, все слишком слабы, — продолжил рассказ испанский юноша.

Мне показалось, что он рад, что попал в плен. Любой исход, лишь бы закончился тот ад, в котором он находился. Кружку воды он осушил мигом. Йохан Гигенгак додумался принести в кувшине еще. Третью испанец выцедил с трудом. Лицо его сразу покрылось крупными каплями пота. Он размазал их грязной левой рукой и улыбнулся виновато.

— Если вас не затруднит, пошлите воды моим людям, — попросил он.

— Пошлем, не беспокойся, — заверил я и приказал Яну ван Баерле: — Накорми его и размести в вашей каюте.

Скорее всего, испанцы подцепили желтую лихорадку. Воду вылили зря, потому что болезнь разносят комары. Люди этой эпохи считают, что разносчиками болезней являются ветер и вода, а не насекомые. Доказывать им что-то бесполезно. Во все эпохи лечить и учить умеют все. Меня прививали от желтой лихорадки. Говорят, иммунитет после прививки на всю жизнь. Надеюсь, моим матросам она не страшна. Здесь уже не жарко, комаров нет, а пойдем мы на север.

Испанских матросов оставили на галеоне. Их мало, еле передвигаются после болезни. Вряд ли вздумают бунтовать. Я приказал отправить на приз несколько бочек с водой и продуктами, в том числе свежими овощами. Обратным рейсом привезли два сундука из капитанской каюты. В одном лежала одежда, довольно богатая. Капитаны ост-индийских галеонов зарабатывают много. Если остаются живы. Во втором сундуке, небольшом, лежала Библия в кожаном переплете и с золотыми углами, документы на груз, отвезенный туда и нагруженный в обратную сторону и два кошеля с золотыми и серебряными монетами. Как ни странно, первых было больше даже по количеству. В Испанию галеон вез специи, благовония, слоновую кость, шелковые ткани и олово. По самым скромным прикидкам, тысяч на семьдесят золотых экю.

Не знаю, от кого узнали матросы, что везет галеон, но уже подсчитали, сколько получит каждый. Ошибались не сильно. Я услышал этот разговор, когда лежал в каюте. Иллюминатор, выходящий на шканцы был закрыт только деревянными жалюзи, чтобы в каюту поступал свежий воздух, и получался «эффект уха» — я слышал все так, будто говорят рядом со мной.

— Вот видишь, дело не в той бабе, — обсудив долю в добыче, сказал один матрос другому. — Просто мы должны были дождаться удачи.

— Может, и не в ней, — согласился второй и произнес мечтательно: — Если доведем приз до Ла-Рошели, куплю дом в Сэндвиче. Видать, на родину мы уже не вернемся. Надо в Англии обживаться.

— Вернемся, — не очень уверенно произнес первый и, разозлившись, наверное, на собственные сомнения, повторил зло: — Вернемся, вот увидишь!

А я бы и в Англии остался. Только у них революция скоро должна случиться. Королю голову отрубят. И, что особенно неприятно, не только ему. Так что надо поискать страну поспокойнее, если таковые вообще есть в данную эпоху.

Испанских матросов и их шестнадцатилетнего капитана мы высадили на берег неподалеку от Виго. Я дал им продуктов на дорогу и несколько серебряных монет из трофейного кошеля. Юноше разрешил забрать его сундук с вещами. За время перехода испанцы немного оклемались. С голландцами распрощались, как со старыми друзьями. Каждый из них потерял всё, что заработал за рейс, но зато остался жив. За спасение из ада стоит заплатить.

В Бискайском заливе нас прихватило. Из-за шторма задержались в пути на несколько дней, потому что уходили штормовать в океан, на запад. Как ни странно, для парусника в шторм самое страшное — берег с подветренного борта. Не ровен час, выкинет на него. Поэтому, чем дальше от берега, тем спокойнее. Галеон без проблем выдержал трепку. В сравнении с фрегатом он кажется уродцем нежизнеспособным, что не мешает ему жить-поживать и океаны пересекать.

На рейде Ла-Рошели опять стояло много купеческих судов. Привезли зерно из Англии, а здесь купят вино. Хлеб меняют на катализатор зрелищ. Наверное, последнюю ходку делают. Уже конец октября. Пока дойдут, разгрузятся, пора будет становиться на прикол на зиму. В холодное время года все еще по морям не шляются. Мы встали поближе к гавани, чтобы купцам легче было добираться до галеона, смотреть его и груз.

Первыми к нам в гости пожаловал сам Людовик Нассауский, младший брат князя Оранского. На этот раз на нем был фиолетовый дублет, украшенный жемчужинами, и черные штаны, в разрезы которых проглядывала синяя подкладка. На черных башмаках были застежки в виде пушек, золотые или позолоченные. Что-то мне подсказывало, что третья часть нашей добычи, отданная князю, пошла без остатка именно и только на наем и вооружение армии-освободительницы от испанского ига. Сопровождал Людовика Нассауского мой потомок Пьер де Ре. Этот тоже приоделся в новый бордовый дублет с самым большим гофрированным воротником, какие я только видел в эту эпоху, но поменьше тех, размером с мельничное колесо, которым удивлялся, глядя на старинные картины в музее в двадцать первом веке.