– Ну, конечно! – энергично сказала Софи. – Я же, вы знаете, поймала убийцу Ксении Мещерской, Любочку Златовратскую! Хотя она меня едва не застрелила…

– Убийца Ксении Мещерской арестован вместе с сообщницей и с позавчерашнего дня находится в заключении, – бесстрастно сообщил следователь. – Его зовут Макар Сиротин.

– Какой еще Макар Сиротин! – возмущенно закричала Софи. – Откуда он взялся?! Любочка Ксению убила, а пыталась на Николашу свалить! И Констанция с Эсмеральдой ее узнали!

– Успокойтесь, Софья Павловна! – почти мягко сказал Густав Карлович. – Сейчас я вам все объясню, а уж потом снимем показания и будем оформлять бумаги по покушению… Уж этого-то, увы, Златовратской никак не избежать. Хоть она Мещерскую и не убивала…

Софи молча вытаращила глаза, а такс внушительно тявкнул, подтверждая каждое слово хозяина.

Князь Владимир Павлович отпил из бокала и тут же поставил его на стол, нетерпеливо глядя на старинного приятеля.

– Ну, Гусик, не томи, рассказывай же!

Густав Карлович подтянул ноги, обутые в меховые лапландские туфли, под стул, неторопливо наколол на вилку маленький аккуратненький моховичок, осмотрел его со всех сторон.

– Прямо не знаю, с какого узла начать, чтобы понятнее вышло… – пробормотал он себе под нос, обращаясь как будто к грибочку.

– Гусик, я понимаю, эти все твои полицейские штучки, они у тебя в крови! Набивание себе цены, многозначительность и прочее… Но я тебя умоляю! Готов добавить в денежном эквиваленте, лишь бы ты меня от них избавил!

– Вавик! Ты меня обижаешь… – нахмурился Густав Карлович. – Ты же знаешь, что я нынче вовсе не за деньги…

– Гусик, прости! – Владимир Павлович дотронулся до рукава приятеля с искренним вроде бы раскаянием. – Я все понимаю. Тебе, как старому боевому коню, в радость сам звук трубы и запах пороховой гари, но… Пойми и меня тоже!

– Ладно, Бог с тобой, – махнул рукой Густав Карлович и приступил к рассказу. – Началось все тогда, Вавик, когда ты задумал поженить этого своего Ивана-Николая и Ксению. Если бы ты с самого начала все честно Ивану рассказал, и про женитьбу, и про наследство, и про концессии, так, может, ничего бы и вовсе не произошло. Но ты там у себя, при дворе, привык все темнить и интриговать… И вот что с того вышло…

У Ивана, надобно тебе знать, давным-давно есть постоянная содержанка. Зовут ее Любовь Златовратская, и родом она из того же сибирского городка, что и Иван-Николай. Там они, надо думать, и сошлись, а уж после она за ним в Петербург приехала. Все эти годы Люба жила на съемной квартире на правах любовницы, и, будучи женщиной провинциальной, то есть в общем и целом порядочной, все время надеялась на изменение своего положения. Иван, надо полагать, подавал ей соответствующие надежды, которые, естественно, воплощать ни во что не собирался.

Я думаю, что о твоих, Вавик, матримониальных прожектах Люба узнала случайно. Зная импульсивность своей многолетней пассии, вряд ли Иван рискнул бы рассказать ей. Хотя… я так и не представляю себе до конца характера их отношений. Она его, несомненно, в течение многих лет любила до самозабвения. А он? Только пользовался? Или что-то более сложное? Тебе вернее судить, все-таки он – твой сын…

Узнав о грядущей женитьбе Ивана (ее доброхоты могли представить дело, как давно и окончательно решенное), Люба почувствовала, что все надежды ее и самое жизнь стремительно катится под откос. Однако тут надо учесть, что Любовь Златовратская не только поставила все на одну карту, но и имела сибирский, упорный характер и вовсе не собиралась сдаваться, проливая бессильные слезы над своей погубленной судьбой. Узнав о ваших с Иваном коварных замыслах (она и не предполагала, что Самойлов тоже, как и она, оказался перед фактом твоих намерений, и полагала, что сие есть продукт вашего, так сказать, «совместного творчества»), Люба порешила бороться за свое ускользающее счастье. Она прекрасно понимала, что ни о какой любви между Ксенией и Иваном не может быть и речи, но роль вечной содержанки, живущей на задворках великой столицы и никогда, даже в перспективе, не бывающей «в обществе», ее более не устраивала категорически.

Борьбу она решила начать с Ксении, небезосновательно полагая ее более слабым звеном. Будучи женщиной неглупой и начитанной, она без труда вошла в оккультный кружок Ачарьи Дасы, и там воочию познакомилась со своей соперницей. Чем более Люба узнавала Ксению, тем более перспективным представлялся ей план направленного воздействия на нее, ибо бедная Ксеничка была неумна, внушаема без меры и мистически ориентирована всей своей предыдущей жизнью и господином Ачарьей… Здесь надо отметить и такой факт. Ксения была на свой манер влюблена в господина Дзегановского (он же Ачарья Даса). Разумеется, она не была уж настолько глупа и не строила на его счет никаких планов, но некий род мистического обожания Учителя, несомненно, имел место быть… Конечно, смышленая Люба легко разгадала, а, может быть, даже открыто обсудила с Ксенией (известно, что Ксеничка, несмотря на возраст, была доверчива и наивна) ее чувства к этому псевдоиндусу…

Теперь уж пора упомянуть и еще одно действующее лицо этой драмы, которое тоже исправно посещало названный кружок.

Исследуя, по твоей, Вавик, наводке, оккультные дела покойницы, я наткнулся на факт, который сразу же меня заинтересовал и насторожил. Дочь моих соседей по имению, Неплюевых-Домогатских, бесследно исчезла приблизительно спустя две недели после смерти Ксении. Девушка закончила Бестужевские курсы и работала учительницей начальных классов в столице. Я знал ее с детства и, скажу тебе, каждый раз испытывал при встрече с нею что-то, отдаленно напоминающее электрический удар. Она всегда была… странноватой… и это еще мягко сказано. Думай обо мне что тебе заблагорассудится, но, если что-то мистическое в нашем мире все-таки существует, то вот Ирен Домогатская имеет к этому самое непосредственное касательство…

Люди с той или иной придурью всегда сбиваются вместе, поэтому я не очень удивился, когда узнал, что Ирен посещала кружок Ачарьи. Но вот то, что она, никого ни о чем не предупредив, исчезла почти сразу после убийства… Я – старая полицейская ищейка, Вавик, и лучше других на своей собственной шкуре знаю, что «после» далеко не всегда значит «вследствие», но здесь что-то мне сразу подсказало: между этими двумя делами есть связь. Конечно, я с самого начала практически не подозревал Ирен Домогатскую в убийстве – у нее не было совершенно никаких резонов душить Ксению в ее собственном доме. Но вот знать об этом убийстве что-то такое… Это она вполне могла, и мне, разумеется, сразу захотелось отыскать ее и потолковать с нею по душам.

Гораздо серьезнее я заинтересовался господином Дзегановским. Ксения, одна из очарованных им душ, несомненно, давала ему деньги на неотложные оккультные нужды (Ачарья Даса, чтоб ты знал, неустанно борется с каким-то мистическим заговором, который якобы вынашивают против России коварные британцы (!) – отметь, тебе это должно быть близко. Я же лишь порадовался тому, что немцы в его врагах, кажется, не числятся…), предоставляла кров для собраний, в общем – была всячески полезна. Стоило ли ее убивать? Но вдруг она случайно узнала о нашем мистике что-то неблаговидное? На проверку этой версии у меня ушло немало времени. Понятно, что копание во всей этой мистической чепухе продвигалось у меня туго. Зато теперь я могу неплохо рассказать об особенностях шестой послеатлантической эпохи… К сожалению, никаких причин, по которым Ачарья Даса мог бы придушить Ксеничку, обнаружить не удалось. Единственный факт, который я отметил на этом этапе: накануне смерти Ксения взяла в банке некую, довольно значительную сумму денег наличными, по-видимому, для передачи их кому-то (Дасе?). После убийства этих денег в особняке не нашли.

Сама же картина преступления стала для меня ясна значительно позже.

На ночь Ксения отпускала всех слуг и оставалась в доме со служанкой Акулиной и тремя левретками. Акулина спала в комнатке при кухне на первом этаже, а левретки – в спальне самой Ксении, на ее кровати.