Прошло не менее получаса, пока Ника осознала случившееся, стала мыслить здраво и отправила Хенни за лекарем.

Казалось, ожидание длилось вечность. Девушка не плакала. Грудь сдавило обручем; дышать стало тяжело; лицо покрылось испариной, но слёзы не шли. Явь казалась злым сном, чьим-то коварным замыслом, приведённым в исполнение.

Пока лекарь осматривал госпожу Маргрит, а служанка заторможено молчала, Ника сбивчиво рассказывала:

— Сегодня мы припозднились, устали… вы знаете почему, — мужчина участливо кивнул и девушка продолжила: — Я собиралась лечь спать, когда услышала внизу грохот. Спустилась, а тут… мама… лежит на полу. Пришла Хенни.

Ника посмотрела на служанку и та отрешённо прошептала:

— Пришла… я, — куталась в накидку. — Собиралась лечь спать, услышала грохот.

Ника перевела взор на опечаленного лекаря, занятого осмотром:

— Мама устала сильно, жаловалась на боли в голове и спине — вы знаете обо всех её недугах. То ли она в потёмках зацепилась за скамью и неудачно упала, то ли лишилась чувств, упала и… вот.

— Преставилась от удара головой, — с тяжёлым вздохом констатировал мужчина. — Приношу вам свои соболезнования, госпожа Руз. Вам надлежит сходить за господином старшим бальи.

После ухода лекаря Хенни закрыла лицо руками, заскулила как потерявшийся щенок:

— Меня повесят.

— С чего ты взяла? — встрепенулась Ника.

— Я виновата. Это я убила её. Если бы я не держала её за руки, не тянула на себя…

— То она убила бы меня, — перебила её девушка. — Произошёл несчастный случай, понимаешь? Никто не виноват.

Не слушая хозяйку, Хенни сквозь слёзы повторяла:

— Я виновата. Я не желала ей смерти. Я её любила.

Ника обняла её:

— Мы все её любили. Так вышло. Никто не виноват.

«Ты виновата, — с мягким упрёком заметило подсознание. — Ты убила её».

«Нет, я спасала себя», — судорожно вздохнула Ника.

В тот миг, когда прозвучали слова угрозы для её жизни, её тело отреагировало бессознательно: пальцы рук охватили край ступеньки, ноги стали мощными пружинами — молниеносно согнулись в коленях и выпрямились. Всё, как в былые времена в начале заплыва при грэб-старте* и прыжке с тумбы. Отточенные годами практики движения не забылись. В последнем отчаянном броске девушка спасала свою жизнь.

— Я виновата, — завыла Хенни.

Ника не выдержала, оттолкнула от себя служанку:

— Давай, иди, расскажи всем, что случилось! Не успеешь оглянуться, как окажешься под стражей! И да, тебя повесят! Ты будешь болтаться на виселице с синюшным лицом, с распухшим высунутым иссиня-красным языком, омерзительная и вонючая. Ты знаешь, что в момент удушения человек непроизвольно испускает мочу, а то и того хуже?

Хенни брезгливо поморщилась, скривилась, и Ника нанесла последний «штрих»:

— Напомни мне, где у нас хоронят убийц? Твоя мать и сёстры проклянут тебя. Девчонок никто замуж не возьмёт.

Хенни перестала плакать, сглотнула, открыла рот и с ужасом уставилась на хозяйку:

— А где вы видели… с иссиня-красным?..

— Читала, — серьёзно ответила Ника. — Ты уверена, что хочешь этого?

Хенни замотала головой.

Девушка взяла её за руку, погладила:

— Повторяю ещё раз — никто не виноват. Это несчастный случай. Поняла?

Хенни кивнула, и Ника заговорила с ней, как с малолетним ребёнком:

— Ты должна помнить, что о моей ссоре с госпожой Маргрит следует молчать. Если ты где-нибудь кому-нибудь обмолвишься о своём вмешательстве, то, кто знает, как может повернуться дело. Мы с тобой нашли её уже мёртвой. Мама упала неудачно. Согласись, что скамья стоит в неудобном месте, все за неё цепляются. Постоянно слышу, как бренчат вёдра.

— Мешаются, — вздохнула Хенни, всхлипнув.

— Госпожа Маргрит была хорошей хозяйкой и мамой, — твердила Ника.

— Да, хорошая были хозяйка, — Хенни сгорбилась и зашмыгала носом. — Бедная госпожа Маргрит, как же не вовремя они преставились.

— Не вовремя, — согласилась девушка.

Тётушка Филиппина начала действовать без промедления. На голову ниже упокоившейся госпожи Маргрит, похожая на пивной бочонок, она успевала повсюду. Несмотря на свои обширные формы, неуклюжей не выглядела.

Не менее сотни раз она сходила на кухню, чтобы узнать, как идёт подготовка к поминальному обеду, заглянула во все кастрюли и отведала все блюда.

Всякий раз проходя мимо племянницы, не забывала прилюдно обнять её, заглянуть в глаза, вытереть на лице той несуществующую слезу, напомнить, что всё в нашей земной жизни изменчиво и преходяще.

Не забывала обойти по кругу всех скорбящих, справиться о самочувствии, спросить, не надобно ли кому чего.

Натолкнувшись в коридоре на Лину с клеткой, в которой сидел нахохлившийся Жакуй, тут же распорядилась:

— Унеси его назад в покой, чтобы я его тут больше не видела.

— Позвольте немного постоять с ним на крыльце, — с мольбой в голосе попросила Лина. — Уж больно погода хорошая. Мы тихонько.

Тётушка Филиппина с сомнением посмотрела на попугая:

— Тихонько он не умеет. Надлежит как можно быстрее избавиться от сей бесполезной птицы.

— Госпожа Маргрит любили его. Он хороший, — сникла прислуга.

— Не стой на проходе, мешаешь. Иди, — тётушка Филиппина подтолкнула Лину к лестнице. — И немедля возвращайся в кухню. Рук не хватает, а ты с птицей возишься. Под ноги смотри, а то сверзишься, как… — она не договорила, перекрестилась и прошептала: — В моём доме лестницы не такие крутые. Или такие же?

Жакуй встрепенулся, вытянул шею и наклонил голову.

— Ну-ка юбку подними, красотка, ножки мне покажи, — проговорил скрипучим, тягучим голосом. — Ишь, какая сладенькая, — рассмеялся старческим смехом.

— Тьфу, антихрист! — отшатнулась от него женщина. — Господь всевидящий, как есть антихрист. Неси его с глаз моих долой.

Ворчала, глядя вслед служанке:

— Для чего Господь сотворил говорящую птицу, не пойму.

Отношения с жако у неё не сложились. В первую же их встречу Жакуй сходу обозвал тётушку Филиппину гаргульей и облаял.

— Прочь, антихрист, — замахала на него женщина. Закрестилась, пугливо озираясь и отступая. — Птица говорящая в доме не к добру. Ещё и лает. Как есть не к добру.

Словно тень тётушка ходила между скорбящими, прислушивалась к разговорам, останавливалась у той или иной группы, принимала соболезнования, сдержанно промокала слёзы носовым платком.

Её было много, слишком много.

Когда она надолго задержалась в компании госпожи Шрайнемакерс, госпожи Бригитты и ещё нескольких женщин их возраста, сидевших на диванах, Ника мысленно перекрестилась — наконец-то тётушка Филиппина устроит всем передышку.

По взглядам в свою сторону девушка безошибочно определила, что кумушки говорят о ней. Тётушка кивала в такт словам свахи, редко вставляла слово-два, слушала ту с напряжённым вниманием и снова кивала.

Ника заметила, как госпожа Сникерс остановила на ней свой взор, затем достала из ридикюля карандаш и записную книжицу, сделала в ней пометку и вернулась глазами к поминальному столу, сервированному против правил, но от этого не ставшим менее привлекательным.

Девушка ждала приезда господина Геррита ван Ромпея. Не знала почему, но хотела видеть именно его. Его соболезнования не показались бы ей лицемерными или неискренними, она бы приняла их с лёгким сердцем. Но, судя по всему, господин губернатор забыл сообщить ему о смерти госпожи Маргрит, а написать мужчине Ника не додумалась.

Алан Матфейсен и его мать тоже пришли. После похорон женщина не вернулась к поминальному столу, а вот Алан не отходил от Ники до тех пор, пока в кофейне не появилась Виллемина с отцом. За красавицей шла то ли компаньонка, то ли служанка — та самая угрюмая женщина, сопровождавшая её на поминках Якубуса.

Ника смотрела на капитана ночного дозора и думала, что Алан в качестве жениха для любой невесты неплох, но что он принесёт в новую семью? Долгов, может быть, не будет, но и вклад станет минимальным. Продвижения по службе ему ждать долго. И то при условии, что Ван дер Меер займёт место своего начальника и одобрит вместо себя кандидатуру Матфейсена, к которому он явно не благоволил. А вот Кэптен жених перспективный во всех смыслах.