В полдень, когда мы поджались к португальскому берегу, ветер сменился на чистый норд и усилился баллов до четырех. Мы легли в дрейф напротив устья небольшой речушки. Я отправил баркас с пустыми бочками за водой. Бункеровка заняла часа два. После чего пошли курсом бейдевинд правого галса, прочь от берега. После полуночи повернули на бейдевинд левого галса. На рассвете справа по борту увидели гористый испанский берег, северо-западную оконечность Пиренейского полуострова. После чего пошли полнее к ветру и быстрее. Впрочем, максимум мы делали узлов пять. Поскольку шли не вдоль берега, другие корабли не видели. Только на подходе к Ла-Рошели заметили несколько рыбацких лодок.

Рейд Ла-Рошели был заполнен купеческими судами. Они возили вино в разбогатевшую Англию, причем купленное не только у гугенотов, но и у католиков. Мы встали на якоря немного в стороне от них. Галеоны — мористее фрегата. Они сидят глубже и удирать, если что, будут медленнее. Мои матросы сразу повеселели и на Терезу Риарио де Маркес стали смотреть без былого вожделения. Скоро они разгрузятся на берегу. Французские проститутки помогут. В ближайшие дни в Ла-Рошели будет праздник День пирата.

Первым на фрегат прибыл Пьер де Ре. У него была новая шляпа с широкими полями и страусовым пером, выкрашенным в синий цвет. Ветер был свежий, все пытался сорвать шляпу, поэтому мой потомок постоянно придерживал ее рукой. Когда поднимался по штормтрапу, чуть не свалился в воду сам, не давая это сделать шляпе.

— Я так и подумал, что это ты! — произнес он, мило улыбаясь. — Больше ни у кого нет таких необычных кораблей! — и полез обниматься и целоваться в щеку.

Богатого родственника любят все.

Дав ему проявить родственные чувства, пригласил в каюту. Йохан Гигенгак подал нам испанское вино, конфискованное на призовом галеоне.

— Могу шоколадом угостить, — предложил я.

Шоколад пока только пьют. Бобы какао прожаривают, размалывают, разводят водой, причем не всегда кипятком, добавляют ваниль, сахар, мед по вкусу или, как индейцы, красный перец. Удовольствие это доступно только богатым, потому что считается, что шоколад лечит раны и болезни, усиливает мужскую силу и возвращает молодость.

— Не откажусь попробовать! — согласился Пьер де Ре.

Пока мой слуга готовил напиток, я проинформировал потомка, что с этих кораблей ему ничего не обломится:

— Я отдаю треть добычи Вильяму, князю Оранскому, и больше никому и ничего не плачу.

— В Ла-Рошели его брат Людовик Нассауский. Продает купцам охранные грамоты для защиты от гезов и каперские свидетельства всем желающим и на вырученные деньги набирает армию для похода на испанцев, — сообщил Пьер де Ре. — Слышал, он от имени брата ведет переговоры с нашим королем и английской королевой. Предлагают первому за помощь в войне с испанцами Геннегау, Артуа и Фландрию, а второй — Голландию и Зеландию. Сам князь хочет стать всего лишь курфюрстом Брабанта.

— Что-то мне подсказывает, что себе он оставит намного больше, — сказал я.

— Советуешь присоединиться к его армии? — спросил Пьер де Ре.

— Война — дело прибыльное, но рискованное, так что решай сам. Если надумаешь, замолвлю за тебя словечко, — пообещал я. — Уверен, что Людовик Нассауский прислушается к человеку, который привез его брату столько денег.

— А большую добычу взял? — поинтересовался мой потомок.

— Больше двухсот тысяч, — ответил я. — Сколько точно — узнаем, когда продадим ее.

Пьер де Ре присвистнул от удивления и восхищения.

— Можешь не сомневаться: к твоему слову прислушаются здесь многие! — заверил он и принял решение: — Если князь получит тысяч семьдесят и даже больше, есть смысл присоединиться к его армии.

— Ты собирался поступить на службу к Генриху Наваррскому, — напомнил я.

— Я-то собирался, а он не проявил интереса к моей особе. В моем послужном списке нет участия в славных походах и битвах, — признался он. — Разве что в армии князя Оранского добуду славу.

— Не помогло даже то, что мы его родственники? — спросил я.

— Есть семейная легенда, что мой предок был женат на внебрачной дочери герцога Бурбонского, но Генрих Наваррский не верит в нее, — ответил Пьер де Ре.

— Напрасно. У нас хранилось письмо — я сам его читал — об этой свадьбе. Мы очень гордились таким родством. К сожалению, во время многочисленных переездов потеряли его. Но там было написано, что брак был заключен в замке Бурбон-л’Аршамбо. Не думаю, чтобы герцог позволили в своем замке венчаться не члену семьи, — проинформировал я.

— Интересные сведения! Возможно, они произведет впечатление на Генриха Наваррского, — произнес мой потомок. — При встрече расскажу ему. Глядишь, сочтет родственником и возьмет на службу. Но пока помоги устроиться к Людовику Нассаускому.

Он отпил глоток шоколада с сахаром. Наверное, вкус оказался не таким, как предполагал. Отхлебнул еще раз, поплямкал, улыбнулся вежливо. Мол, гадость, конечно, но, как человек вежливый, не признаюсь.

— Постараюсь, — пообещал я.

— Ходят слухи, что в Нидерландах его поддержит местное население. Герцог Альба ввел налог, алькабалу, взимает десятую часть с любой торговой сделки. Говорят, что там сразу прекратилась торговля. Много простолюдинов остались без работы. Горят желанием выступить против испанцев, — сообщил Пьер де Ре.

— Друид сказал мне, что не все нынешние Нидерланды, а северная часть их, Голландия в том числе, освободится от испанцев, но промолчал, когда именно это случится, — рассказал в свою очередь я.

— Тогда я на стороне князя Оранского! — воскликнул Пьер де Ре и залпом осушил бокал шоколада.

Облизав коричневые губы и вернув им первоначальный бледно-красный цвет, сразу запил испанским вином.

— У меня сегодня важный поединок, — сообщил он. — Надо не подкачать.

— Надеюсь, твое копье много раз пронзит твоего соперника! — пожелал я и проводил его до фальшборта.

— Кто это был? — спросила Тереза Риарио де Маркес, которая все это время вместе со служанкой находилась в спальне, выбирала, в каком платье сойти на берег.

Выбрала изумрудного цвета и с обручем внизу, который служанка поднимала и наклоняла, чтобы госпожа могла пройти в дверной проем. Поскольку нам обоим не хотелось расставаться, я предложил высадить ее на испанском берегу во время следующего похода, а она милостиво согласилась, несмотря на то, что море, теснота корабля, порядком надоели. На время стоянки в порту мы решили поселиться в трактире в соседних комнатах. Не думаю, что наша связь для кого-то секрет. Не афишируя ее, мы как бы признаем существующие моральные нормы и как бы не нарушаем их.

Остаток предыдущего дня я потратил на переезд в трактир, расположенный неподалеку от бывшей резиденции тамплиеров и бывшего моего дома, и переговоры с шестью купцами, в которых принимали участие Ян ван Баерле, капитан Матейс ван Лон и боцман Лукас Баккер — по одному представителю от каждого корабля. Собственно говоря, торговался один Матейс ван Лон. Делал он это так умело, что нам оставалось только кивками подтверждать его слова. Груз раскупили быстро. Если количество и качество товаров совпадет с указанными в накладных, мы получим двести сорок тысяч золотых экю. С галеонами вышла заминка. Купцам цена в пятнадцать тысяч за каждый показалась завышенной. Предлагали двенадцать, что не устраивало Матейса ван Лона.

— За двенадцать без пушек, — предложил я. — Думаю, Людовик Нассауский с удовольствием возьмет их в счет своей доли, чтобы вооружить свое войско.

— Совсем без пушек они нам не нужны, — возразил купец Симон Шодерон, похожий на своего предка, бывшего мэра Ла-Рошели. — Забирайте тяжелые, с нижней палубы. Они нам ни к чему, только место занимают. Мы туда переставим те, что на верхней. За это добавим тысячу экю на каждый галеон.

— Хорошо, вы добавляете по тысяче, а мы забираем тяжелые пушки, — произнес я тоном, не терпящем возражений.

О том, что на галеонах почти не осталось пороха, потому что был перевезен на фрегат, они узнают, когда будет уже поздно.