Отпустить ее. Вернуть в снега, к отцу. И забыть. Запить ее морем алкоголя. Замылить ее образ и запах другими женщинами. Да, у нас просто не получилось…

Это было бы сейчас так просто. Дать ей денег, много денег, потому что мне они не нужны. Мне, вообще, ничего не нужно, потому как «последним» незачем что-то иметь.

Вот так, стоя в туалете отеля, за несколько минут до многомиллионной сделки, я словно увидел, что кроме пары трусов и штанов мне ничего не нужно. Я мог бы отдать ей все, если бы это помогло забыть, что мне в грудак вогнала нож истинная пара. Та, что должна была стать олицетворением моей личной мечты, моей сказки. А на деле я рухнул в ужастик.

И даже сейчас я понимал, что страшнее было, если бы ей что-то грозило. До сих пор отчетливо помню тот всесжирающий ужас, когда несся по Табору, чувствуя, как стынет кровь в жилах при мысли, что опаздываю, что не успею и смогу только поднять ее труп на руки… Тогда успел, а страх только скрутился клубком, но никуда не делся.

Нет! Не смогу ее отпустить, не смогу выгнать. Просто не смогу. И не буду этого делать. Я дождался, пока Инга все-таки сплюнет пасту в раковину. Закрыла кран и глянула на меня с вызовом и злостью.

Ну конечно, в ней куда меньше терпения, чем во мне. И она решила перейти в наступление. Но этого я жаждал несколько минут назад. А сейчас мне стало смешно. С трудом сдержался.

— Мне это было нужно, — с вызовом.

— Я понял, — произнес я.

Она скривилась. Ее лицо исказилось.

— Ну кто бы сомневался, что ты все про всех знаешь. Ты же гений, а вокруг тебя одни идиоты и быдло!

Интересно, а когда я говорил нечто подобное?

— Ты все время говоришь мне о любви, Влад… — вздохнула она, прислоняясь к стене, и глядя на меня с какой-то усталостью.

— Говорил, — пришлось признать, но повторить, наверное, не смогу. Волк не позволит. Он не любит, не хочет. И мне сказать не даст.

— Ты… я тебе открою правду, Мастер, — что у нее за привычка произносить мой титул, как самое поганое ругательство? — это, что б тебя, не любовь! Слышишь, не любовь! Ты просто, как последний ребенок ломаешь игрушку, и никому другому с ней играть не даешь!

— Ин, только сегодня ты истерила, что я тебя унижаю отношением, как к маленькой девочке. А сама называешь себя игрушкой? Ты хочешь побыть шлюхой, попробовать других?

И да, мне было любопытно услышать ответ. Я даже прикинул, могу ли я это устроить? Может, развестись с ней, лет на десять, дать погулять. Попробовать построить другую семью, другие отношения. Что сделаю я, если она скажет, что ей мало двух мужчин в жизни? И понял, с содроганием, что дам ей возможность получить опыт. Уйду, и буду рядом наблюдать, чтобы потом вернуться к ней, даже если она будет близка к старости. Потому что я не смогу ей отказать. Любая ее мечта — моя цель. Я так живу, я этим дышу, и по-иному быть не может.

Нет у меня ни ревности, ни злости, ни обиды… к ней. Ей я дам все, что пожелает. Буду тем, кем скажет. Буду, если надо, братом, другом. Верным зверем буду у ног…

Но она поняла мой вопрос по-своему:

— Я — не шлюха! Меня просто тошнит при мысли, что я должна буду всю жизнь спать только с тобой. Что никогда не будут на меня смотреть другие глаза! — почти кричит.

А я смотрю на нее, и понимаю, что к ней нет ненависти. Есть только тлен, пепел внутри. Меня изнутри выжигают ее слова и поступки. Они меня не просто ранят или убивают, они меня перекраивают. Я превращаюсь под ее ядом… во что-то. И мне не хочется представлять того, кем я стану, когда она перестанет меня переписывать заново.

Боги Веера, какая же чудовищная власть у женщин-пар над нами, мужчинами! И страшно видеть эту власть, страшно своей неправильностью, противоестественностью. Чувствовать ее на себе, потому что сколько бы гадостей она мне не говорила, я все равно готов опуститься перед ней на колени, и смотреть в лучшие глаза снизу вверх. Она меня в тряпку превращала, и как бы я не старался, а ненавидеть ее не мог. В голову так и лезли оправдания любого ее поступка, любой мерзкой мысли.

Будь на ее месте кто угодно другой, было бы иначе. Я бы ударил по лицу. Рот бы зашил любой женщине, которая позволила бы такое ляпнуть и совершить. Только при мысли, что я ударю Ингу, внутри все сжалось. Нет! Пусть говорит, а я послушаю…

— Ты мне все время говоришь о любви, но не думаешь, как изменился. Я, — она сглотнула слезы и несколько раз глубоко вздохнула, — когда мы поженились, я думала, что меня полюбил лучший мужчина на свете, а на деле…

— На деле? — подтолкнул я, повторяя ее действия, и тоже прислоняясь к стенке плечом.

Бросила на меня злой взгляд.

— Ты же умный! Неужели сам не видишь? Или… постой… других читать проще, чем в зеркало посмотреть?

— Ты не можешь простить мне измену? — спросил я об очевидном.

— Влад, — покачала она головой. — Вот вроде бы, ты уже давно живешь, но такой идиот, что смеяться хочется. То что ты побывал во всех борделях Венгрии — это, блин, следствие. Это контрольный выстрел в голову! Но ведь причина не только в этом… Я для тебя — инкубатор. Не любимая, а инкубатор! — закричала. — Ты даже представить не можешь, как больно видеть изменения в отношении любимого человека. Сказали, что не будет детей — и я тут же перестала для тебя существовать. Изменилось совершенно все! Я стала пустым местом!

— Глупости! — отмахнулся я.

— Серьезно? — рассмеялась она каким-то надтреснутым, больным смехом. — Я две недели назад купила яхту, Влад!

— И? — не понял я.

— На кой мне яхта, Влад?! Зачем покупать яхту?! А ты даже не позвонил, чтобы наорать на меня за потраченные миллионы! Тебе стало срать на меня! А я живая-я-я! Слышишь, живая! Я заслуживаю любви, даже если не могу родить!

Я молчал. В ее голосе, позе, лице было столько тоски, что она передалась и мне.

— Наверное, мне было бы легче, если бы ты потребовал развода. Выбросил меня из своей жизни, как бракованную куклу.

А я вздрогнул, потому что услышать собственные мысли ее голосом, это как винтом в мозг, как удар в висок. Не смогу отпустить! Не-е-ет!

— … но ты оставил все как было, только сам забыл, что у тебя дом есть, жена есть! А это все давит на меня! Мерзко, когда живешь и каждый волк смотрит на меня, как на пустышку, а на тебя с жалостью… Я себя такой тварью чувствую, что слов нет. Напиться хочется и забыться, потому что нет у меня ничего, кроме тебя и ненависти твоей!

— Думаешь, я ненавижу тебя? — вышло хрипло.

— А разве нет?! Ты хотя бы помнишь, когда последний раз фотографировался рядом со мной? Когда последний раз приезжал домой к ужину или будил перед завтраком поцелуем?

Она все еще продолжала говорить, а я перелистывал воспоминания. И да, отношения изменились.

Отпустить? Чтобы не страдала, не плакала, не пила, моя маленькая девочка. Для женщины очень важно быть матерью. Пусть погуляет, а потом…

Я представил, как сделаю из нее вдову, после того, как она родит от другого ребенка.

Асс зашептал:

«Вышвырнуть! Растоптать! Забыть! И убивать… у нас полно работы. Нет жены — и нет кучи проблем! За шкирку — и вон!»

Волк же полоснул клыками изнутри при мысли, что я готов убить гипотетического волка. Не предателя, не отступника и врага, а простого мужика, просто за то, что он будет спать с моей женщиной…

На лбу выступили капли пота от боли. Оборотень во мне никогда не допустит смерти невиновного, но сам факт того, что Мастер готов убить просто так… Я схожу с ума от этой женщины! Я опасен!

— Дай мне дышать, Влад! Не могу я так жить! Я же сопьюсь от твоего призрения! Наркоманкой стану! Хватит калечить меня!

— Чего ты хочешь? Развода?

— Жить хочу!

— Хорошо… иди на работу, встречайся с людьми, друзьями. Хочешь, съезди к родителям. Если тебе нужно, давай отдохнем друг от друга…

Я говорил спокойно и уверенно.

Можно было бы догадаться, что сконцентрированное внимание женщины превратиться в хлыст. Ей просто некуда тратить силы. Молодая женщина, у которой нет необходимости работать, нет проблем, которые требуют решения. Зато есть муж. Что-то мне это напоминает… Ну конечно, типичный синдром домохозяйки, во всей своей красе.