Знала, что спасибо нужно сказать Ван дер Мееру, но готова была расцеловать неизвестного мальчишку — он не струсил, не подбросил дорогую вещь, а отдал ей в руки. Стало интересно узнать, как они к нему попали. Стащил их у неё не он. Значит, пацан — воришка, один из тех, кто срезает кошельки у беспечных горожан?

Ника вздохнула и прислушалась. По-прежнему шуршали листы в руках Кэптена и звякала гульденами госпожа Маргрит.

Не открывая глаз, девушка нащупала часы, приятно оттягивавшие карман передника. Её движение не осталось незамеченным.

— Уж и не думала, что увижу их снова, — тихий усталый голос мамы источал довольство. — Полагаю, что благодарить следует тебя?

— Вы говорите о часах, госпожа Маргрит? Я ничего не сделал, — ответил Адриан. — Если они вернулись к Руз, то в этом только её заслуга.

«Как бы не так», — хмыкнула Ника.

Женщина ссыпала в мешочек серебряные монеты:

— Следует купить большие настенные часы и повесить их на самом видном месте, вон там, над камином между картинами. А то сегодня знатно припозднились. Близится полночь.

— Было бы неплохо, — отозвалась Ника, открывая глаза и поправляя диванные накладки за спиной. — Надо написать режим работы кофейни и повесить на дверях.

К вечеру в заведении остались исключительно мужчины. Решив, что кофейня будет открыта до полуночи, они расходиться не торопились. Пили пиво, ели, вели беседы, смеялись, чувствовали себя вольготно и непринуждённо.

Поскольку госпожа Маргрит запретила курильщикам курить в помещении, те выходили на улицу и уже оттуда слышался их громкий смех и разговор.

— Режим работы? — переспросила мама.

— С девяти утра и до девяти вечера, — зевая в ладошку, пояснила Ника, — с перерывом на обед с двух до четырёх дня.

— Перерыв на обед? — удивилась женщина.

— Только такой режим работы я смогу выдержать, пока у меня не появится сменщица.

— Сменщица? — госпожа Маргрит зашуршала юбками платья, садясь удобнее. — Я сразу сказала, что тебе не нужно торговать. Ты хозяйка кофейни, а не наёмная работница. Тебе надлежит вести учёт продуктов и присматривать за прислугой. Адриан, скажи своей компаньонке, чтобы она прислушалась к моему мнению, — заявила наставительно.

— Слышу, — пробурчала Ника. — Пока я не найду подходящего человека, будет так, как я сказала.

Ван дер Меер положил записи компаньонки на стол:

— Если так пойдёт дальше…

— Не пойдёт, — остановила его Ника. — Ещё день-два и желающих вкусно поесть резко уменьшится. Цены у нас кусачие, — остановила глаза на ларце с первой выручкой. — Постоянные посетители определятся через неделю-другую. Вот тогда можно будет ориентироваться на них, и подстраиваться под их вкусы.

— Всё было очень вкусно. Всё всем пришлось по нраву, — оставив десяток гульденов и пододвинув их к середине стола, госпожа Маргрит ссыпала в мешочек оставшиеся монеты. — Дашь каждой прислуге по гульдену.

За стеной растений у самой фальш-перегородки шлёпнула о пол мокрая тряпка, звякнула ручка ведра. Следом послышалось:

— Простите, — и показалась София. Виновато добавила: — Я не подслушивала, нечаянно вышло.

— Возьми, — передала ей Ника гульден. — Скажи Хенни и Тёкле, чтобы тоже пришли за вознаграждением, когда закончат уборку. Молодцы, не подвели нас.

Из кухни нёсся стук кухонной утвари, слышался тихий бубнёж. Служанки мыли и вытирали посуду.

— Себе не возьму ни одного гульдена, — подчеркнула госпожа Маргрит, вернувшись к прерванному разговору. — Разве что отдашь мне данную безделицу. Уж больно она мне приглянулась.

Женщина достала из стоявшей на сиденье диванчика плетёной корзины курильницу в виде домика-шалаша и поставила на стол.

Ника удивилась. Изготовленное для розыгрыша призов, изделие ненароком затерялось. Девушка подумала, что курильницу нечаянно разбили. Дознание она отложила на потом. Искать виновных и разбираться было некогда.

— Сказали бы сразу, что она вам понравилась, получили бы в подарок тотчас, — улыбнулась Ника.

Глядя на пивную кружку, которую дочь подарила своему компаньону в честь открытия кофейни, мама отмахнулась.

— Было не до объяснений, — слукавила, отведя глаза.

Изготовленная Никой посуда произвела на госпожу Маргрит неизгладимое впечатление. Она бережно перебирала доставленные в ящиках тонкие керамические блюдца, чашки, соусники, менажницы. Осторожно выставляла их на стол, очищая от упругой и пахучей мелкой древесной стружки. Вопросительно вскидывала брови, дивилась:

— Чудесно… Восхитительно… Если бы я не знала, чьих рук сие дело… — прижав к груди светильник, повернулась к дочери. — Это же ты всё это изготовила?

Ника кивнула:

— В этом ящике только то, что изготовила я. В том, — указала на ящик, стоявший на полу, — то, что изготовил мастер Губерт. Кстати, хороший мастер. Обратите внимание на клеймо. На посуде рядом с его стоит и моё.

— Руз, девочка моя, не верю своим глазам, — восхищённо проговорила мама, всматриваясь в оттиски на донышке светильника. — Я всегда знала, что в тебе есть дар божий. Глядя на вот всё это, — она обвела глазами посуду на столе, — никто не скажет, что она изготовлена в Зволле. Разумеется, это не тончайший голубой китайский фарфор, но твоя посуда… настолько изящная и деликатная… скажи я кому, что она доставлена из Китая, поверят беспрекословно.

Госпожа Маргрит, конечно, преувеличила. Посуда, изготовленная из белой глины, больше походила на фаянс*. После обжига она приобрела цвет слоновой кости и стала тонкой, но при ударе издавала глухой звук. До китайского лепного фарфора* ей было также далеко, как до пресловутого Китая.

От похвалы сердце Ники трепетало от радости. Её редко хвалили в жизни, и она испытала ни с чем несравнимое удовольствие. Казалось, за спиной выросли крылья, от накопившейся за месяц усталости не осталось следа. Хотелось сейчас же идти, творить и воплощать в жизнь задуманное.

— Великолепно, — мама извлекла из ящика очередной светильник. — Горестно сознавать, что всего этого не видит Якоб, — тяжело вздохнула и судорожно втянула воздух носом. — Он бы порадовался за тебя, дочка.

Воспоминание о брате Руз и кто стал его палачом, омрачили радость. Будь Якубус во здравии, Ника вряд ли бы дожила до сегодняшнего дня. Если бы и уцелела, в чём она очень сомневалась, то последним её пристанищем стала бы лечебница для душевнобольных.

12 мая, воскресенье, поздний вечер

Заведение открылось без лишней суеты и напыщенных речей, без арки из воздушных шаров над входом, огромных бантов и перерезания красной ленты.

Господин губернатор был немногословен и весьма доволен собой. Указав на Ван дер Меера, представил его как владельца кофейни, вскользь упомянул участие в обустройстве заведения дочери всем известной многоуважаемой госпожи Маргрит — владелицы гостевого дома, который откроет свои двери в ближайшее время.

«И создаст конкуренцию гостевому дому господина Киккерта», — Ника мысленно закончила фразу, пытаясь угадать среди собравшихся горожан помянутого господина. Тщетно. Им мог быть каждый хорошо одетый незнакомый девушке мужчина.

Нику не задело, что её особу бесцеремонно задвинули в тень. Стоя в сторонке, она в полной мере смогла насладиться устоявшейся погодой. Вдохнула полной грудью прогретый солнцем воздух.

Настало то самое чудесное время года, которое Ника очень любила. Казалось, только вчера сыпал надоедливый дождь, под ногами не просыхали лужи, а вода в канале была чёрной, и от неё веяло ледяным холодом. И вот наконец-то пришло устойчивое тепло, всё вокруг залито лучами сумасшедшего солнца, птицы привели в порядок оставленные осенью гнёзда, остепенились, почки превратились в листья, молодая трава поднялась, спрятав неприглядную прошлогоднюю, булыжник на мостовой стал сухим, а воздух по-летнему тёплым.

Ника задержала глаза на вывеске.

Размещённая за три дня до открытия, она не осталась незамеченной. Зеваки не только стояли напротив входа в кофейню и обсуждали её название, но и прохаживались у дома последующие дни, изнывая от любопытства, гадая, что прячут хозяева за закрытыми дверями заведения.