Может, за прошедшие годы я стал более обычным, подумал я. Может это болезнь, которую я подхватил от Джона и Брента.

Нет. К сожалению, не всё так просто. Эта проблема сложнее и от того, она выглядела более пугающе.

Я пролистал журнал, просматривая снимки, когда из последней страницы выпал знакомый конверт. Внутри были мои оценки. Я раскрыл конверт и выложил сложенный листок бумаги. Моя средняя оценка в старших классах — три балла. Такая же в младших.

Я знал, что балл по английскому был выше среднего. Я неплохо умел писать.

Но на оценках это не отразилось.

У меня была тройка почти по всем предметам.

Меня окатило волной холода. Я выскочил из спальни, забежал на кухню, достал из холодильника бутылку пива и залпом её осушил. В квартире вновь стало очень тихо. Я стоял на кухне, склонившись над раковиной, и смотрел на дверцу холодильника.

Насколько далеко это зашло?

Я этого не знал, да и не хотел знать. Даже думать об этом не хотелось.

Снаружи темнело, солнце постепенно скрывалось за горизонтом, в квартире появились длинные тени, отбрасываемые мебелью в гостиной. Я включил на кухне свет. Со своего места я по оставшимся следам видел, где стоял диван. Я оглядел гостиную и внезапно почувствовал себя одиноким. Очень одиноким. Настолько одиноким, что захотелось заплакать.

Я решил было взять ещё одну бутылку и вообще напиться, но передумал.

Проводить вечер в квартире мне совершенно не хотелось.

Я вышел из дома и по шоссе Коста-Меса направился на юг. Лишь на полпути я осознал, куда ехал, но разворачиваться я не стал, хотя боль внутри только усилилась.

Шоссе закончилось, свернуло на бульвар Ньюпорт, и я оказался на пляже, на нашем пляже, припарковавшись неподалеку от пирса. Я вышел из машины и бесцельно направился сквозь толпу. По тротуару прогуливались девушки в бикини и крепкие парни, между ними катались роллеры.

И снова из «Студии Кафе» доносилась музыка, снова Сэнди Оуэн. Но на этот раз мелодия не казалась волшебно великолепной, наоборот, она звучала грустно и печально. Другая ночь — другой саундтрек.

Я посмотрел в сторону пирса, всмотрелся во тьму океана.

Я думал о Джейн и о том, с кем она сейчас.

В октябре Дерек вышел на пенсию.

На «отвальную» я идти не собирался — меня даже не пригласили — но я знал, когда она состоится. Об этом было написано в объявлении в столовой. В тот день я сказался больным.

Странно, но, когда он ушёл, я начал по нему скучать. То, что в кабинете рядом со мной кто-то находился, пусть даже такой, как Дерек, давало мне ощущение, что я не одинок, что я ещё как-то был связан с внешним миром. С его уходом в кабинете стало пусто.

Я стал переживать за себя, за отсутствие общения с другими людьми. Вечером в день увольнения Дерека я заметил, что всё это время провёл в полном молчании.

Для остальных всё было, как обычно. Никто ничего не заметил.

На следующий день я проснулся, приехал на работу, пообщался со Стюартом, подтвердил у клерка в «Дель Тако» заказ на обед, за весь день ни с кем не заговорил, вернулся домой, приготовил ужин, посмотрел телевизор и лёг спать. За весь день я произнес не более шести предложений: со Стюартом и с управляющим в «Дель Тако». И всё.

Нужно было что-то делать. Сменить работу, поменять личность, изменить жизнь.

Но я не мог.

Слово «обычный» не совсем подходило к моему состоянию. В какой-то момент так и было, но всё зашло гораздо глубже. Это слово стало слишком мягким. Больше подходило слово «невидимый» и именно так я себя и чувствовал.

Я был Невидимкой.

Именно так, с заглавной буквы «Н».

Я это заметил на следующий день, когда проходил мимо программистов, мимо Хоуп, Вирджинии и Лоис. Я со всеми поздоровался, но на меня совершенно не обратили внимания. Хоуп когда-то вела себя со мной наиболее приветливо, пробормотала что-то нечленораздельное, отдалённо похожее на приветствие.

Становилось всё хуже.

Я будто растворялся.

По пути домой я мчал, как сумасшедший, подрезал, мешал проехать другим, давил по тормозам, когда казалось, что позади кто-то ехал слишком близко. Мне в ответ сигналили и показывали средние пальцы.

Вот, теперь, меня заметили, думал я. Теперь я не невидимый. Эти люди знали, что я живой.

Я подрезал чернокожую женщину на «Саабе», та показала мне средний палец.

Я обогнал какого-то засранца на «Фольксвагене», тот что-то мне прокричал и я улыбнулся.

По средам и субботам я начал покупать лотерейные билеты, в эти дни обычно проводились розыгрыши. Согласно статье в одной газете, шансов выиграть у меня не было ни единого. Вероятность того, что в меня попадет молния выше, чем вероятность выиграть в лотерею, но в ней я видел единственный выход из ловушки, в которой оказывался на работе. Каждый вечер в среду и субботу я садился перед телевизором и смотрел, как в стеклянную вазу вылетают белые шарики с цифрами. Я не просто надеялся на победу, я был в ней абсолютно уверен. Я начал придумывать в голове различные сценарии того, как распоряжусь внезапно свалившимся богатством. Во-первых, я кое-что устрою на работе. Я найму кого-нибудь, кто вывалит на стол Бэнкса тонну коровьего дерьма. Я найму бандита, который заставит Стюарта танцевать голым под «Whole Lotta Love» группы «Led Zeppelin». Я буду материться в систему общего оповещения компании, пока охрана не выкинет меня на улицу.

После этого я свалю нахрен из Калифорнии. Куда я направлюсь, я не знал, конечный пункт назначения я не придумал. Но я совершенно точно хотел убраться отсюда. Это место постоянно напоминало мне о том, что всё в моей жизни шло не так, и я был намерен перебраться куда-нибудь ещё, на новое место.

Хоть какой-то план.

Но каждые четверг и понедельник, после проведения лотереи и соотнесения выпавших цифр с теми, что были у меня в билете, я неизбежно возвращался к работе, будучи беднее на доллар и находясь в расстроенных чувствах из-за того, что все мои планы полетели коту под хвост.

В один из таких понедельников я нашёл коллективное фото, которое кто-то выронил около лифта. Это был большой снимок, на котором был запечатлён, по-видимому, отдел тестирования и сделан он был где-то в 1960-е. У мужчин были длинные бакенбарды и широкие галстуки, женщины были одеты либо в короткие юбки, либо в брючные костюмы. К своему удивлению, кое-кого я узнал. Я увидел длинноволосую молодую девушку, которая стала коротко стриженной пожилой женщиной, увидел спокойных мужчин, чьи лица со временем огрубели от того, что они постоянно хмурились. Это различие так сильно бросалось в глаза, было настолько очевидным, что создавалось впечатление, будто я смотрю фильм ужасов, где люди стареют за пару мгновений. Ещё никогда прежде я не сталкивался со столь сильным влиянием времени.

Это как Скрудж встречал Дух Будущего Рождества. В этом фото я видел своё настоящее и будущее среди зачерствевших лиц коллег.

Я вернулся к себе, шокированный немного сильнее, чем хотел бы сам признать. На столе я обнаружил стопку бумаги и записку от Стюарта со словами: «Проверь «Порядок утилизации». Срок: завтра, 8:00».

«8:00» было подчёркнуто.

Дважды.

Вздохнув, я принялся разбирать бумаги. Весь следующий час я провёл, читая записи и сверяя их с заметками, которые требовал вставить Стюарт. Я вёл записи, вносил черновые поправки к первоначальным документам, затем отнёс всё это к стенографистам. Я улыбнулся Лоис и Вирджинии, поздоровался, но они меня проигнорировали и я молча отправился к компьютерному терминалу.

Я включил компьютер, вставил дискету и уже было собрался напечатать первое предложение, как остановился. Не знаю, что на меня нашло, о чём я думал, но вместо обычного текста, я напечатал: «Сотрудник может быть утилизирован тремя способами: через повешение, с помощью удара током или путём введения смертельной инъекции».

Я перечитал написанное. В какое-то мгновение я чуть не стёр всё, что написал.