Сил нет совсем. Ни моральных, ни физических.

Эмин

Никогда не замечал, как медленно может тянуться время. Оно словно замедляется, становясь тягучим, монотонным, невыносимым. Кажется, я уже вечность сижу в своём кабинете в ожидании звонка.

Почему так долго, мать их!

Я заплатил не маленькие деньги за скорость.

Сжимаю голову руками, стискивая ее, чтобы унять головную боль.

Хватаю телефон, набираю номер клиники. Это нежеланный ребёнок, возможно, не мой. Да простит меня Всевышний, мне хочется, чтобы он был не мой. Клянусь, не обижу Ингу, слова, сука, не скажу. Мне уже глубоко по хрену, с кем она трахалась, хоть со всем городом. Я даже откуплюсь деньгами, чтобы ребенок ни в чем не нуждался. Только пусть он будет не мой.

Этот ребенок – удар даже не по мне. Это удар по Алине. Я только сейчас понял, насколько ей больно. Наверное, потому что только недавно стал ее чувствовать на каком-то другом уровне. Дело даже не в сексе. Меня перекрывает от близости с ней. Кто бы мог подумать, что меня добьет маленькая, наивная, неопытная девушка. Дело в ее запахе, нежности кожи, взгляде, голосе. Алина – что-то очень хрупкое, нежное, чистое и невинное в моей жизни. У меня никогда не было души, она атрофировалась, я был душевным инвалидом. И вдруг душа появилась в образе Алины. Не просто появилась, а въелась в меня, отравляя все тело, потекла по венам и стала со мной одним целым. Трусливо боюсь признаться в этом даже самому себе, не то что ей. Словно пытаясь не показать свою слабость и не упасть в ноги женщине.

И меня происходящее восхитило, я проникся этим чувством. Впервые ощутил, что в моей жизни появилось что-то настоящее. То, что приводит в восторг и вызывает щемящую боль в грудной клетке. Не смог с Алиной, как с сотнями других женщин: грубо, резко, категорично. Хотел, но не мог. Да, я воспитывал ее под себя. Да, приручал. Да, где-то давил, но мягко, чтобы больше не сломать, не разбить этот хрупкий сосуд.

— Добрый вечер, как состояние ребенка?

Меня узнают по голосу.

— Добрый, уже лучше. Не переживаете, выходим. И не таких вытаскивали. Хорошая, красивая у вас девочка. Покричала нам недавно, поругалась. Завтра переведем ее к маме.

— Хорошо. Спасибо, — скидываю звонок.

Я чудовище, но нет у меня никаких чувств к этому ребёнку. Как бы цинично и ужасно это ни звучало, даже если он мой. Ребенок от нелюбимой женщины, нежеланный ребёнок, вызывает только чувство ответственности. Полагается беспокоиться о детях и давать все самое лучшее. И я дам ей все, но в финансовом плане. В душевном…

Что вы хотели от душевного инвалида?

Моя душа принадлежит жене, и там нет места этому ребенку.

Поднимаюсь с места, прохожусь по комнате, распахиваю окно, впуская холодный воздух. Дышу, глотая кислород. Наливаю себе очередную порцию виски, выпиваю залпом. Опьянения не чувствую совсем, только нарастающую головную боль.

Это жизнь. Так сложилось. Ребенок уже есть, он не виновен в том, что я выбрал не ту женщину. Что приручил ее и не рассмотрел в ней той алчности. Я готов принять своего ребёнка. Но его не готова принять Алина. Еще несколько месяцев назад меня бы это не беспокоило. А сейчас… Сейчас что-то сломалось внутри меня.

На столе вибрирует телефон, хватаю его, понимая, что это из клиники.

— Да!

— Результаты теста отправлены на вашу почту. За бумажным сертификатом можете зайти завтра.

— Хорошо. Спасибо, — скидываю звонок.

Открываю ноутбук, вхожу в почту и зависаю на минуту. Снова наполняю бокал виски, выпиваю, не морщась, голодный желудок обжигает. Зажмуриваюсь, на секунду.

Открываю письмо.

Меня догоняет алкоголь, перед глазами пляшут цифры и термины.

«Вероятность отцовства – 99,9997%. Вероятность отцовства подтверждена».

Захлопываю ноутбук.

Это моя дочь.

Наливаю еще виски и жадно глотаю.

Откидываюсь в кресле.

Я не ошибаюсь в женщинах. Инга не настолько глупа, чтобы изменять мне. Она очень любила свое место в моей жизни. Это все мне за грехи и за пренебрежением женщинами, как личностями.

Встаю с кресла, выхожу из кабинета, поднимаюсь на второй этаж. Прохожу в спальню. Алина сидит в кресле, кутаясь в плед и смотря в окно. Она не разговаривает со мной уже почти сутки. У ее отца положительная динамика. Он пришел в себя, но еще овощ. Шансов на полное восстановление нет. Алимов еще поживет, но уже неполноценно. Не чувствую вины. Он хотел подставить меня, но я его опередил. Таковы законы бизнеса, нужно всегда рассчитывать ходы. Если не откусишь голову первый, то ее откусят тебе. Но это все не имеет значения, если в глазах Алины я чудовище.

Мне всегда было глубоко плевать, кого во мне видят другие. Страх – самый лучший инструмент управлением людьми. Но с Алиной что-то пошло не так. Я хочу от нее большего. Эгоистично, очень много. Все.

— Поужинай со мной.

Надо, наверное, найти какие-то слова; они, определённо, есть. Быть мягче, сказать, что она стала для меня много значить. В чем-то раскаяться, убедить, донести до нее, кто она в моей жизни, но я так не умею.

Алина не реагирует, продолжая смотреть в окно и делая вид, что меня нет.

— Алина! — срываюсь, повышая голос. Девочка вздрагивает. Да, я пьян и не контролирую себя. Никогда не повышал на нее голос, я умел убеждать словами, взглядом.

— Я не хочу есть, — отрешённо отвечает она, кутаясь в плед и прячась от меня.

— Ты с утра не ела, и я тоже, — стараюсь контролировать голос. — Пойдём, — протягиваю руку. Иди ко мне, малышка. Не накаляй меня еще больше. Понимаю, что она не виновата, но меня взрывает, распирает от эмоций. Будь покорна, как раньше, и все встанет на свои места. Я все решу, я дам тебе все, что хочешь. Только не забирай у меня душу.

— Нет. Я не хочу, — как заведённая, повторяет она.

— А чего ты хочешь? — вкрадчиво интересуюсь я.

— Отпусти меня.

— Куда отпустить?

— Не знаю. Освободи меня от этого брака. Дай развод.

Зажмуриваюсь, пытаясь остаться адекватным.

— Нет, — на выдохе произношу я. Сколько раз мне нужно сказать ей «нет», чтобы она поняла, что принадлежит мне и назад дороги нет.

— Наш брак не имеет больше смысла, — добивает она меня, не оставляя шансов на вменяемый диалог.

— Наш брак – он уже не просто на бумаге, он гораздо глубже. И я не могу тебя отпустить.

Она молчит. Прикрывает глаза, пряча от меня свой невероятно глубокий взгляд, в котором я, похоже, утонул.

— Иди ко мне! — хватаю ее за руки, поднимая с кресла, срывая к чертовой матери плед, за которым она прячется. Меня вдруг сковывает пониманием, что я ее теряю. Я так долго ее приручал, что не могу этого допустить. Алкоголь внутри меня требует присвоить девочку, доказать, что она принадлежит мне, почувствовать. Ее тело всегда было моим, с первого раза, оно всегда мне сдавалась, оно чувствовало меня. Обхватываю ее затылок, дергаю на себя, впиваюсь в губы. Даже не целую, всасываю их, кусаю, зализываю укусы, ловя ее всхлипы. У нее очень сладкие губы, как наркотик, они отправляют меня, одурманивают, лишают разума. Мне кажется, я сошел с ума. Просто захлебнулся в ней, теряя себя, а вместе с этим и тормоза.

Срываю с нее домашнее платье, кажется, рву его, ничего не соображаю, это агония, слышу только треск. Прихожу в ярость оттого, что девочка не отвечает мне и даже не сопротивляется. Она как мертвая холодная кукла в моих руках.

Швыряю ее платье на пол, под ним только трусики. Трогаю ее тело, то грубо сжимаю, то ласкаю, чувствуя, как барабанит кровь в висках. Все, что я хочу сейчас, – это она. Я хочу, чтобы она отозвалась, ответила, мне нужно знать, что я ее не потерял. Мне нужно, чтобы она почувствовала, как мне дерьмово.

— Алина, девочка моя… Малышка… — шепчу ей, лихорадочно целуя ее губы, скулы, шею, плечи. — Ответь мне. Ты нужна мне сейчас.

Она действительно мне необходима в данный момент, как никогда, как глоток свежего воздуха. Иначе я задохнусь.