Я едва сдержала изумленный вздох. Покои принца были восхитительными — куда там нашей скромной комнате! Поражали размеры — одна только гостиная была больше, чем второй этаж моего дома в Северной провинции! И роскошь тоже поражала — холодная, выдержанная. Полы из белого мрамора, молочные стены, лепнина на потолке… Под лучами зимнего солнца сверкает огромная хрустальная люстра, а на диванчики, обитые золотым бархатом, так и хочется прилечь. А после выпить дорогого вина, что стоит на круглом столике между ними….

Однако любовалась я интерьером недолго — заметила принца.

Даррел, одетый в черные брюки классического кроя и белоснежную рубашку с закатанными рукавами, стоял у огромного, в пол стены, окна. Его руки были заложены за спину, и она казалась такой прямой, будто бы он проглотил палку.

Я сцепила пальцы — так, что побелели костяшки.

— Оставьте нас одних, — поворачиваясь, велел гвардейцам принц. И, клянусь, в его голосе снова было столько власти и холода, что у меня, кажется, даже сердце замерзло.

Гвардейцы моментально исчезли, и мы остались одни.

Я находилась наедине с принцем во второй раз в жизни.

— Что случилось, ваше высочество? — тихо спросила я, мысленно строя свой ответ.

Даррел медленно повернулся ко мне. Спасибо, Светлая Тэйла, его газа не сияют аквамарином, и со стороны он даже спокойным кажется… Только почему мне так холодно? Почему так отчаянно бьется сердце?

— Что случилось? — медленно спросил принц, не сводя с меня взгляда. — Ты спрашиваешь, что случилось?

Он глухо рассмеялся.

— Не думал, что найдешь способ снять клятву. Ты умнее, чем кажешься, адептка.

— Я не снимала печать, ваше высочество! — горячо возразила я. Сейчас мне нужно собраться и все логично ему объяснить. Сказать, что никому и ничего не рассказывала, и что печать все еще на мне — я ведь не нарушала ее.

Однако мне даже рта не удалось открыть.

Принц вдруг оказался рядом со мной, больно схватил за запястье, поднимая руку вверх, и провел рукой над моим предплечьем. Там, где должна была появиться печать клятвы, ничего не было.

Я глазам своим поверить не могла. Печать клятвы исчезла.

Быть этого не может! Это невозможно! Я не снимала ее. Я даже не знаю, как это делать.

— Что и требовалось доказать! Печати нет. — Пальцы принца сильнее сжали мое запястье, а глаза опасно засверкали. — Как ты сделала это? Как сняла ее?

Я не понимала, что происходит. Ловила губами холодный воздух и чувствовала, как бешено колотится сердце.

— Не молчи, когда спрашиваю! Ненавижу, когда молчат.

— Я не снимала печать, ваше высочество, — тихо, но твердо сказала я, пытаясь вырвать руку из его цепких пальцев.

— Думаешь, я тебе поверю? — усмехнулся Даррел. — Я не верю словам. Я верю тому, что вижу. Печати нет. Ее сняли. И сразу же после этого появилась удивительная статья обо мне и Еве в этой бумажной помойке, которая называется газетой. Даже фотографию приложили. — В голосе принца чувствовалось отвращение. Он был в гневе и, судя по всему, давно — смог со временем обуздать эмоции.

— Я не снимала печать, — повторила я, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Мне не было страшно — скорее, обидно. Я терпеть не могла, когда меня обвиняли в том, чего я не делала. Я ненавидела несправедливость!

— Это был низкий поступок. — Глаза принца пронзали насквозь, а голос звучал глухо. — Ты ведь неплохой человек, Изабелль Бертейл. Но продалась за гроши газетчикам. Для чего? Кольцо, что я дал тебе, стоило больше в разы. Или это задетая гордость болит? Как может болеть то, чего нет?

— Выбирайте выражения, ваше высочество, — процедила я сквозь зубы. — И отпустите меня. Мне больно.

Даррел, словно забыв, что держит меня за запястье, наконец, разжал пальцы. На моей светлой коже виднелись их следы.

— О, я выбираю выражения, и еще как. Если бы не мое воспитание, я бы обращался к тебе совсем иначе. Жаль, что ты не мужчина. Набил бы тебе морду, — ухмыльнулся принц.

Я вспыхнула. Быть спокойной рядом с принцем у меня не получалось. Внутри все клокотало от гнева. Теперь я без страха смотрела в его голубые глаза. Пусть видит, что я его не боюсь. Пусть видит, что я невиновата!

— Вы привыкли решать проблемы насилием? — холодно спросила я.

— Я привык, что мои проблемы сами себя решают. Правда, ты — исключение. Ты так и не рассказала мне, как сняла печать.

— Не знала, что вы плохо слышит, ваше высочество, — ответила я. — Жаль, что у будущего императора проблемы с ушами.

Моя наглость взбесила принца.

— Ты играть со мной вздумала? Признавайся по-хорошему. Иначе пожалеешь. Обещаю.

— Я уже все сказала — я не снимала печать. И никому не рассказывала о вас с Евой, — твердо сказала я. — Никому. Ни единой живой душе. Знаете ли, мне не хотелось гореть в агонии, как вы обещали мне, ваше высочество.

Принц хрипло рассмеялся. Он отошел от меня и с размаху упал на диван. Одну руку вольготно положил на спинку, другой взял бокал с каким-то голубым напитком. Пригубил. Перевел взгляд в мою сторону.

— Ты ведь давала слово чести, — сказал Даррел, глядя на меня с презрением, от которых холодило в груди. — Только честь для тебя честь ничего не значит — как я и думал. Ты с легкостью бросаешь слова на ветер, как и другие невысокородные. Но ты не думала, что не только тебе должны платить, но и ты? Мы все расплачиваемся за свои поступки. Ты не станешь исключением. Ответишь за каждую слезу Евы. За каждую, поняла?

— Я. Ничего. Не. Делала.

Как доказать ему свою невиновность, я не знала. И чувствовала себя слабой.

— Ты поступила подло, — продолжил Даррел. — Готовься принять наказание. Я легко сделаю твою жизнь невыносимой. Ты захочешь сбежать из академии. Поверь — для этого я просто щелкну пальцами. Кстати, помнится, вчера ты упрекала меня в том, что во мне нет достоинства. Что ж, я докажу тебе, что есть. Я бываю милосердным.

— Да вы что? — не сдержалась я. — Ничего себе. А я и не знала. Вы такой невероятный, ваше высочество.

Его ноздри затрепетали.

— Я даю тебе время. Время подумать и решить — хочешь ли ты превратить свою жизнь в ад или признаешься в содеянном. Но не передо мной. Перед всеми. Скажем, завтра в девять, за завтраком. Встанешь и скажешь, что это ты передала сведения газетчикам за гроши. И, разумеется, соврала. Принц не встречается с Евой. Ты просто это придумала, чтобы подзаработать. Тогда ты сможешь остаться в академии. А если нет… — Его губы тронула усмешка. — Я заставлю тебя уйти.

Меня будто молнией насквозь пронзило. Заставит? Посмотрим, как он будет делать это.

— У вас ничего не получится, ваше высочество. Возможно, ваша проблема состоит не в плохом слухе, а в проблеме с головой. Потому что вы не понимаете моих слов — я не снимала печать клятвы. И никому не продавала ваш секрет. На этом должна отклонятся, ваше высочество.

— У тебя есть время подумать до девяти утра.

— Я обвиняла вас в том, что у вас нет достоинства. Но, по-моему, у вас просто нет ума. Вы будто в игры играете с чужой жизнью.

Принц встал.

— А ты? — прошептал он, направляясь ко мне. — Во что ты играешь, Изабелль Бертейл? Ради близких я любого порву. Что мне какая-то глупая адептка, которой прикрывается мой дорогой кузен.

— Причем здесь Эштан? — тихо спросила я.

— Думаешь, я не понял, что это он помог тебе снять печать? Передай ему привет. И скажи, что моя месть близка.

Перед тем, как покинуть покои принца, я вдруг подумала, как было бы хорошо, если бы вино в его бокале вспыхнуло огнем. И едва я подумала так, как принц вскрикнул. Я обернулась — в его бокале действительно пылала огонь.

— Ну ты и дрянь, — почти с восхищением сказал принц, решив, что я сделала это специально, но вместо ответа я выскользнула за дверь. Меня трясло от злости.

Я не собиралась признаваться в том, чего не делала. И из академии уходить тоже не собиралась.

Я бежала по коридорам и лестницам, с пылающими от злости щеками, и сжатыми кулаками, ничего и никого не видя перед собой из-за пелены перед глазами. Из-за эмоций магия во мне искрила и обжигала изнутри, и из-за этого я едва не срывалась на бег — хотелось нестись вперед словно ветер. Но я сдерживала себя — изо всех сил.