Танки и внедорожники проехали несколько метров и замерли. Никто не кричал, никто даже не разговаривал. Вероятно, все переговоры велись в радиоэфире, однако не звучало никаких сирен и сигналов тревоги. Шло время. 4 минуты. 5, затем 10. Не раздавалось ни звука, никто не двигался, даже сопровождавший колонну репортер признался, что понятия не имеет, что сейчас творится на блокпосту, но пообещал обязательно обо всём рассказать, как только что-нибудь станет известно.

Камера переключилась на Белый Дом, где находился другой репортер, освещавший марш Фелипе. Съёмочная группа успешно преодолела забор и теперь незаметно кралась по залитой лунный светом лужайке перед Белым Домом.

Внезапно трансляция вернулась на улицу, где солдаты открыли огонь по нашим людям.

Репортёр орал в микрофон, пытаясь описать происходящее, но получалось у него плохо.

Впрочем, мы всё видели сами.

Наше ополчение было просто разгромлено.

Даже будучи вооруженными и подготовленными наши войска ничего не смогли противопоставить лучшей армии мира.

Танки сделали по одному залпу, выстрелы ушли в «молоко», затем обе машины взорвались.

Сидевшие во внедорожниках бойцы разбежались по улице, стреляли в ответ по американским солдатам и по технике, но казалось ни в кого не попадали. Они начали падать один за другим — это работали армейские снайперы. Вскоре оставшиеся побросали оружие и побежали.

Репортер с оператором тоже решили ретироваться.

На несколько секунд картинка на экране погасла.

Затем снова вернулась трансляция из Белого Дома, где сотрудники Секретной службы — такие же безликие и неприметные люди, как и мы сами — бились на лужайке с гвардией Фелипе. На центральном фасаде ярко горели все прожекторы. Томпсонский репортёр сообщил, что, несмотря на отступление, один из людей Фелипе включил сигнал тревоги, чем и привлёк к себе внимание охраны президента.

Одного из наших застрелили, когда он пытался перелезть через забор.

Господи, лишь бы не Фелипе, взмолился я.

Я увидел бегущего Фелипе. Я узнал его по манере передвигаться и жестикуляции. Он вытянулся, схватился за решетку забора и перелез через него. Послышалась стрельба, но если стрелявшие и целились в него, они промахнулись. Фелипе продолжал бежать по газону в сторону съёмочной группы.

Экран снова погас.

— Мы потеряли связь, — сообщил находившийся в Томпсоне Глен Джонстон.

Я принялся переключать каналы в надежде увидеть спецвыпуски новостей, ведь нападение на Белый Дом и покушение на жизнь президента однозначно должно стать главным событием для всех телеканалов. Однако по всем каналам шли обычные сериалы и полицейские драмы.

Я остановился на CNN и целый час смотрел только их. Ничего. Я дождался одиннадцатичасового выпуска новостей и переключался между АВС, CBS и NBC.

О нападении сообщили по АВС. 30 секунд съемки перед самой рекламой: снимок Белого Дома с удобной позиции через улицу, убегающий с группой товарищей Фелипе, их преследуют люди в костюмах. Внизу кадра было сообщение: «Секретная служба предотвратила проникновение на территорию Белого Дома группы неустановленных лиц».

Затем пошла реклама душевых кабинок.

Мы с Джейн молча сидели в полном молчании и смотрели рекламу. Что это такое? Такая подготовка, столько тренировок и это всё? Из Томпсона в субботу на танках и внедорожниках выехало почти две сотни людей, дабы совершить переворот.

И всё, чего они добились это короткий репортаж перед рекламой.

Я выключил телевизор и забрался в кровать. Впервые в жизни я осознал, насколько же жалкими выглядели все наши потуги. Фелипе собрал вооруженный отряд, разработал чёткий план и всё это обернулось пшиком.

Более чем пшиком.

Я гадал, сколько ополченцев погибло. Сколько взяли в плен.

Через неделю в сопровождении жалких остатков своей армии Фелипе вернулся в Томпсон. Он был подавлен и унижен.

Правительство даже не попыталось их наказать. Не было инициировано никакого расследования или преследования.

Погибло 153 человека.

Мы были готовы встретить Фелипе как героя, но он прекрасно осознавал свой провал и всю смехотворность придуманного плана, поэтому скрылся с глаз долой и пропал из виду.

Глен Джонстон решил провести специальный эфир, устроить интервью с Фелипе, расспросить его о произошедшем, но тот впервые на моей памяти отказался появляться на людях.

Больше по телевизору я его не видел.

Наступил новый год. Мы с Джейн решили завести ребенка, она выбросила противозачаточные, и мы приступили к осуществлению нашего плана. Она хотела проконсультироваться с врачом, но я её отговорил и убедил продолжать попытки. Мне казалось, что дело во мне, но выяснять наверняка я не желал.

Когда я закончил колледж и только получил работу в «Автоматическом интерфейсе», мне казалось, всё только начинается, что впереди у меня вся жизнь. Теперь же ход времени ускорился. Скоро мне будет тридцать. Затем сорок. Я стану стариком. Потом умру. Правду говорят: жизнь коротка.

Но, что я делала всю свою жизнь? И зачем? Изменился ли мир из-за моего в нём присутствия? Или смысл в том, что никакого смысла нет, что мы существуем лишь здесь и сейчас и почему бы не жить в полную силу, пока есть такая возможность?

Ответа я не знал, да видимо никогда и не узнаю.

После работы к нам зашёл Джеймс, и Джейн пригласила его остаться на ужин. Поужинав, мы с ним сидели на заднем крыльце и предавались воспоминаниям. Я вспомнил, как вся наша группа отправилась в суд и мы рассмеялись.

— Никогда не забуду рожу судьи, когда ты крикнул «Сосни хуйца!».

Я так сильно смеялся, что из глаз потекли слёзы. Пришлось даже вытереть глаза ладонью.

— А помнишь Бастера? Как он постоянно орал «Пиздюк!».

Мы продолжали хохотать, но в нашем смехе слышалась печаль, ведь я вспомнил Бастера. Я вспомнил, как он смотрел на нас в «Старом городе» в «Фэмилилэнде», когда со всех сторон к нему бежали «серые костюмы».

Мы перестали смеяться и молча смотрели на звёзды. Над нами висело ночное аризонское небо, сквозь дымку Млечного пути были видны самые главные созвездия.

— Вы там не уснули? — спросила из кухни Джейн. — Так тихо стало.

— Просто задумались, — отозвался я.

Джеймс откинулся в кресле.

— Ты здесь счастлив? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Я тут слышал, что где-то есть место — целая страна Невидимок.

Я хмыкнул.

— Атлантида или Пацифида[19]?

— Я серьезно. — Его голос стал задумчивым. — Там мы могли бы обрести свободу. Настоящую свободу. Не быть рабами корпорации «Томпсон». Мне иногда кажется, что здесь мы нечто вроде питомцев, дрессированных зверюшек, которые раз за разом делают то, что им говорят.

Я молчал. Его чувства были мне прекрасно известны.

— Я тоже слышал об этом месте, — ответил я. — Это в Айове.

— А я слышал, что это целая страна. Где-то в Тихом океане, между Гавайями и Австралией.

Из дома донёсся грохот посуды.

— Я подумываю уехать, — сказал Джеймс. — Меня тут ничто не держит. Кажется, будто здесь я впустую трачу время. Хочу попробовать найти эту страну. — Он немного помолчал. — Подумал, может, ты отправишься со мной.

Какая-то часть меня очень этого хотела. Какая-то часть меня скучала по приключениям в пути. Какая-то часть меня тоже чувствовала себя в Томпсоне ущемленной. Но Джейн здесь нравилось. А я любил Джейн. И я никогда не стану делать что-то такое, что разрушило бы наши отношения.

И мне отчасти тоже тут нравилось.

Я попытался обратить разговор в шутку.

— Ты просто ещё бабу себе здесь не нашел.

Джеймс важно кивнул.

— И поэтому тоже.

Я медленно помотал головой.

— Я не могу поехать. Теперь я живу здесь. Мой дом тут.

Он кивнул, будто иного ответа и не ждал.

— Других спрашивал?

— Нет, но спрошу.

— Тебе ведь всё равно тут нравится, правда? — Я взглянул на Джеймса. — Я знаю, что ты думаешь об этом месте, но тебе же тут нравится.