Никогда.

Память у меня была хорошей — я помнила расположение покоев принца и подсмотрела пароль, чтобы попасть в ту часть замка, в которой жили преподаватели. Потому до покоев принца добралась быстро. Я будто летела, а не бежала. Только обычно говорят, что летают на крыльях любви, а я — на крыльях ненависти.

Никогда в жизни я никого ненавидела так сильно, как принца. И я хотела, чтобы ему было так же больно, как и мне.

Пробежав по знакомому длиннющему коридору, я, тяжело дыша, остановилась перед огромной двухстворчатой дверью, отчего-то точно зная, что Даррел там, за ними.

Разумеется, в его покои попала — гвардейцы, равнодушно на меня глянув, перегородили путь. Высокие, сильные, наделенные полномочиями защищать своего принца до самого конца, они не собирались пропускать меня внутрь без специального распоряжения.

— Мне нужно увидеться с этим коз… то есть, с его высочеством! — выкрикнула я. — Пожалуйста! Прошу вас!

— Адептка, уходи по-хорошему, — сказал один из гвардейцев. — Мне не хочется применять к тебе силу.

— Я уже была тут однажды, — не отступала я. — Ваши коллеги притащили меня сюда, к принцу! Мне снова нужно поговорить с ним!

— А ну брысь! — прикрикнул второй гвардеец. Он отгонял меня от себя, как назойливого щенка. Даже ногой топнул.

— Я прошу вас, — взмолилась я.

— Адептка, если ты продолжишь нарушать тишину, нам действительно придется применить силу. А нам этого совсем не хочется, — вздохнул он, и я отступила.

— Тогда я буду ждать его высочество здесь, — упрямо сказала я и устроилась на красном бархатном диванчике у узкого окна. Он стоял тут скорее для красоты, нежели для удобства. — Я ведь ничего не нарушу, если буду просто сидеть здесь?

Гвардейцы переглянулись.

— Адептка, не знаю, как ты попала в эту часть замка, но ты должна уйти, — как-то по-отечески сказал первый гвардеец. — Пока что мы по-хорошему просим тебя. Только потому, что ты — ребенок. Во дворце с тобой бы не нянчились.

— Я не ребенок! — воскликнула я, никуда не собираясь уходить с диванчика.

Гвардейцы снова переглянулись, и второй нехотя направился в мою сторону — подозреваю, чтобы выгнать отсюда куда подальше, однако в это время двери, ведущие в покои принца, распахнулись, и оттуда вылетела Ева. В каком она была виде! Заплаканная, с распущенными волосами, с расстегнутой блузкой, которую пыталась на бегу запахнуть, чтобы прикрыться. Ничего и никого не замечая, она пробежала мимо меня и стражника.

У меня пропал дар речи. Это еще что такое?! Что этот урод сделал с ней?!

Я хотела броситься следом за Евой, однако в это же время появился Даррел — озарил своим величием мир. Его рубашка — на этот раз светло-голубая была расстегнута. Неужели он к ней приставал?! А Ева ведь так тепло говорила о нем совсем недавно, когда мы были в туалете. Какой же он отвратительный!

— Ваше высочество, что… — Даррел жестом заставил гвардейцев замолчать — увидел меня и вдруг широко улыбнулся.

— Ты? Какими судьбами, Изабелль Бертейл?

До сих пор помнит мое имя. И произносит так противно, словно изощренное ругательство.

— Хочу поговорить с вами, ваше высочество, — вскочила я на ноги. Я смотрела на него в упор, не боясь тяжелого взгляда и исходящей от него силы. Мне с трудом удавалось создавать видимость спокойствия.

— Говори.

— Наедине.

— Наедине? — рассмеялся принц. — Зачем ты мне нужна, разговаривать с тобой наедине?

— Боитесь?

Он вспыхнул.

— С чего мне тебя боятся? Заходи, раз такая смелая. Пропустить ее, — велел принц и первым вошел в покои. А я двинулась следом, не сразу поняв, почему его походка не слишком твердая. И только оказавшись внутри, поняла, почему — Даррел пил. На столике рядом с диванчиком стояла бутылка и два бокала.

Он опустился в кресло, закинув ногу на ногу, а я стояла перед ним, готовая разорвать его на куски.

Презрение. Больше всего Даррелу не нравилось презрение в ее зеленых глазах. Эта девчонка всегда смотрела на него с презрением, с самого начала. И если бы взгляд мог убивать, она бы давно была мертва.

Презрение было в глазах Изабелль Бертейл каждый раз. Когда она стала свидетелем того, что Ева бросает его. Когда у него не получилось ментально воздействовать на нее. Когда он в очередной раз не совладал с просыпающимся драконом. Когда появился его раздражающий кузен. Когда ее притащили к нему после выпуска той проклятой статьи. Когда он застал их вдвоем с Эштаном в сквере.

Стоило им встретиться взглядами, как он замечал это презрение, пронзающее до костей. А ведь так на него смотрел только отец — с самого детства. И из-за этого презрения в ее глазах, ему хотелось сделать ей как можно больнее. Чтобы не смела смотреть на него так.

Из-за того, что девчонка считала его слабым, она сняла метку и рассказала об их отношениях с Евой газетчикам. Наверняка на это ее подбил Эштан. Он с самого детства любил устраивать подобные провокации — но чужими руками. Сам всегда оставался чистым. Любимый прием.

— Что хотела? — спросил Даррел. После того, что случилось между ним и Евой, ему было плевать, зачем она пришла. Он и сам не понял, зачем разрешил ей войти. Может быть, хотел сорвать на ней злость? Или его необъяснимо тянуло к ней, как иных тянет на алкоголь и жемчужный порошок?

— Сказать тебе, что не сдамся, — выдала девчонка, крепко сжимая пальцы в замок — так, что побелели костяшки. Все-таки боится его. Эта мысль заставила принца ухмыльнуться. Правильно. Она должна его бояться.

— Похвально, — сказал Даррел, откинувшись на подушки с бокалом в руке. — Это все?

— Ты можешь делать все, что угодно, но у тебя ничего не получится. А знаешь, почему? Я сильная. Твое мерзкое поведение не сломит меня. И черная метка не сломит. И все обвинения. И ненависть тех, кого ты на меня натравил. Можешь делать все, что вздумается руками своих прислужников, но я не сдамся! Никогда не думала, что наследный принц империи — ничтожество.

Эти слова стали лезвием, что вонзились ему в плечо. Принц со стуком поставил бокал на стол и поднял на Белль предупредительный взгляд.

— Еще одно оскорбление — и ты пожалеешь. Проваливай. Ну, что стоишь? Не слышишь меня? Уходи.

Но девчонка не уходила. Говорила что-то еще, но он плохо понимал, о чем она. Даррел вдруг подумал — какие же красивые у нее волосы. Длинные, пшеничные, чуть вьющиеся. Так и хочется запустить в них пальцы. Узнать, жесткие они или мягкие.

Он мотнул головой, отгоняя эту глупую мысль. Плевать, какие у нее волосы. Она — никто. Она — та, из-за кого пострадала Ева. Ева хотела покончить с собой, когда вышла статья. Он сам снял ее с окна в то утро. Когда она готова была выпрыгнуть.

— Ты обещал сделать мою жизнь невыносимой, — с вызовом сказала Белль. Ее щеки пылали.

— Я сдержу обещание. Не дам тебе жить спокойно, запомни это, моя маленькая дрянь, — подтвердил Даррел со смешком. — Я сделаю твою жизнь невыносимой. Хотя… у тебя есть выбор. Выглядишь ты неплохо — и личико, и фигурка. У тебя кто-нибудь был? Сомневаюсь, такие, как ты, отдают себя только тем, кого любят. Но так интереснее…

Испугайся, уходи и никогда больше не появляйся. Вот чего он хотел. Вот почему говорил ей все это.

Но она не убегала. Была слишком смелой. Слишком сильной. И его это задевало. Раз она сильная, он — слабый?

— Что ты хочешь? — спросила девчонка, опаляя его этим своим презрительным взглядом.

Даррел зло улыбнулся и встал. Хочешь побороться со мной? Давай же!

Сейчас ты точно убежишь, девочка. Не выдержишь. Мне даже силу применять не придется.

— Тебя, Белль, — ласково сказал принц. — Сделай так, чтобы сегодняшней ночью мне было хорошо. И тогда я прощу тебя. Только будь послушной. Я же сказал, что не люблю дерзких.

Не совладав с собой, Даррел неожиданно для себя все же дотронулся до распущенных волос. Они были мягкими — такими, какие он любил.