Музыка и голос вечности помогли вспомнить то, что должно было навечно остаться в памяти. На мгновение я выпала из реальности, и этого мгновения хватило, чтобы перед глазами пронесся тот августовский вечер в саду под звездами, рядом с родителями, когда я была совсем крошкой. Воспоминания были полуразмытыми, полуреальными, подернутым дымкой забвения, но я хорошо слышала голос родителей: полный нежности голос мамы и добрый голос папы.

Я увидела своих родителей. Они были такими молодыми и такими красивыми. Такими родными. Моими.

Тело и душа будто отделились друг от друга. Тело продолжало танцевать, выполняя знакомые движения и несложные фигуры. А душа кричала от боли. Зная, что не могу прервать танец, за которым наблюдают самые влиятельные, сильные и богатые люди империи, я танцевала, будто кукла. На моих глазах сами собой появились слезы.

— Что случилось? — спросил Даррел, непонимающе глядя на меня. — Я тебя обидел? Наступил на ногу? Или что?

— Все хорошо, — ответила я с трудом. — Прости.

Слезы покатились по щекам, попадая на губы и шею, и остановить их я не могла. Будто во мне что-то сломалось. А сил починить не было.

— Да что случилось? — воскликнул принц. — Отвечай мне! Что я сделал не так?

Не в силах говорить, я помотала головой.

— Это из-за них, да? Ты плачешь из-за них? Тех, кто тебя оскорбил? — вдруг спросил он со злостью.

Даррел прекратил танец, и мы замерли в воздухе. Он отпустил меня и дотронулся до моей щеки, осторожно вытирая слезы.

— Они будут наказаны, ты же слышала решение императора. Успокойся.

Я была бы рада успокоиться, но не могла. Внутри меня все кричало от боли, а эта прекрасная музыка продолжала играть и голос нимфы вытягивал из меня душу. Перед собой я все так же видела своих родителей. Я оплакивала их.

— Ты должна быть сильной, поняла? Эйхово пламя, ну не плачь. Ненавижу, когда женщины плачут. Это ваше тайное оружие против мужчин. — В голосе Даррела слышалась растерянность, а между бровями появилась вертикальная складка. — Не то, чтобы я от тебя в восторге, но как будущий муж, буду тебя защищать. Эй, ты ведь ревешь не из-за того, что не хочешь выходить за меня?

Я снова помотала головой.

— Нет. Я… Вспомнила родителей.

Музыка затихла, голос нимфы — тоже. Гости внизу, явно ничего не понимая, начали переговариваться. Даррел вздохнул, стянул перчатку с ладони и стал вытирать мои слезы. Сначала под глазами, затем со щеки, а после и вовсе коснулся моих влажных соленых губ. Осторожно провел по ним большим пальцем, а затем сделал то, чего я не ожидала. Склонился ко мне и поцеловал.

Поцелуй вышел невинным и коротким. Всего лишь простое касание сухих теплых губ. Всего лишь несколько секунд. Всего лишь пара ударов сердца. Однако это было так неожиданно, что я перестала плакать и потрясенно заглянула в глаза Даррела. Он смотрел на меня с какой-то отчаянной нежностью, как смотрят на прекрасный хрупкий цветок, который боятся сгубить.

Какое-то время мы просто разглядывали друг друга, а потом на меня словно что-то нашло. Обхватив лицо Даррела ладонями, я сама потянулась к нему — за настоящим поцелуем. И он покорно склонился, невесомо обняв меня за талию.

Наши губы неловко соприкоснулись, и я на секунду отстранилась, сбивчиво дыша, так, что высоко вздымалась грудь. А после, закрыв дрожащие ресницы, вновь накрыла его губы своими, желая, чтобы Даррел ответил. Он медлил, то ли не желая этого, то ли проверяя меня на прочность. Однако в какой-то момент это безумие накрыло и его. Его руки крепче сжали мою талию, и он завладел моим ртом.

Это был мой первый поцелуй, неумелый, но искренний. Неспешный, но удивительно ласковый. Иссушающий слезы.

Есть поцелуи, от которых сносит голову.

Есть поцелуи, которыми упиваются, словно победой.

А есть поцелуи-спасение. Которые лечат душевные раны своим теплом. И этот был именно таким.

Мои руки покоились на плечах Даррела, таких напряженных, что они казались мне каменными, а грудь прижималась к его груди. А он гладил меня по спине и зарываясь пальцами в волосы. Страх и боль уходили. В груди горел теплый огонь — тот, который не обжигал, а грел. Растворившись в друг друге,  мы оба забылись, что находимся на балу, и что на нас смотрят не только гости, но и вся императорская семья.

Горьковатый привкус сухого вина. Тот самый аромат снега, вереска и сухих трав, который я так хотела почувствовать. Чувственные касания сквозь тонкую ткань платья. Притяжение. Ощущение того, что я нашла нечто важное, нужно, давно потерянное и невероятное ценное. Того самого человека, о котором мечтает любая одинокая девушка или одинокий юноша, в жизни которых нет места любви.

Все это я чувствовала, захлебываясь от восторга в объятиях того, кого так ненавидела. И вместо волны ярости, что поднималась во мне до этого, поднялась волна нежности, щекочущей изнутри. Волна томительного безумия. Волна желания.

В какой-то момент Даррел все же пришел в себя.  Он отстранился, хватая ртом воздух. Его глаза блестели в свете звезд.

— Хватит, — сказал он, качая головой. — Иначе… Нас не поймут.

— Так нельзя, — согласилась я, чувствуя, как горят щеки. Что это только что было?

— Ты больше не плачешь?

Стоило ему это сказать, как на глаза снова навернулись слезы. Светлая Тэйла, убери это воспоминание из моей головы! Я так не могу!

— Нет… Извини. Я просто… — Мой взгляд опустился вниз. На тех, кто смотрел на нас в изумлении и переговаривался.

— Молчи. Нужно спуститься.

Даррел обнял меня за плечи, словно желая утешить, и я прижалась щекой к его груди, ища тепла и поддержки в эти минуты. С ним действительно стало спокойнее, и боль внутри начала затихать. Даррел гладил меня по волосам, а я изо всех сил сжимала плотную ткань его мундира, пряча лицо.

В обнимку мы с Даррелом неспешно опускались вниз. Спохватившись, оркестр заиграл что-то романтичное, словно все так и было задумано. Когда наши ноги коснулись пола, гости, которые все так же стояли около стен, образовав огромный круг, вдруг зааплодировали нам. Должно быть, они не понимали, что произошло на самом деле — решили, что мы прервали танец для поцелуя. С такой высоты они явно не могли различить слезы на моем лице, а потому громко хлопали нам, усердно выражая свою поддержку. Защелкали фотоаппараты — завтра во всех газетах появятся наши фотоснимки, и остается только гадать, какими будут заголовки. Но мне плевать. На все плевать.

Незаметно я вытерла слезы. Больше плакать нельзя. Только не при всех этих людях. Лучше одной, в своей комнате, в темноте.

— Я думал, ты не умеешь плакать, — сказал Даррел, позируя для фотокарточек. Все так же обнимая меня, он приветственно поднял руку.

— А я думала, ты не умеешь быть милым, — попыталась сострить я.

— Видишь, ты сама призналась, что я милый. — Он довольно улыбнулся. А я поймала себя на том, что смотрю на его губы. — Помаши им. Они хотят твоего внимания, будущая императрица. Это твой бал.

Я повторила следом за ним — подняла руку и даже улыбнулась. Наши лица в который раз озарили вспышки. Послышались радостные выкрики.

— Императорский бал в честь графини Изабелль Ардер, из дома Черного Дракона объявляется закрытым! Просьба гостям перейти на балконы, чтобы увидеть фейерверк с высоты полета птицы. Спустя час Небесный замок причалит на землю, и вы сможете покинуть его!

Нас с Даррелом окружили гвардейцы, которые повели нас к одному из балкончиков, и среди них я заметила двух его телохранителей. Дроу озорно улыбнулся мне, указал пальцем на Даррела и коснулся своего виска, у которого несколько раз покрутил.

— Я знаю, что он сумасшедший, — хихикнула я.

— Он говорит не об этом. А о том, что вы свели принца с ума своим поцелуем, ваша милость, — ответил оказавшийся рядом Арт. Даррел услышал это, обернулся и очень осуждающе взглянул на длинноволосого. Тот только плечами пожал, давая понять, что просто констатирует факт.