Гонку выиграл Фелипе. По установленным правилам он имел право оставить «Мерседес» себе, но он решил бросить его на шоссе вместе с остальными машинами. Он выехал на пустую полосу, включил круиз-контроль и выпрыгнул из салона.

«Мерседес» немного проехал вперед, затем резко повернул вправо, подскочил на выбоине, врезался в отбойник и заглох. Мы ждали, что последует взрыв, но его не произошло.

— Всё, — сказал Фелипе. — Наигрались. Идём домой.

За предупреждающими огнями собралась огромная пробка, мы прошли мимо заграждений, между рядами сигналящих автомобилей и расселись по оставшимся машинам.

Домой мы возвращались в хорошем настроении.

Наше небольшое соревнование попало в местные новости, мы собрались в доме Фелипе и, когда по телевизору показали остовы разбитых машин, одобрительно закричали.

— Для полиции остаётся загадкой происхождение заградительных блоков и разбитых автомобилей, — сообщил репортёр.

Сидевшая сегодня с Доном Мэри улыбнулась.

— Круто. Очень круто! — воскликнула она.

Я добросовестно записал репортаж.

Мужчина-репортёр выдал какую-то остроту насчёт разбитых машин и начался прогноз погоды.

Остальные террористы принялись воодушевлённо обсуждать гонку и репортаж, а я молча сидел с пультом от видеомагнитофона в руке и смотрел прогноз погоды. Никакой мы не Ужас Простых Людей, понял я. Мы не благородные романтики. Мы ничего не значим. Мы лишь кучка жалких анонимов, отчаянно пытающихся любыми способами обратить на себя внимание, оставить след в этом мире.

Мы просто клоуны. Забавное дополнение к вечерним новостям.

Осознание этого факта оказалось очень неожиданным, я совершенно не был к нему готов. Я совсем не задумывался обо всех этих террористических делах. Я принял доводы Фелипе и, как и он, считал, что то, чем мы занимались было настоящим, правильным, стоящим наших усилий. Я никогда не переставал анализировать нашу ситуацию в целом. Но сейчас я впервые оглянулся, посмотрел на то, что мы натворили и понял, насколько же это всё ничтожно, насколько жалкими и никчёмными мы были в своей мании величия.

Фелипе злился на то, кем он был, и этот гнев вёл его, питал его страсть, вынуждал что-то сделать со своей жизнью. Но остальные этой энергией не обладали. Я в том числе. Может, поначалу я и злился на себя, но уже давно не испытывал ничего подобного. К тому же, удовольствие, получаемое от наших акций, тоже давно уже поблекло.

В чём смысл всего этого?

Я выключил магнитофон, убрал кассету в коробку и вернулся к себе. Там я долго стоял под горячим душем, затем накинул халат и прошёл в спальню, где меня уже ждала одетая в одни лишь шёлковые трусики Мэри.

— Не сегодня, — устало сказал я.

— Я хочу тебя, — в её голосе была слышна фальшивая похоть.

Я вздохнул и скинул халат.

— Ладно.

Я лёг на кровать рядом с ней, она села сверху и принялась меня целовать.

Вдруг я почувствовал, что на кровати появился кто-то ещё и взял мой член в руки.

В грубые мужские руки.

Я дернулся. Мне было противно. Я понимал, что должен был быть более раскрепощён, но мне этого совершенно не хотелось.

Я почувствовал, как мой член оказался во рту.

Я лежал, прижатый Мэри, та обхватила меня руками и ногами, не позволяя вырваться.

Послышался сдавленный мужской стон, и я вдруг понял, что с той стороны надо мной «трудился» Фелипе.

Охваченный глубоким мрачным отчаянием, я закрыл глаза.

Я думал о Джейн.

Фелипе вытащил мой член изо рта, на него села Мэри и сильнее обхватила меня. Давление всё нарастало и нарастало, затем хватка ослабла и она, шумно выдохнув, завалилась на меня.

Только тогда я смог скатиться с кровати. Чувствовал я себя как никогда ужасно. Я ненавидел Фелипе, мне хотелось убить его, хотелось обхватить его горло и выдавить из него всю жизнь до последней капли.

Я хотел, чтобы он ушёл, я не желал даже смотреть в его сторону, но он обошёл кровать и уставился прямо на меня.

— Проваливай, — бросил я.

— Всё прошло не так уж плохо. Должен заметить, тебе даже понравилось.

— Это была рефлекторная реакция.

Фелипе присел рядом со мной. В его глазах читалось какое-то отчаяние, и я понимал, что, несмотря на все разговоры о свободе, глубоко внутри он чувствовал себя точно так же.

Я вспомнил о его старушечьем доме.

— Можешь ненавидеть всё это сколько угодно, — сказал он. — Но, признай, ты ожил. Ты ведь ожил?

Я взглянул на него и медленно кивнул. Я соврал, мы оба это понимали, но притворились, что я признал его правоту.

Он тоже кивнул.

— Важно лишь это. И только это.

— Ага, — отозвался я. Я отвернулся, закрыл глаза и забрался под одеяло. Я слышал, что они о чём-то говорили, но о чём именно, не понимал, да и не хотел понимать.

Я зажмурился покрепче, зарылся глубже в одеяло и каким-то непонятным для себя образом всё-таки уснул.

Порой я думал о том, что же случилось с Джейн.

Нет. Не так.

Я постоянно думал о ней.

Не проходило ни одного дня, чтобы я ни разу не вспоминал о своей бывшей девушке.

С тех пор как мы расстались, как она ушла от меня, прошло уже полтора года, и я убедил себя, что она нашла кого-то другого.

Я задумался, вспоминала ли она обо мне.

Я-то о ней вспоминал, господь свидетель. Однако должен признать, со временем воспоминания о ней поблекли. Я уже забыл, какого цвета были её глаза, не мог вспомнить, как она улыбалась, какие-то присущие лишь ей черты и особенности. Везде, куда бы я ни посмотрел, в толпе всегда находилась хоть одна девушка, похожая на неё и я вдруг задумался, а смогу ли я её узнать, если вдруг случайно встречу на улице?

Если она изменила причёску или начала носить другую одежду, я легко мог пройти мимо неё и не заметить.

Он этой мысли мне стало невероятно грустно.

Ненавижу быть Невидимкой.

Ненавижу.

Я не к тому, что меня раздражали мои соратники или я тяготился их обществом. Я просто… не хотел наслаждаться их обществом. Не хотел получать удовольствие от всего этого. Не хотел быть тем, кто я есть.

Однако изменить существующее положение я был не в состоянии.

После того случая с Мэри и Фелипе я отказался от секса. Мэри по-прежнему ночевала в разных домах, но её визиты в мой дом ограничивались спальней Джона и Джеймса. Она была вежлива со мной, я был вежлив с ней, но, как правило, мы старались держаться друг от друга подальше.

Изменилось ко мне и отношение Фелипе. Мы уже не были так близки, как раньше. Если бы в нашей команде всё ещё существовала иерархия, то я бы, конечно, оставался его заместителем, но сам бы он этого никогда не признал.

Как и Мэри, Фелипе оставался вежлив со мной, даже дружелюбен, но настоящей дружбы уже не было. Фелипе стал жёстче, напряжённее, стал меньше шутить сам и реагировать на чужие шутки. И отражалось это не только на мне. Он вёл себя так со всеми. Это отметил даже Джуниор.

Однако никто не решался сказать ему об этом лично.

Мне казалось, что Фелипе пришёл к тем же выводам относительно нашей организации, что и я. Почти всю следующую неделю он просидел, запершись в собственной комнате. Мы съездили в Гарден Гроув, раздобыли новые машины, но в основном мы сидели тихо, а Фелипе видели только за обедом.

В четверг он собрал нас в офисе продаж. Он отправил Пола к каждому из нас с письменным извещением, в котором дал понять, что явка обязательна и он хочет сообщить нечто важное.

В назначенное время, то есть в 8 часов, мы с Джоном и Джеймсом вышли на улицу. Каким-то образом Фелипе, либо Пол, либо Тим украли ключ от офиса и его дверь стояла нараспашку, а внутри горел свет. На столе, где раньше располагалась карта нового микрорайона теперь лежала карта округа Оранж. Вокруг стола расставлены 13 стульев.

Мы сели рядом с Тимом, Полом и Мэри и принялись ждать остальных.

Фелипе не начинал говорить, пока все не собрались. Затем он поднялся.