Хаос и Грехи с самого начала решили обмануть правила. Их целью стало открытие дверей Грехов в их мирах. Освобождение Грехов от ограничений позволило бы им безраздельно властвовать над цивилизациями и их развитием, а если бы удалось открыть все семь дверей, победа Хаоса стала бы абсолютно неизбежной. Проблема была в том, что существовало ограничение: дверь мира Зверя не мог открыть житель мира Зверя, дверь мира Монарха не мог открыть житель мира Монарха и так далее. Так как Хаос хотел быстрой и безоговорочной победы, то есть открытия всех семи дверей, ему нужен был кто-то, кто не был рождён ни в одном из семи подконтрольных ему миров. Из миров Добродетелей никого похитить они, естественно, не могли. Так что оставался только последний, нейтральный мир, созданный по образу изначальной Земли, ну или по крайней мере на основе, что ученик Мастера знал о ней из учебников истории.

План, готовившийся не одно тысячелетие, достиг своего апогея в пустыне африканского континента, когда душа Семёна Лебедева была вырвана из тела и перенесена в мир Небесного Монарха, Греха гордыни. Порядок, хотя и успел понять, что задумал Хаос, сделать уже ничего был не в силах, переселение души состоялось. Однако Добродетелям удалось воспользоваться этим переходом, чтобы отправить на Люпс долю собственных энергий. Из-за того, что они были догоняющими, их силы немного запоздали, так что Айна родилась на несколько лет позже Лазариса. Но даже так связь между их душами сохранилась и оказалась достаточно сильной, чтобы полностью сорвать планы Хаоса.

Изначально они заключались в создании из Лазариса покорной и непобедимой машины убийства, что смогла бы открыть двери Грехов и возглавить шествие армии Хаоса по мирам. И когда на свет появился Ужас из Сайркина, Хаос оказался максимально близок к успеху. Если бы не было Айны и того якоря, что создала для Лазариса её душа, он бы сначала окончательно рухнул в пучину безумия, а потом подчинился скрытым в его душе искрам силы Грехов. Однако в подземелье Чибака Сиджи она спасла его. И с тех пор Лазарис стал главным врагом Хаоса и продолжал противостоять ему, Грехам и культам, что они создали в своих мирах, с поистине дьявольским упорством, по сей день…

— Это вся история. Как ты и просил, с самого начала, — Тихий Вечер, закончив говорить, выжидательно посмотрела на Мастера Хаоса.

— Выходит я, Айна, наша дочь, Фауст, вы и все миры, в которых я был и не был — это просто части души одного-единственного человека…

— Между собой мы называем его Первым.

Лазарис тяжело вздохнул.

— Первый… да уж… Я подозревал нечто подобное, но лишь в качестве абсурдной теории… даже не верится, что всё это правда.

— Я понимаю твоё нежелание смиряться…

— Ничего ты не понимаешь, — отмахнулся Мастер Хаоса, недовольно сморщившись. — Мне просто сложно в это поверить, но я считаю, что правда, какой бы она ни была, лучше лжи, неведения или самообмана.

— Похвальная черта для порождения Хаоса.

— Может быть это похвально для того Хаоса, что знаешь ты. Для моего Хаоса это естественно. Хаос, настоящий Хаос, не нуждается во лжи и уловках, не нуждается в тайных планах и интригах. Хаос честен и неподкупен, он равен для всех и все равны перед ним. Твой Хаос, затеявший это всё, просто взял имя, которого не заслуживает. Он Зло, может быть, но никак не Хаос. И, знаешь, я сильно сомневаюсь, что твой Порядок тоже заслуженно носит своё имя.

— Да как ты смеешь?!

— А, прости, я забыл, ты Умеренность, а не Терпение… хотя, как мне кажется, существа, прозванные Добродетелями, всё-таки не должны так легко поддаваться Гневу, тебе не кажется?

— Мальчишка, что ты можешь знать о нас?!

— Гордыня… конечно, кто я такой? Просто порождение Хаоса, какой смысл быть со мной вежливой? Если бы это не был мир души Айны, ты бы, вероятно, даже попыталась как-то наказать меня за такую наглость. Что я знаю… я знаю то, что ты сама сказала. Вы все — лишь отражения личности одного-единственного человека, который просто не может нести в себе отражения абсолютного Добра, абсолютного Зла, абсолютного Греха или абсолютной Добродетели. Да, вы похожи на эталон, но не более. В вас куда больше человеческого, чем должно быть, Добродетели не полностью добродетельны, а Грехи, готов биться об заклад, не до конца греховны. Ведь ты о многом не сказала. По чьей вине я родился таким немощным, почти умирающим? Из-за кого Айне в детстве пришлось перенести ту ужасную травму? Кто, руководствуясь необходимостью победы в противостоянии с Хаосом, влез в её сон тогда, в подземелье Сиджи, чтобы она решила помочь мне, хотя при этом могла умереть? Кто в собственном мире не пытается остановить войны, потому что движимый ими прогресс ускоряет развитие цивилизации? И, дай угадать, от меня ты сейчас потребуешь тоже далеко не добродетельных действий.

Тихий Вечер, немного помолчав, улыбнулась.

— Конечно, ты, полный тех же гордыни, гнева и зависти будешь видеть в других отражение себя. Да, не буду спорить, не все наши действия имели на сто процентов положительный исход. Но это только потому, что мы не всеведущи и не способны предсказать всех последствий.

— А вот и ложь, или скорее нежелание признавать правду, вечная человеческая песенка. Я не знал, я не хотел, я не думал, что так получится… так ведь намного проще жить. Сделал что-то хорошо — ты молодец и заслужил награду. Сделал плохо — ты не специально и не заслужил наказания. Давай обойдёмся без этого, мы всё равно никогда не сойдёмся во мнениях, а моё к вам, Добродетелям, уважение тает на глазах. Говори, что вам от нас надо — и мы уйдём. Я хочу позавтракать вместе с дочкой.

— Дитя, мне очень жаль, что из-за наших действий твоя жизнь была связана с… этим.

Айна улыбнулась.

— При всём моём уважении, госпожа, мне ни капли не жаль.

— Понятно… мы хотим, чтобы ты продолжил борьбу с культом в Сфарре, а потом и во всех остальных мирах Хаоса.

— Ну естественно. Дай угадаю, это всё во благо всех миров и, тем более, во благо Первого? А может мне и ваши двери открыть, чтобы уж совсем всё было отлично?

— Такого я у тебя просить не буду.

— Хоть на этом спасибо. А по поводу твоей хотелки… я продолжу войну с культом, но не потому, что вы приказали. И Грехи я уничтожу не ради великой цели. А потом, если мне будет хватать сил и времени, у меня всё-таки есть семья и дочь, я и вас всех на ноль перемножу за то, что вы продолжаете играть с людскими судьбами.

— Наглый мальчишка!..

— Счастливо оставаться, моя дорогая Добродетель…

— Папа, а мы будем покупать торт, или мама сделает сама?

— Даже не знаю… предлагаю купить один и спрятать. Если мама скажет, что не хочет готовить, это будет запасной план.

— Мне нравится! А какой возьмём?

— А ты не догадываешься?

— Мой любимый?! Кремовый?!

— Ну конечно.

— Но… это ведь твой день рождения, а не мой. Так что мы должны взять торт, который хочешь ты.

— Тогда надо подумать… либо кремовый, либо песочный с черносливом…

— С черносливом?..

— Что, у тебя есть что сказать против?

— … Нет.

— Ну и хорошо. Тогда возьмём кремовый.

— Опять дразнишься?

— Конечно, а ты как думала?

— Я на тебя не обижусь только потому, что сегодня твой день рожденья.

— И я это очень ценю, честное слово… здравствуйте.

В кондитерскую лавку, одну из лучших в столице, вошёл мужчина в строгом сером костюме необычного кроя с девочкой лет девяти. Их здесь хорошо знали. Мужчина, иногда в одиночку, а иногда и с дочкой, приходил в лавку стабильно пару раз в неделю на протяжение последнего полугода, заказывая один и тот же набор пирожных с собой и чайничек ароматного чая, который всегда просил дополнительно подогревать, чтобы в чашку лился крутой кипяток. Если они приходили вдвоём, девочке чай он остужал простым взмахом руки, так что в том, что он — маг, никто не сомневался. Однако это, разумеется, не было чем-то невероятным и никого не удивляло.