Сообщение прочитано. Ответа нет.

Снова прихожу в ярость. Зажмуриваюсь, гася в себе агрессию.

«Малыш, если ты сейчас не откроешь, мне придется выбить дверь. Я не уйду. Открой, пожалуйста. Я не трону тебя. Просто поговорим».

Задумываюсь… И добавляю: «Поговорим о разводе».

Естественно, о разводе не может быть и речи. Я иду на уловку.

Алина неглупая девочка и уже поняла, что развод будет, только когда я захочу. Нужно договариваться.

Через минуту тишины замок поворачивается, и дверь открывается. Умница. Хватаю за ручку, распахиваю шире, иду на Алину, она отступает, пропуская меня. Прохожу, закрываю за собой дверь. Ключи в замке. Замечательно. Запираюсь, пряча ключи в своем кармане, замечаю еще одни запасные ключи на вешалке, снимаю и тоже прячу. Я не уйду, но с нее станется убежать. Мы будем наедине в замкнутом пространстве, пока окончательно все не решим.

Алина растеряна. Такая домашняя, в длинной футболке до колен, с рисунком ярких звезд. По-женски трогательная, уязвимая, нежная. Босая, ножки голые, под футболкой только трусики и больше ничего, соски выделяются через тонкую ткань… От этого вида становится жарко.

Мать вашу!

Я очень голодный.

Девочка сжимается, обнимая себя руками, прикрываясь, поскольку сейчас я не могу, да и не хочу скрывать своих желаний.

— Что ты делаешь? Ты обещал просто поговорить, обсудить развод.

— Я обещал, и мы будем говорить, без возможности уйти от ответа, — отталкиваюсь от двери, разуваюсь, снимаю пиджак, прохожу мимо в гостиную. Это, в общем, вся квартира в одной комнате. Квартира-студия, разделенная на зоны. Маленькая, но уютная. Вместо кровати большой диван с множеством подушек, встроенный шкаф-купе, ковер на полу, полки с безделушками, кресло возле лоджии. Кухню отделяет стойка с высокими стульями, заменяя обеденный стол. Тесно. Но для нашей ситуации самое то. Максимально близко и замкнуто. Убежать не получится. Придётся выворачивать душу наизнанку, обнажаться и раскрываться, вырывая ее любовь.

— Эмин, твой адвокат намеренно тормозит развод.

Ее растерянность проходит, и Алина снова начинает один и тот же уже осточертевший мне разговор. Решительная, вынимает из шкафа длинную кофту, натягивая на себя, запахиваясь, прикрываясь от моего голодного взгляда. За это время я мог трахнуть кучу шлюх, элитных и профессиональных, чтобы смогли удовлетворить все мои потребности. Но нет, меня отвращает только мысль о других женщинах. Я снова эгоистично хочу только жену.

— Намеренно? — ухмыляюсь я, прохожусь по комнате и сажусь в кресло, устало откидываясь на спинку, наблюдая за Алиной. Давно вот так не смотрел на нее, в домашней спокойной обстановке. — Ну что ты, малыш, мой адвокат тут ни при чем, — развожу руками. — Так складываются обстоятельства.

— Какие обстоятельства? Ты издеваешься надо мной?

— Дело во мне, я не могу дать тебе развод. Прости, что разочаровываю. И это ты, жестокая девочка, издеваешься надо мной.

— И как же? — распахивает глаза, идет в сторону кухни и ставит чайник.

— Ты закрылась от меня, выстроила стену, которую невозможно разрушить. Нет, я могу сломать ее до самого основания. Только тебе не понравится, это еще больше нас отдалит. Поэтому разрушь эту стену сама.

— Все ясно, Эмин, — вздыхает она, словно я ее уже утомил. — Никакого диалога о разводе не будет. Зачем ты приехал и запер нас? Все равно ничего не изменится.

Такая категоричная, что мне трудно удержать себя в руках. Прикрываю глаза, откидывая голову. Дышу глубже. Рядом с ней меня не душит; дышать, определенно, легче.

— Ты ужинала? Я с утра практически ничего не ел.

— Прости, не рассчитывала на гостей. Отдай мне ключи от квартиры.

— А я не гость, — игнорирую ее просьбу про ключи.

Беру свой телефон, набираю номер ее любимого ресторана.

— Добрый вечер, можно нам доставку ужина? Стейк из телятины с острым соусом и стейк из лосося. — Алина любит красную рыбу. — На гарнир: овощи гриль и грибы в вашем фирменном соусе. — И грибы она тоже любит. — Бутылку «Шардоне». Десерт? — перевожу взгляд на Алину, но она демонстративно отворачивается. Вот ты какая. — Да, девушка, крем-чиз с ягодами. — Мы ели этот десерт в Турции, помнится, Алине очень понравилось. Только, как там, сегодня его попробовать не получится. Не думаю, что она позволит. Стена еще слишком крепкая.

— Эмин… — глубоко вздыхает. — Зачем это все?

Тоже втягиваю воздух, поднимаюсь на ноги и иду к Алине. Девочка отступает, словно я могу причинить ей вред. Кухня маленькая, она не успевает сбежать, я отрезаю девочке все путь. Алина вжимается в холодильник спиной, когда я упираюсь руками по обе стороны от ее головы.

— Отпусти, — пищит, упираясь ладонями в мою грудь. Давай, малыш, почувствуй мое сердце, оно под твоими ладонями.

— Разве я тебя держу, Алина? Я даже не касаюсь. Только дышу тобой.

Девочка прикрывает веки, пряча от меня глаза, дышит глубоко, прерывисто. И я не понимаю, страх это или тоже голод.

— Дай мне пару дней. Давай проведем их вместе в этой квартире, наедине. Мы ведь никогда не были настолько близко. Не посвящали время друг другу.

— Зачем? — шепотом спрашивает она.

— Давай на пару дней вычеркнем реальность, оставим все за порогом этой квартиры. Просто подышим друг другом. Поговорим. Если за пару дней ты захочешь развод, я тебе его дам, — понижаю голос, почти шепчу.

Иду ва-банк.

Все или ничего.

Но мне нужно от нее все.

Нет, я не собираюсь два дня стоять на коленях и целовать пол, по которому она ходила. Просто буду рядом. Если женщина не почувствует меня, значит, надо дать ей свободу. Плохо себе представляю, как буду ее отпускать… Но обещаю, ради пары дней наедине.

А она молчит, так и не открывая глаза.

— Алина, малышка… — веду носом по ее виску, глубоко втягиваю ее запах, прикасаюсь губами к волосам, аккуратно целую. Мое голодное тело хочет большего. Стоя, прямо возле этого холодильника, оказаться глубоко внутри нее, искусать эти упрямые губы, оставить отметины. И только потом уже любить, когда утолю первый голод. Сдерживаюсь. Всему свое время. Переламываю себя и свои животные желания.

— Ладно, хорошо, — сдаётся она, толкая меня в грудь.

Отступаю. Мне не хочется выпускать ее из рук, а ей – меня оттолкнуть. Неприятно. Задевает даже не самолюбия и эгоизм. Задевает что-то внутри в грудной клетке, причиняя ноющую боль и раздражение. Иду назад в кресло, падаю в него и откидываюсь на спинку. Прикрываю глаза, в сон клонит от усталости. Последнее время плохо сплю. Не хватает жены в постели. И это еще одно неожиданное открытие для меня. Раньше предпочитал спать один. Присутствие женщины в моей постели доставляло дискомфорт. С Алиной же все иначе. Я настолько привык к ней, что для спокойствия она нужна мне рядом.

Слышу, как Алина передвигается по комнате, чувствую ее запах и тепло, и накрывает умиротворением. Я точно знаю, что она рядом и не сбежит…

Не замечаю, как отключаюсь в кресле. Мне просто хорошо, хотя еще ничего не решено.

Эмин

— Эмин, — слышу своё имя ее голосом. — Эмин… — Глубоко вдыхаю, она где-то рядом. — Эмин! — прикасается ко мне. На инстинктах отключаю разум, хватаю Алину и сажаю себе на колени, сжимая талию. Распахиваю глаза, девочка гневно на меня смотрит, пытаясь оттолкнуть. Осматриваюсь, окунаясь в реальность. Я уснул в кресле… Отпускаю, нехотя разжимая руки. Я обещал не трогать. — Там доставка! — указывает глазами в сторону прихожей. Ах да, ужин. Ключи у меня. Поднимаюсь с кресла, иду в прихожую, забираю контейнеры с едой, расплачиваюсь и снова запираюсь, пряча ключи в кармане. Оставляю пакет с едой на стойке. — Накроешь на стол? — прошу я. Кивает. Пока Алина накрывает на стол, иду в ванную. Умываюсь, закатываю рукава рубашки, провожу рукой по волосам. Наши два дня пошли, и я не могу их проспать. Сложно идти на уступки и компромиссы, когда привык безжалостно присваивать. Ломать себя, оказывается, больно. Выхожу. Беру вино, открываю, наполняя наши бокалы. — Присаживайся, — указываю ей на высокий стул напротив меня. Ставлю перед ней бокал вина. Нет задачи напоить, есть желание снять напряжение. — Я не буду пить, — упрямо качает головой. — Это дополнение к ужину. Вино раскрывает вкус рыбы и мяса, — комментирую я. Алина молча отодвигает бокал, принимаясь есть. А я делаю пару глотков, чтобы отпустить свои мысли на волю и начать говорить. — Скажи мне, что именно тебя пугает? — В каком смысле? — Почему наш брак для тебя не может больше существовать? — Разве это не очевидно? — разводит руками. — И все же? — настаиваю я. — Наш брак был фиктивный. У тебя ребёнок от другой женщины. Но даже не это главное. — А что главное? — делаю глоток вина. Мне нужно вынести этот разговор. — Главное – это любовь. Ты не умеешь любить. И ты в этом не виноват. Этому нельзя научиться или заставить, это нужно чувствовать. И тогда можно преодолеть любые сложности, — шепчет она, отодвигая тарелку. Тоже отодвигаю тарелку, опускаю руки на стойку, сцепляя их в замок. — Ты же чуткая девочка? Можешь не просто слушать, а услышать? — понижаю голос, сглатываю. — Послушай меня, пожалуйста. Алина кивает. Хорошо. Она готова слушать. Теперь главное – найти слова. Но я решаю не подбирать их, не выдумывать и приукрашивать, а говорить так, как есть. Без прикрас. Она всегда любила во мне именно честность. Которой, по факту, не было. — Да, я женился на тебе по расчету. Честно? Договариваясь с твоим отцом, я даже не видел твоей фотографии. Нет, мне было важно, чтобы моя супруга была воспитанная, образованная и покорная девочка. Твой отец все это мне гарантировал. Как ты понимаешь, о любви не было и речи. Да и верность хранить я не собирался. Я так жил, я так привык и никогда не ставил женщин на первое место, не считался с их чувствами. Больно. Но это правда. Вот такая уродливая и некрасивая правда. Алина слушает внимательно, с интересом, уже сама ловя мой взгляд. — Потом, — усмехаюсь, потирая лицо. Беру бутылку, наполняю свой бокал и двигаю к Алине ее нетронутый. Без алкоголя это сложно принять. — Наше знакомство, первая встреча… Помню, как ты пыталась изобразить меркантильную овцу. Меня это позабавило. Ты плохая актриса, все эмоции налицо. Я считывал тебя, как открытую книгу. Алина улыбается, вспоминая тот момент, но прячет свои эмоции за глотком вина. — Помню, как отметил для себя твою чистую, уязвимую, настоящую красоту. Когда узнал, что Аслан тебя избил, увидел отметины на твоем теле, пришел в ярость. Наверное, именно в тот момент я тебя присвоил. Мне хотелось задавить твоего отца. Я запретил ему тебя трогать и решать за тебя. На свадьбе ты была прекрасна. Тебе невероятно идёт белый. Я был горд собой. Да, я заставил тебя сказать «да». Я чувствовал твое сопротивление и непринятие нашего брака. Но жажда денег и власти не оставили шансов. Тогда же, на свадьбе, я пришёл к выводу, что наш брак вполне реален. Ты можешь стать прекрасной супругой. Такой, какая мне нужна. В конце концов, все самые крепкие браки случаются по расчету. И даже тогда мной руководил эгоизм. Я просто увидел в тебе супругу, которая устроит меня. Выдыхаю, чокаюсь с ее бокалом. — Помнишь девушку, блондинку, которую увел Леван? — Да, ты сказал, что она не должна меня беспокоить, — кивает, отпивая еще немного вина. Такая спокойная сейчас, складывается иллюзия, что у нас все хорошо. — Это была Инга. Да, я всерьёз полагал, что можно разграничить жену и любовницу. Что смогу все это контролировать. Я сам виноват… Ингу я тоже сломал и приручил. Она была более гибкая, быстро втянулась в мою жизнь, играя по моим правилам. И в тот момент вышла из-под контроля. На следующий день после свадьбы я поехал к ней с намерением наказать за то, что смеет вмешиваться в другую мою реальность… — опускаю методы наказания. Алина явно не проникнется мной от таких откровений. — Наказать и порвать с ней. Но в тот день она сообщила мне, что беременна. Это ребенок был зачат до нашего брака и явно был спланирован заранее. Без моего желания. Я поражаюсь, насколько повезло Инге залететь, учитывая, что мы предохранялись. Алина сглатывает, сжимает губы и отворачивается от меня. Я взрослый мужчина, и, естественно, у меня были женщины и секс. Много женщин и много секса. Но слушать это о муже неприятно. Меня эгоистично радует тот факт, что ей неприятно. Это не безразличие. — Если честно, я надеялся, что ребенок не мой. Но в помощи и обеспечении Инге не мог отказать. Если дочь моя, то она не должна ни в чем нуждаться. Какой бы циник я ни был, совесть и воспитание не позволили отказаться от ребёнка. За все это время я ни разу не прикоснулся к Инге, о чувствах вообще нет речи. Она была просто сосудом, в котором рос мой ребёнок. Все. Так вышло. В этом есть моя вина. Нет, она полностью моя. Но я уже не могу отмотать время и все изменить… Ребёнок есть, он мой, и нужно научиться с этим жить. Не могу просто откупиться и сделать вид, что ее не существует. Аллах покарает. Он уже покарал, — запускаю в волосы руки, закрываю глаза. А теперь самое сложное. То, что я никогда не делал и не собирался. — За время нашего брака ты стала для меня больше, чем сделка, больше, чем выгодная и удобная жена, больше, чем просто жена. Разве тебе было плохо со мной последнее время? Молчит, даже не смотрит на меня. — Алина, просто посмотри мне в глаза и ответь. Ты же не умеешь лгать. Поворачивается. — Мне было хорошо с тобой, — выдыхает она. — Я, правда, научился чувствовать тебя. Боялся в этом признаться даже себе. Потом все закрутилось… Инсульт твоего отца, сложные преждевременные роды Инги, вскрылась моя неприглядная правда, ты, которая не готова ее принять. И меня сорвало. Я не мог тебя отпустить, приходил в ярость только от одной мысли, что тебя не будет рядом. Прости меня за ту ночь, за принуждение к сексу. Мне, чёрт побери, было важно почувствовать, что ты моя. Я добивался этого, как умел. Я душевный инвалид без тебя. И если мы разведёмся, то моя жизнь станет хуже. Вернись ко мне. Обещаю, тебя и нашу семью не обременит присутствие в моей жизни дочери. — Это же ребенок, Эмин, так нельзя говорить. Он не обуза и не обременение. Это маленькая девочка, человек, который нуждается в любви и заботе. — Алина, малыш, — не выдерживаю, беру ее за руки, сжимаю и, как идиот, радуюсь, что она не вырывается. — Я постараюсь дать дочери все. Но наш развод ничего не решит. Я не собираюсь делать всех несчастными и жертвовать всеми. Не принесет это счастья ни Инге, ни ребёнку, ни нам. Замолкаю, дышу, глотая воздух. Кажется, выжал из себя все силы. Оказывается, очень трудно выражать чувства. Как у людей это получается легко и непринуждённо? Но Алине мало, я снова что-то сделал неправильно. Она молча вырывает свои ладони из моих рук, поднимается с места и убирает со стола. Наблюдаю. Открывает шкаф, вынимает полотенце и уходит в ванную, запираясь. Я делаю все не так. Говорю не то, не могу донести до нее. И отпускать не хочу. Прохожусь по комнате, падаю на диван, зарываясь лицом в подушку. Пахнет моей женщиной. Очень сладко пахнет. Можно ворваться к ней в ванную и начать разговаривать телом. Убеждать поцелуями, признаваться в любви прикосновениями… Можно, но я лежу на месте и жду ее, как побитый пес. Все, я у ее ног. Я там, где всегда боялся оказаться. Но Алине мало.