Он упал, ударился головой о дверной косяк, и с его лба потекла ещё одна струя крови. Он умирал, но умирал медленно, продолжая бороться. Если бы он оказался шустрее, а я, наоборот, медленнее, он мог бы выбить нож и всё бы закончилось.

Он ударил меня по яйцам, я пошатнулся и осел на унитаз. Я тут же подался вперед и ударил его ножом в лицо.

Стюарт начал биться в конвульсиях, но через несколько секунд затих.

Я вытащил нож из его ноздри. Вместе с лезвием на мои ботинки вытекла кровь и какие-то серые сгустки.

Как я буду объясняться в магазине? — пришёл мне на ум идиотский вопрос.

Я выпрямился, оторвал кусок туалетной бумаги и обтёр лезвие. Я переступил через тело Стюарта и закрыл за собой дверь в кабинку. В просвет внизу выглядывала его голова и рука, другая лежала на соседнем писсуаре, но мне было плевать. У меня не было возможности ни спрятать тело, ни хотя бы смыть кровь.

Я ничего не чувствовал. Ни вины, ни страха, ни паники, ни возбуждения. Ничего. Вероятно, я переживал некое подобие шока, но ничего подобного я тоже не ощущал. Я мыслил совершенно чётко, мой разум был чист.

Всё произошло не так, как я хотел, но я всё же старался придерживаться плана. Я вышел из туалета, прошёл по коридору к лифту, затем через фойе на улицу, но свою машину я не нашёл. Я оказался у обочины шоссе и смотрел на проезжавшие мимо машины. Видимо, моё состояние оказалось несколько хуже, чем я думал.

Затем меня накрыло.

Я начал дрожать и выронил нож. Глаза залили слёзы, я ничего не видел. Я всё ещё чувствовал, как лезвие ножа прорезало плоть и рёбра, чувствовал, как рука затыкала ему рот, как он бился и рвался на свободу. Смогу ли я когда-нибудь стереть всё это из памяти?

Я медленно побрёл вдоль дороги. Наверное, в этом наряде я выглядел, как полный идиот, но в данный момент мой внешний вид был последним, о чём я переживал.

Я убил человека. Отнял у него жизнь.

Я вдруг понял, что не знал ничего, чем Стюарт занимался помимо работы. Был ли он женат? Была ли у него семья? Ждали ли его каждый день к ужину малолетние сын и дочь? Я испытывал жуткое чувство вины, а за ней меня накрыло ощущение, оказавшееся намного хуже депрессии. Сила и воля, наполнявшие меня в момент убийства, утекли, их заменили усталость и отчаяние.

Что же я натворил?

За спиной послышались сирены.

Полиция.

— Боб!

Я обернулся.

И увидел, как ко мне по тротуару бежал тот самый человек с пронзительным взглядом.

Мной мгновенно овладела паника, я испугался и хотел побежать, но даже не шелохнулся. Я повернулся лицом к нему.

Подбегая ко мне, он замедлил шаг и ухмыльнулся.

— Ты же его убил, да?

Я попытался сделать каменное лицо, скрыть тревогу.

— Кого?

— Своего начальника.

— Не понимаю, о чём вы говорите.

— Нет, понимаешь, Боб. Ты прекрасно всё понимаешь.

— Нет, не понимаю. Откуда вы знаете, как меня зовут?

Он рассмеялся, но в его смехе не было ни намёка на веселье.

— Да, ладно. Ты же в курсе, что я следил за тобой. И ты знаешь, зачем.

— Нет, не знаю.

— Ты прошёл обряд посвящения. Ты принят.

Вернулся страх. Внезапно я пожалел, что выронил нож.

— Принят?

— Ты — один из нас.

В этот момент, перед моими глазами как будто сама собой решилась сложная математическая задача.

— Ты — Невидимка, — сказал я.

Он кивнул.

— Только я предпочитаю называть себя террористом. Ужасом Простых Людей.

Меня наполняли странные ощущения, каких я никогда прежде не испытывал. Я не понимал, хорошо это или плохо.

— И… много вас таких?

Он снова рассмеялся.

— О, да. Нас таких много. — Он сделал ударение на слове «нас».

— Но…

— Мы хотим, чтобы ты к нам присоединился. — Он подошёл ближе. — Отныне ты свободен. Ты разорвал связи с этим миром. Теперь ты часть нашего. Ты никогда не был одним из них, но решил, что сможешь играть по их правилам. Теперь ты понимаешь, что не можешь. Тебя никто не знает, о тебе никто не вспоминает. Ты можешь делать всё, что пожелаешь. — Его острый взгляд вперился прямо в меня. — Мы все сделали одно и то же. Сделали то же, что и ты. Я убил своего начальника и его начальника. Мне казалось, я остался совсем один… но я понял, что это не так. Я нашёл других. И я решил, что мы должны объединиться. Когда я впервые увидел тебя в «Саут Кост Плаза», я понял — ты такой же, как мы. Но ты находился в поиске. Ты искал себя. Поэтому я ждал.

— Ты меня даже не знаешь.

— Я знаю тебя. Знаю, что ты любишь есть, знаю, что любишь носить. Я всё о тебе знаю. А ты знаешь всё обо мне.

— За исключением имени.

— Фелипе. — Он снова ухмыльнулся. — Вот, теперь ты знаешь всё.

Он был прав. Так и есть. Я стоял, смотрел на него, и во мне поселилось странное, но очень приятное чувство.

— Так, ты с нами? — спросил он.

Я посмотрел назад, на блестящий на солнце фасад здания «Автоматического интерфейса» и медленно кивнул.

— Да, я с вами, — ответил я.

Фелипе вскинул кулак.

— Да! — Его улыбка стала ещё шире. — Отныне ты — охотник, а не жертва. И ты не пожалеешь. — Он расставил руки. — Этот город — наш! — воскликнул он.

Никакого чувства вины я не испытывал. Странное ощущение. Не считая легкого угрызения совести, я не чувствовал за собой никакой вины за содеянное. Однако я хотел, я пытался. Я даже пробовал анализировать причины. Убийство — это плохо. Так меня учили с самого детства. Ни один человек не имеет права отнимать жизнь у другого. Так поступать… нельзя.

Так, почему я ничего не чувствовал?

Наверное, несмотря на неприятие убийства, глубоко в душе я считал, что Стюарт это заслужил. Почему я так решил, откуда взялось это высокомерное отношение к чужой жизни, я объяснить не мог. Это было какое-то иррациональное, подспудное ощущение, и какие бы разумные аргументы Фелипе бы ни приводил, что бы я сам ни думал, вскоре я пришёл к выводу, что я поступил правильно. Может, я поступил противозаконно, зато справедливо.

Законность и незаконность.

Применимы ли подобные термины ко мне?

Мне казалось, нет. Я начал думать, что действительно, как и сказал Фелипе, у меня на этой планете была какая-то цель, что моя анонимность — это не проклятие, а благословление, что я был защищен от привычной морали, которая управляла остальными. Я был совершенно обычным, говорил мне Фелипе, но именно это делало меня особенным, давало право поступать так, как не могли поступать другие люди, окружавшие меня.

Я был рождён Ужасом Простых Людей.

Ужас Простых Людей.

Занятная концепция. Очевидно, Фелипе долго её обдумывал. В первый же день он познакомил меня с остальными. Я всё ещё находился в шоковом состоянии, не до конца соображал, но Фелипе отвёл меня к машине и, следуя его указаниям, мы доехали до кофе-шопа «Деннис», что в округе Оранж. Остальные террористы уже находились там. Они сидели за двумя приставленными друг к другу столами, ни официанты, ни прочие посетители не обращали на них ровным счётом никакого внимания. Мы прошли к ним. Не считая Фелипе, я насчитал восемь человек. Все — мужчины. Четверо примерно нашего с Фелипе возраста. Троим на вид было за тридцать, и ещё один оказался стариком, возрастом глубоко за шестьдесят.

Я взглянул на них и вдруг понял, что поразило меня в Фелипе при первой встрече, что показалось знакомым. Он выглядел совсем как я. Они все были похожи на меня. Я не о физическом сходстве, одинаковых носах или цвете волос. У нас были одинаковые вкусы, предпочтения, привычки — всё это будто делало нас представителями одного вида. Среди нас только белые. Я это сразу отметил. Ни одного представителя нацменьшинств не было. Однако наше сходство состояло не только в принадлежности к одной расе.

Мы все — Невидимки.

Фелипе представил меня остальным.

— Вот человек, о котором я вам рассказывал, — сказал он, указывая на меня. — Вот тот, кого я готовил. Сегодня он, наконец, завалил своего начальника. Теперь он — один из нас.