– Простите, что перебиваю, уважаемый Ачарья Даса, – как могла вежливее обратилась Софи. – Но что такое «иехида»?

Многочисленные ученицы тихонько, но яростно зашипели, как потревоженный во пне клубок устроившихся на зимовку змей. Перебить учителя! Да что она себе позволяет! Эта неизвестно откуда взявшаяся выскочка!

Но Даса по виду не обиделся и не возмутился совершенно.

– Очень хороший вопрос, – доброжелательно сказал он. – Кто сможет ответить на него нашей гостье? Ты, Патни?

– Слушаюсь, учитель.

Юленька склонила голову, приложила ладошку ко лбу и отрапортовала звенящим голоском, не глядя на Софи:

– Иехида – это эзотерическая высшая индивидуальность или атма-буддхи-манас, когда объединены в одно. Эта доктрина содержится в «Халдейской книге чисел», которая учит семеричному делению человеческих качеств. Во время зачатия святой посылает д'юк-на или призрак образа тени, подобный лицу человека. Это замышляется и оформляется в божественный целем, т. е. образе тени элохима. Именно целем ожидает дитя и принимает его в момент его зачатия, и этот целем есть наша лингашарира. Руах с нэфеш образуют подлинную личность человека, а также его индивидуальность. Эта комбинация есть то, что теософы называют двойственным манасом, высшим и низшим эго, слитым с атма-буддхи и ставшим одно.

– Исчерпывающе, Патни, я сам бы не сумел объяснить лучше, – сказал Даса, едва заметно улыбнулся Софи и склонил голову. Юленька польщенно зарделась.

Софи же больше вопросов не задавала. Если Даса планировал с помощью Патни-Юленьки нейтрализовать беспокойную гостью, то это удалось ему как нельзя лучше.

Последующее действие по характеру вполне напоминало проповедь, хотя тема ее и не была объявлена.

Было и что-то вроде практической части (или причастия? – Софи, хотя и получила когда-то начальное религиозное образование, совершенно не разбиралась в христианской и прочей эзотерике.)

Впрочем, у Дасы речь шла о конкретных образах (а не о чувствах, которые предписывалось испытывать в христианской церкви. Сама попытка предписаний в этой области с детства вызывала у Софи энергичный протест). Предложение же «представить» что-либо никакого протеста не вызывало, и Софи охотно пыталась выполнить звучащие рекомендации.

Сначала следовало представить себе черный крест, как символический образ для уничтожения низших влечений и страстей. Потом на пересечении его перекладин следовало поместить семь сияющих алых роз, расположенных в круге (Софи для простоты сплела их в венок и дополнила милым сердцу образом старого сельского кладбища) и олицетворяющих собою образ крови, уже очищенной от этих самых влечений.

Потом от всего этого следовало отказаться. «Я погружаюсь не в образ, а в мою собственную душевную деятельность, порождающую образ…» (Софи послушно оставила странную могилку с крестом и розами и отправилась побродить по кладбищу, выходившему на косогор спокойной среднерусской реки).

– Вы слишком привыкли к тому, – вещал между тем Даса. – Что ваша внутренняя жизнь определяется внешним впечатлением. Углубляться в самого себя следует не затем, чтобы копаться в своей душе, а для переработки и приведения в порядок добытого в жизни опыта. В тиши и покое… (Софи остановилась на косогоре и, глядя на медленно текущую реку, попыталась собрать в единую систему все, что говорили ей по поводу Ксении и Ирен Дашка, Любочка, Даса и Костя Ряжский.)… Нет надобности искать переживания, они имеются всюду («Вот это уж точно!» – мысленно горячо поддержала Дасу Софи)… Мне самому понадобилось объехать весь мир, чтобы понять это… А теперь будем молчать. Благоговейное молчание – ключ для познания сверхчувственных миров…

В этот вечер сверхчувственные миры явно не были благосклонны к Софи. В молчании ей ничего не открылось. Впрочем, тут же подумала Софи, может быть, во мне просто недостаточно благоговейности…

Дальнейшее напоминало уже не проповедь, а скорее, лекцию в Университете. Причем Ачарья Даса говорил куда понятнее, и употреблял значительно меньше заумных слов, чем Патни. Софи, которая вообще не любила терять времени попусту, придерживалась мнения, что в любом месте и теме можно почерпнуть что-то здравое. Внимательно вслушиваясь в разглагольствования Дасы и стараясь следить за его мыслью, она и не заметила, как увлеклась.

Сначала ей казалось, что все, о чем говорит Ачарья, к ней лично не относится. Но из услышанного сумела понять, что даже и у нее есть надежда, так как «в пятом послеатлантическом периоде познания о сверхчувственных мирах будут вливаться в человеческое сознание, и повторится то, что внес в развитие человечества третий период – египетско-халдейский. Тогда душа обычного человека еще напрямую воспринимала факты сверхчувственного мира».

Пока Софи тщетно пыталась вспомнить, кто такие халдеи, Даса сообщил собравшимся, что шестой послеатлантический период – это период развития России, и ведущую роль в нем сначала будет играть интеллигенция, которая в России уже сейчас существенно отличается от интеллектуалов западных стран и Америки. Интеллигент в России – это человек, пробужденный для духовной жизни. (Софи тут же поняла, что никак не может отнести себя к интеллигентам и даже немного загрустила от этого. Потом встряхнулась и напомнила себе: ну вот, Ирен – пробудилась, стала интеллигенткой, и что вышло?!).

В это время Даса почему-то перекинулся из России на Британские острова. Это тоже, в свете дел Веры и компании, показалось Софи интересным.

Оказалось, что «кольцо заговоров, которое начинается в Лондоне, тянется по Западной Европе, идет в южную, в балканские страны и заканчивается в Петербурге (Софи попыталась вообразить себе кольцо, расположенное на географической карте описанным образом, но потерпела поражение. В кольцо непременно попадала неупомянутая Дасой мусульманская Турция, арабы и прикаспийские кочевники. Потом на память почему-то пришло «кольцо Нибелунгов», и соответствующая музыка из оперы Вагнера).

«В англо-саксах заключен ведущий элемент пятой послеатлантической эпохи (Недолго вам осталось радоваться, – вспомнила Софи. – Мы – следующие!). Услышанное именно в оккультной области может прояснить бесконечно многое, что происходит в обычном мире. Миссия британского народа заключается в распространении по всей земле коммерциально-индустриальной универсальной монархии. Позади распространения материальной культуры действуют оккультные импульсы.»

После этого, леденящего кровь «непробужденных», утверждения Даса снова вспомнил про Россию.

«Если учреждается британская коммерция, то должен быть создан относящийся сюда русский полюс. Эти две области необходимы для создания циркуляции. Таким образом, задача англо-саксонских оккультных братств: создать противоположность между британской индустриальной империей и тем, что выявляется из русского элемента одновременно с происходящей на основании спиритуальных задатков подготовкой шестой послеатлантической эпохи.

Противополюс в лице будущих русских, которые, конечно же, еще менее, чем сегодня, будут склонны заниматься бездуховной коммерцией…

(«Это отчего же?! – мысленно возмутилась Софи и взглядом просверлила затылок Ряжского, как будто ожидая от него противостояния Дасе. – Я многих уже и теперь знала и знаю, которые вполне склонны и способны. А уж к шестой послеатлантической…»)

Если в мире не получат распространения духовные импульсы, то мы будем иметь с Запада только экономические истины. («И то неплохо! – вздохнула про себя Софи. – С паршивой овцы хоть шерсти клок…»)

Изначальное знание постепенно угасло, усилилась зависимость от территории. Англосаксы воображают в себе миссию мирового господства.

Но есть еще и социальный вопрос, о котором вы все знаете. Он существует сегодня в виде всемирно-исторического импульса, и никто уже не может закрывать глаза и отрицать его существование. Великие социальные импульсы, живущие в современном человечестве (особенно в пролетариате), частично перехвачены марксизмом и тем самым фальсифицированы, – это, в сущности, самые спиритуальные силы души, но повернутые материалистически («Эх, надо было Олю Камышеву с собой взять, – подумала Софи. – Она бы прямо сейчас ему и сказала!») Оккультисты Запада больше уже не справляются с социальными импульсами европейского человечества. В их среде зреет мысль создать поле для эксперимента, где должны быть изжиты и доведены ad absurdum социальные импульсы, являющиеся, с их точки зрения, лишь утопией. Этим полем для эксперимента видятся для них славянские страны. Западный мир не предназначен для разрушения его социалистическими экспериментами, – так они рассуждают. – для этого существует восточный мир. А потом западный мир будут защищать, указывая на восток: вот, мол, к чему приводит социализм, когда он распространяется так, как это нежелательно для западного мира! Тем самым хотят вызвать антипатию ко всем социальным движениям и идеалам.